Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Но можешь ли ты вообразить странне сего, какъ быть влюбленнымъ въ дочь, сестру и племянницу такой фамилію, которую я вчно долженъ презирать, и чувствовать умножающеюся свою страсть, не отъ презрнія, гордости жестокости обожаемой красоты, но отъ препятствій происходящихъ по видимому отъ ея добродтели? я наказанъ за то что не хитрой лицемръ, за то, что не стараюсь о своей чести, за то что позволяю злословію противъ себя изрыгать ядъ. Но нужно ли мн лицемрство. Мн, который въ состояніи овладть всмъ, лишь только покажусь, и притомъ съ угодными для себя условіями, мн который никогда не внушалъ страха безъ чувствительнаго соединенія владычествующей любви? стихотворецъ сказалъ:,,что добродтель не что иное есть, какъ театральная роль, и что тотъ который кажется добродтельнымъ, поступаетъ боле по своему искуству, нежели по склонности.

Изрядно; итакъ я принужденъ употребить сіе искуство, если хочу понравиться такой женщин, которая истинно заслуживаетъ удивленіе. Въ самомъ дл, для чего прибгать къ сему искуству? не ужели я не могу себя исправить? Я имю толь.о одинъ порокъ. Что ты скажетъ о томъ Бельфордъ? Если какой смертной знаетъ мое сердце, то только ты одинъ: ты его знаешь; по крайнй мр столькоже какъ и я. Но ето гнусный обманщикъ; ибо оно тысящу разъ обольщало своего господина. Своего господина? сего то я не могу сказать. Я уже лишился свободы съ той минуты, какъ увидлъ въ первый разъ сію ангельскую красоту. Въ прочемъ я къ могу былъ расположенъ по описанію ея нрава; ибо сколькобъ сами ни были чужды добродтели, надобно быть безумнымъ, что не удивляться ей въ другомъ человк. Посщеніе сдланное мною Арабелл, какъ я теб говорилъ, было ошибкою дяди, который почелъ одну сестру за другою, и которой вмсто того, чтобъ привесть меня къ божеству, коей слава поразила меня по моемъ возвращеніи изъ путешествій, показалъ мн простую смертную. Съ великимъ трудомъ могъ отказаться; столько то я находилъ привязанности и старанія въ сей сестр. Я опасался только разорвать дружбу съ такою фамиліею, отъ которой надялся получишь богиню.

Я теб сказывалъ, что любилъ одинъ разъ въ своей жизни, и думаю, что сія любовь была чистосердечна. Я говорю о первой моей юности, и о сей знатной кокетк, коей вроломство, какъ ты знаешь, хотлъ я наказать во всхъ тхъ женщинахъ, которыми бы мн случай позволилъ обладать. Думаю, что для исполненія сего желанія, довольно въ различныхъ климатахъ принесъ жертвъ своему мщенію. Но воспоминая прежнее мое состояніе и сравнивая оное съ настоящимъ положеніемъ, я принужденъ признаться, что не былъ еще никогда влюбленнымъ.

Какъ же могло статься, спросишь ты меня, что я будучи столько ожесточенъ, за то что былъ обманутымъ, не преставалъ питать своей склонности къ любовнымъ дламъ? я тебя о томъ увдомляю, сколько могу вспомнить. Ибо надобно начать отъ дальнихъ обстоятельствъ. Подлинно другъ мой, ето произошло отъ сильной склонности къ новизн. Стихотворцы своими небесными описаніями столько разгорячили мое воображеніе, сколько божественная Кларисса воспламеняетъ теперь мое сердце. Они возбудили во мн охоту писать о богиняхъ. Я хотлъ только показать опытъ новаго моего жара въ Сонетахъ, Елегіяхъ и Мадригаллахъ.

Мн нужна была Ириса, Клориса и Силвія. Надобно было дать моему купидону крылья, стрлы, молнію и весь піитическій приборъ, представить мечтательную красоту, и помстить ее тамъ, гд другіе никогда бы не думали найти; я часто приходилъ въ замшательство, когда богиня моя новаго покроя не столько была жестока, нежели сколько свойственно было жалобному тону моего Сонета или Елегіи.

Сверхъ того другое тщеславіе соединено было съ моею страстію. Я отлично былъ принимаемъ всми женщинами. Будучи молодъ и надмененъ, ласкалъ себя тмъ мучительствомъ которое производилъ надъ ихъ поломъ; обращая на ту или другую свой выборъ, которой длалъ дватцать ревнивыми. Вотъ мое увеселеніе, которымъ я тогда тысячу разъ наслаждался. Я взиралъ съ совершеннымъ удовольствіемъ на негодованіе соперницы, за ставлялъ стыдиться не одну красавицу; видлъ многихъ терзающихся, можетъ быть о той свобод, съ какою другою обращалась лично съ молодымъ вертопрахомъ, который не могъ вмст всмъ оказать такой милости.

Словомъ сказать, гордость, какъ я теперь познаю, побудила меня боле, нежели любовь отличать себя наглостями, посл какъ я лишился своей кокетки. Я почиталъ себя ею любимымъ, по крайнй мр столько, сколько думалъ ее любить. Самое тщеславіе мое увряло меня, что она не могла въ томъ себ воспрепятствовать. Таковой выборъ одобренъ былъ всми моими друзьями, которые желали меня видть околдованнымъ, ибо они уже прежде не полагались на мои любовныя правила. Они говорили, что вс женщины придворнаго обхожденія, которыя любятъ танцы, псни и музыку, были привержены къ моей компаніи. Въ самой вещи, знаешь ли ты кого нибудь, Белфордъ, (я боюсь, что бы не показать тщеславія) который бы танцовалъ, плъ и игралъ на инструментахъ столько пріятно, какъ твой другъ.

Я никогда. не намренъ предаваться лицемрію, такъ что лучше желаю быть ослпленъ тми качествами, которыя свтъ во мн признаетъ. Весьма удаленъ отъ притворства являемаго самолюбіемъ, отъ мнимой униженности и отъ всхъ подлыхъ хитростей, коими пріобртаютъ почтеніе глупыхъ. Тщеславіе мое всегда будетъ откровенно въ тхъ свойствахъ, коимъ я одолженъ самому себ, каковы суть моя обходительность, мои рчи, видъ, непоколебимое поведеніе, и вкусъ въ благопристойности, я могу почитать славою все то, что ни пріобрлъ. Что касается до природныхъ моихъ дарованій, то не требую за нихъ уважать меня боле. Ты и самъ скажешъ, что я къ тому не имю причины. Но если я стою по своему уму боле, нежели обыкновенный человкъ, то таковое преимущество не приписываю самъ собою; и гордиться такою вещію, коея злоупотребленіе длаетъ насъ виновными, значитъ украшать себя чужими перьями, подобно какъ баснословная Соя.

Въ разсужденіи же моей кокетки, я не могъ и вообразить, что бы первая женщина, наложившая на меня, оковы, (хотя они легче тхъ, кои теперь ношу), могла когда нибудь предпочесть меня кому другому; и при самомъ ея презрніи приписывалъ боле цны потерянному мнимому добру, нежели сколько находилъ достоинства, когда обладалъ имъ.

Теперь же Бельфолдъ, я ощущаю всю силу любви. Вс мои мысли имютъ предмтомъ божественную Клариссу Гарловъ. Гарловъ! съ какимъ отвращеніемъ произношу сіе омерзительное имя. Кларисса! прелестное имя, которое пронзаетъ глубину моего сердца. Вообразилъ ли бы ты когда нибудь себ, что бы я, который до сего самаго времени столько оказывалъ любви и ласкательства, сколько самъ отъ нее получалъ? я говорю тогда, когда должно оставить истинное удовольствіе. чтобъ обязать себя узами, былъ способенъ въ такой чрезвычайной нжности. Я въ семъ себя не прощаю. И относя слдующія первыя три стиха къ безсильнымъ любовникамъ, я вижу дйствія, производимыя сею пагубною страстію въ моемъ сердц, гораздо лучше изражаемыя къ трехъ послднимъ.

,,Любовь дйствуетъ различно, судя по различіи сердецъ ею плененныхъ. Она воспламеняетъ въ спокойныхъ склонностяхъ огонь подобный тому, которымъ возжигаются на жертвенникахъ куренія.,,

,,Но пылкія души суть пищею ужаснйшаго пламени. Таковой огнь, коего стремительность умножаетъ бурю страстей, проникаетъ жестоко, и горитъ для мщенія.

Конечно для мщенія; ибо подумалъ ли бы ты, что бы я стерплъ одну минуту оскорбленія отъ сей глупой фамиліи, если бы я не воображалъ себ, что она для моей пользы безпокоится? Кто бы поврилъ, что бы я добровольно сносилъ презрнія и угрозы отъ тхъ, коихъ единый мой видъ ужасаетъ, а особливо отъ сего мерскаго брата, который одолженъ мн своею жизнію, (которая по справедливости не достойна быти уничтожена моими руками) естьли бы честолюбіе мое не удовольствовалось тмъ, что я при самомъ его вывдывател для примчанія моихъ поступокъ, играть съ нимъ по своему произолнію. Я воспламеняю и ослабляю пылкія его страсти согласно съ моими намреніями. Довольно увряю его о своемъ поведеніи и разположеніяхъ, дабы внушить въ него слпую довренность къ сему обоюдному дйствователю, котораго роль заставляя его самаго играть во всхъ движеніяхъ, кои ему предписываетъ моя воля.

Вотъ другъ мой, что возноситъ мою гордость выше запальчивости. По сей машин, которой пружины въ безпрестанномъ находятся дйствіи, вс они поступаютъ для моего удовольствія. Старой матросъ {* Антонинъ.}, (дядя) есть мой посланникъ при королев матери Анны Гове, дабы ее побудить принять участіе въ дл Гарловыхъ, съ тмъ намреніемъ, чтобъ симъ сдлать примръ принцесс своей дочер и подать имъ помощь къ утвержденію власти, которую она ршилась поддержать кстати или нтъ, безъ чего бы я мало могъ надяться.

Какое же мое побужденіе, спросишь ты? Такое, что бы моя любезная не могла найти нигд себ покровительства, какъ въ моемъ дом. Ибо какъ я довольно знаю ея фамилію, она принуждена будетъ скрыться; или принять такого человка, котораго проклинаетъ. И такъ если вс мои мры будутъ приняты, и если моя услужливость всегда будетъ оказываема, увряю тебя, что она ко мн прибгнетъ, не смотря на всхъ родственниковъ и непреклонное свое сердце; что скоро или нтъ, будетъ принадлежать мн безусловно и безъ общаннаго исправлнія. А можетъ быть не будетъ нужды въ долговременной осад. Тогда я увижу всхъ подлецовъ сей фамиліи ползающихъ предъ моими ногами. Я буду имъ налагать свои законы. Принужу сего властолюбиваго и гнуснаго брата преклонить колны предъ подножіемъ моего трона.