Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Не знаю, моя милая, отвчалъ Донъ-Кихотъ, что отвтитъ вамъ Богъ, ни того, что скажетъ вамъ король, но знаю очень хорошо, что на мст послдняго, я бы освободилъ себя отъ труда выслушивать весь этотъ вздоръ, съ которымъ лзутъ къ нему каждый день. Одною изъ самыхъ тягостныхъ обязанностей внценосца, я считаю обязанность все слушать и на все отвчать, и право я нисколько не желаю обезпокоивать своими длами особу короля.

— Но скажите, пожалуста, спрашивала экономка, неужели при двор нтъ рыцарей?

— Ихъ очень много тамъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; потому что рыцари составляютъ поддержку трона и усиливаютъ его блескъ.

— Почему бы и вамъ не быть однимъ изъ этихъ счастливцевъ, перебила племянница, которые, не рыская ежеминутно по свту, служатъ спокойно своему королю и повелителю при его двор?

— Другъ мой! оказалъ Донъ-Кихотъ. Нельзя всмъ царедворцамъ быть рыцарями, ни всмъ рыцарямъ быть царедворцами; на свт нужно всего по немногу. И хотя странствующіе и придворные рыцари носятъ одно названіе, тмъ не мене между ними существуетъ огромная разница. Одни изъ нихъ, не покидая ни на минуту двора, не издерживая ни одного мараведиса, не испытывая ни малйшей усталости, спокойно путешествуютъ по цлому міру, глядя только на карту. Мы же, такъ называемые, странствующіе рыцари, неустанно объзжаемъ земное пространство, беззащитные отъ палящихъ лучей лтняго солнца и суровой стужи зимы. Мы не по картинамъ знакомы съ врагомъ; но всегда вооруженные, ежеминутно готовы сразиться съ нимъ, не придерживаясь законовъ единоборства, требующихъ, чтобы мечи противниковъ были одинаковой длины, не спрашивая о томъ, что, быть можетъ, противникъ нашъ носитъ на себ какой-нибудь охраняющій его талисманъ, не раздляя, наконецъ, передъ битвою, поровну, солнечнаго свта, и не исполняя многихъ другихъ церемоній, общеупотребительныхъ при поединкахъ. Знай, моя милая, что настоящій странствующій рыцарь не содрогнется при встрч съ десятью великанами, хотя бы головы ихъ терялись въ облакахъ, ноги были толще громадныхъ башень, руки — длинне корабельныхъ мачтъ, глаза больше мельничныхъ колесъ и пламенне пасти плавильной печи. Чуждый малйшаго страха, рыцарь мужественно и ршительно долженъ напасть на нихъ и стараться побдить и искрошить ихъ въ куски, даже тогда, еслибъ они прикрыты были чешуей той рыбы, которая, какъ говорятъ, тверже алмаза, и вооружены дамасскими палашами или палицами съ булатнымъ остріемъ, какія мн часто приходилось встрчать. Все это я говорю теб, мой другъ, къ тому, дабы ты умла отличать одного рыцаря отъ другого, какъ не мшало бы знать это различіе и сильнымъ міра сего, и лучше оцнивать заслуги мужей, называемыхъ странствующими рыцарями, между которыми встрчались такіе, имъ же царства обязаны были своимъ спасеніемъ.

— Помилуйте, сказала племянница; да вдь это все ложь, что пишутъ о странствующихъ рыцаряхъ, и вс эти рыцарскія сказки, какъ вредныя для нравовъ, достойны san benito [4] .

— Клянусь освщающимъ насъ Богомъ, воскликнулъ Донъ Кихотъ, не будь ты моя племянница, дочь сестры моей, то за твое богохульство я наказалъ бы тебя такъ, что удивилъ бы міръ. Виданное ли дло, чтобы какая-нибудь двчонка, едва умющая справиться съ веретеномъ, смла такъ отзываться о странствующихъ рыцаряхъ. Великій Боже! Да что сказалъ бы славный Амадисъ, услышавъ подобныя слова? Впрочемъ, онъ пожаллъ бы только о теб, потому что онъ былъ самый утонченный рыцарь и великодушный заступникъ молодыхъ двушекъ. Но отъ всякаго другого ты не отдлалась бы такъ дешево; не вс рыцари были такъ снисходительны, какъ и вообще они во многомъ рознились между собою. Одни были, можно сказать, чистымъ золотомъ, другіе лигатурою. Одни возвышались своимъ мужествомъ и иными достоинствами; другіе унижали себя изнженностью и пороками. И врь мн: нужно быть человкомъ весьма опытнымъ и проницательнымъ, чтобы умть отличать эти два рода рыцарей, столь сходныхъ именемъ и различныхъ своими длами.

4

san benito — прическа осужденныхъ инквизиціей.

— Пресвятая два! сказала племянница. Но не созданы ли вы, дядя мой, быть проповдникомъ; и однакожъ вы такъ ослплены, что въ ваши лта, съ вашимъ здоровьемъ, воображаете себя молодымъ, силачемъ и, что хуже всего, рыцаремъ. Гидальго, конечно, можетъ сдлаться рыцаремъ, но только не тогда, когда онъ бденъ.

— Правда твоя, отвчалъ Донъ-Кихотъ, и по поводу рожденія, я бы могъ разсказать много новаго для тебя, но воздерживаюсь отъ этого, не желая смшивать земнаго съ небеснымъ. Выслушай, однако, внимательно, что я сейчасъ окажу. Вс существующіе въ мір роды можно подвести подъ четыре категоріи: одни, исходя изъ скромнаго начала, постепенно возвышаясь, достигли царственныхъ внцовъ; другіе, — происходя отъ благородныхъ предковъ, понын пребываютъ въ прежнемъ величіи; происхожденіе третьихъ можетъ быть уподоблено пирамидамъ: выходя изъ могучаго и широкаго основанія, роды эти, постепенно съуживаясь, обратились теперь почти въ незамтныя точки. Наконецъ четвертый и самый многочисленный классъ, это простой народъ, который пребывалъ и пребываетъ во мрак. Въ примръ родовъ, исшедшихъ изъ скромнаго начала, и постепенно возвысившихся до того величія, въ которомъ мы видимъ ихъ нын, я укажу на царствующій домъ отоманскій. Ко второму разряду принадлежатъ многіе изъ принцевъ, наслдственно царствующихъ въ своихъ земляхъ, умвъ сохранить ихъ до сихъ поръ за собою. Къ разряду родовъ, исшедшихъ изъ широкаго основанія и обратившихся въ незаметныя точки, должно отнести фараоновъ и Птоломеевъ египетскихъ, римскихъ цезарей и множество князей ассирійскихъ, греческихъ и варварскихъ, отъ коихъ нын осталось одно имя. Что касается простолюдиновъ, то о нихъ замчу только, что служа къ размноженію рода человческаго, они не обращали на себя вниманія исторіи. Все это я сказалъ, дабы показать, какая великая разница существуетъ между различными родами; и изъ нихъ только тотъ истинно великъ и благороденъ, члены котораго славятся столько же своимъ богатствомъ, сколько щедростью и гражданскими доблестями: говорю богатствомъ, щедростью и доблестями, потому что могучій вельможа безъ гражданской добродтели будетъ только великолпнымъ развратникомъ, а богачъ безъ щедрости — корыстолюбивымъ нищимъ. Не деньги даруютъ намъ счастье, его даетъ намъ то употребленіе, которое мы длаемъ изъ нихъ. Бдный рыцарь своимъ благородствомъ, обходительностью и въ особенности своимъ состраданіемъ, можетъ всегда показать, что онъ истинный рыцарь; и если онъ подастъ бдняку только два мараведиса, но подастъ ихъ отъ чистаго сердца, то будетъ столь же щедръ; какъ богачъ, разсыпающій дорогую милостыню, при звон колоколовъ. И всякій, видя рыцаря, украшеннаго столькими добродтелями, не обращая вниманія на его бдность, признаетъ его человкомъ высокаго рода, и было бы чудо, еслибъ не признали его такимъ, потому что уваженіе общества всегда вознаграждало добродтель.

Дв дороги, друзьи мои, ведутъ въ богатствамъ и почестямъ. По одной изъ нихъ идутъ гражданскіе дятели, по другой — воины. Я избралъ послднюю, она больше пришлась мн по сердцу. Оружіе влекло меня въ себ, и я послдовалъ своей природной наклонности. И напрасно старались бы меня отклонить отъ пути, указаннаго мн Богомъ, отъ моей судьбы и моего желанія. Я очень знаю тяжелые труды, предназначенные рыцарямъ, но знаю и великія выгоды, неразлучныя съ моимъ званіемъ. Знаю, что путь добродтели узокъ и тернистъ, а путь грха роскошенъ и широкъ, но мн не безъизвстно и то, что разные пути эти приведутъ насъ и въ разнымъ концамъ. Смерть сторожитъ насъ на роскошной дорог грха, и какъ ни тернистъ путь добродтели, но имъ мы внидемъ туда, идже озаритъ насъ жизнь безконечная; и вспомните, друзья мои, эти стихи великаго нашего поэта:

Вотъ этой то стезей, суровой и тернистой,

Мы внидемъ въ край, въ которомъ ждетъ насъ вчный миръ,

И изъ котораго никто не возвращался……

— Богъ мой! воскликнула племянница; да дядя мой, какъ я вижу, и поэтъ. И чего онъ только не знаетъ? Приди ему фантазія выстроить самому домъ, онъ бы кажется и это сдлалъ.

— Дитя мое, отвчалъ Донъ-Кихотъ; врь мн, еслибъ и не былъ всецло преданъ занятіямъ странствующаго рыцарства, то на свт не существовало бы ничего, съ чмъ я не могъ бы совладать.

При послднихъ словахъ Донъ-Кихота послышался стукъ въ двери и голосъ Санчо. Заслышавъ его, экономка тотчасъ же скрылась, не желая встртиться съ своимъ смертельнымъ врагомъ; племянница отворила ему двери, и рыцарь, кинувшись на встрчу своему оруженосцу, обнялъ его, ввелъ въ свою комнату, и тамъ запершись съ нимъ наедин завелъ весьма интересный разговоръ, который разскажется посл.

Глава VII

Видя, что рыцарь заперся съ Санчо, и угадывая въ чему клонилось это свиданіе, служившее врнымъ предвстникомъ третьяго вызда Донъ-Кихота, экономка, не долго думая, побжала въ Караско, въ надежд, что этотъ новый другъ рыцаря, обладавшій замчательнымъ даромъ слова, легче всякаго другого могъ отклонить Донъ-Кихота отъ его сумасброднаго намренія. При вход ея, бакалавръ гулялъ по двору, увидвъ его экономка кинулась въ ногамъ его, представъ предъ нимъ, гонимая горестью и едва переводя духъ.

— Что съ вами? спросилъ Караско, что случилось? Право, можно подумать, что вы готовитесь отдать Богу душу.

— Ничего не случилось, кром того, что господинъ мой опять узжаетъ, да, онъ узжаетъ, говорила экономка.

— Какъ узжаетъ?

— А такъ, что онъ отправляется въ третье странствованіе, хочетъ еще разъ пуститься по свту въ погоню за счастливыми приключеніями; почему называетъ онъ ихъ счастливыми, я, право, не знаю. Въ первый разъ его привезли домой, избитаго палками, на осл; во второй разъ въ клтк, на волахъ, въ которой онъ воображалъ себя очарованнымъ и былъ въ такомъ вид, что родная мать не узнала-бъ его. Желтый, какъ пергаментъ, съ впалыми глазами, онъ долженъ былъ състь — беру въ свидтели Бога и моихъ бдныхъ куръ — не мене ста дюжинъ яицъ. чтобы стать на ноги.

— Врю, врю какъ и вашимъ милымъ, добрымъ и хорошо воспитаннымъ курамъ, отвчалъ Караско; я знаю, что он скоре околютъ, чмъ солгутъ. Ну-съ, такъ вся бда, значитъ, въ томъ, что господинъ Донъ-Кихотъ намренъ пуститься въ новыя странствованія?

— Да, господинъ мой, проговорила экономка.

— Ну и пусть его пускается. Вы же махните на это рукой; ступайте домой, да приготовьте мн чего-нибудь горячаго къ завтраку. Прочитайте только, дорогой, молитву святой Аполины, и вы увидите, что дло уладится. какъ нельзя лучше.

— Iesus Maria! воскликнула экономка. Да вдь молитва святой Аполины помогаетъ страждущимъ зубами, а не мозгомъ.

— Длайте, что вамъ говоритъ бакалавръ саламанскаго университета, прошу не забывать этого, замтилъ Караско.

Экономка удалилась, и бакалавръ отправился въ священнику обсудить съ нимъ то, что обнаружится впослдствіи.

Между тмъ Донъ-Кихотъ съ Санчо имли продолжительный и весьма интересный разговоръ, всецло дошедшій до васъ.

— Господинъ мой! говорилъ Санчо, дло клеится; жена моя готова отпустить меня съ вашей милостью всюду, куда только не заразсудится вамъ отправиться.

— Заблагоразсудится, а не заразсудится, замтилъ Донъ-Кихотъ.

— Я ужъ, кажется, нсколько разъ просилъ васъ не перебивать меня на словахъ, когда вы понимаете, что я хочу сказать, отвтилъ Санчо. Если же вы не поймете чего, тогда скажите мн прямо: Санчо, я не понимаю тебя, и если посл этого я опять выражусь непонятно, тогда поправляйте меня, потому что я человкъ очень рыхлый.

— Рыхлый человкъ? Опять не понимаю — перебилъ Донъ-Кихотъ.

— Человкъ рыхлый, это, какъ вамъ сказать, это то, что я… такъ себ, бормоталъ Санчо.