Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Теперь-то все?

– Почти, - заверил Колин. — Скажите, Дугг приписан к виласам в Крак или ему нечему себя посвятить?

– Вступит на Рождество. Для бастардов не худший выбор. Таско, Маяр, Кошта…. Будущему королю начинают служат задолго, как он обретет корону.

– О времена! О нравы!
– рассмеялся Колин, а Холгер вынуждено, в который раз за встречу, признал за ним правоту. Бастардов явно многовато. И они по странной прихоти судеб или Всевышнего, гораздо талантливей законных наследников. — Но кто я судить? — смирен унгриец.

– Вот именно, кто?

– Колин аф Поллак. А здесь я попросить отослать Дугга в ближайшие дни куда-нибудь с важным поручением. Действительно важным. По сути, по форме и по исполнению.

– Почему? — насторожился солер. Что сейчас было? Угроза, предупреждение или очень грубый намек на сговорчивость? С кем? В чем?

– Потому что он у вас один. Заупрямится, переломайте ему ноги. Целее будет и доживет до наследства.

– Не связанно ли это с забавами в Круге? — предположил Холгер источник опасности.

– Это связно с приглашением в Крак меня. Но решать вам, - унгриец чуть наклонил голову, - Прошу прощения, мне уже пора.

Усидел Холгер в кресле не дольше, пары мгновений и, проявив не свойственную неосмотрительность, кинулся догонять. Кинжал, извлеченный из-под столешницы, тяжелил руку.

Погоня не задалась. В темноте коридора, сзади, в шею уперлось колкое острие стилета.

– Посвятите вечер размышлениям о судьбе сына. Много полезней и для вас и для него, чем гоняться за мной. И не отказывайтесь от моих рекомендаций, только потому, что я младше вас втрое, провинциал и плохо знаком.

– А если откажусь?

– Я и не настаиваю.

Остриё убрали. Солер резко обернулся. В коридоре непроглядная темнота и едва слышимая, быстрая удаляющаяся, поступь.

***

Полки с книгами частично выпотрошены, стулья расшвыряны, письменный стол сдвинут, столешница набок, схрон изъят. На полу листы бумаги, чистые и исписанные. Любимая чернильница, наследство на удачу, пяти поколений славных предшественников, разбита об пол. Латгард сжал ключ в ладоне. Болью перебить другую боль, в левой стороне груди. Инстинктивно кашлянул, снять приступ. Не очень помогло.

Это следовало ожидать…, - укорил себя Старый Лис, боясь войти в собственное жилище.

Его мечущийся взгляд случайно зафиксировался на окне. Портьера отдернута в сторону. Рама! Рама открыта! В кольце сумбурных мыслей взрыв колючего страха. Что искали понятно. Его записи. Его, бляжьего сына, записи! Нашли? Забрали? Ведь невозможно вообразить, что вор довольствовался разгромом, драгоценными безделушками и памятками о Серебряном Дворе. О, будь это так, он сочтет произошедшее знаком свыше, перестать доверять бумаге, не доверяемое духовнику на пасхальной исповеди.

Но если бы дело замыкалось только на краже. Когда история хищения выплывет наружу, многие в столице захотят задать ему неудобные вопросы. А не было ли уважаемый саин Латгард, в твоих пописульках такого, чего другим знать не положено? И другим и тебе. Извинят ли? Не объявят ли умалишенным упрятать в Золомат*? Не утопят ли в помоях лжи и наветов? Его предшественника, съели, подсунув в постель мальчика. Ему, не утруждаясь выдумывать, вменят сводничество. По дворцу уж вовсю гуляют сплетни о гранде и бароне Поллаке. Испачканные простыни воспитанницы, чем не саван для её воспитателя и наставника?

Топтаться на пороге дольше бессмысленно. Надо было что-то предпринимать и канцлер, наконец, насмелился шагнуть в комнату. Обогнул груду книг, редчайших изданий, варварски сброшенных со своих мест, сваленных и разодранных. Заглянул на опустевшие полки. Закладка пропала. Прикрыл скрипучую дверцу. Коснулся свернутой столешницы, убедиться, действительно ли секрет вскрыт? Худшему свойственно сбываться.

В спальне разгром не меньший. Все та же неприглядная картина суматошных поисков. Латгард с облегчением вздохнул. Потрогал столбик в изголовье кровати, повернул навершие, отбросил край ковра, нажал на половицу. Из тайника извлек шкатулку. Злодей не добрался до наиболее ценного и значимого. Быстрыми пальцами пробежался по уложенным бумагам. Проверил сохранность. Все на месте. Боль в груди немного ослабла. Подержав шкатулку на коленях, закрыл, с удовольствием щелкнув замочком, отставил. Поднялся осмотреть злополучное окно.

Приметный отпечаток подошвы сапога. Вор имел неосмотрительность наступить в чернила. Касание пятерни в пыль. Мелкие щепочки, крошки, грязь….

Канцлер поторопился высунуться наружу, увидеть карниз. Слой голубиного помета в первозданной нетронутости.

Хитрюга!
– возликовал Латгард, изобличая воровской трюк.

Охотник за чужими тайнами потянулся из-за портьеры и легонько придержал канцлера сзади, прежде чем обрушить задранную раму. Под тяжестью стекла и дерева хрустнули позвонки старческой шеи.

Убедившись в смерти Латгарда, вор (зря что ли вдыхал портьерную пыль?) забрал шкатулку из спальни, приобщить содержимое к добытым записям из стола и закнижья. Возможно, существовали другие тайники. Не возможно, а существовали, но искать их, мало времени. Надлежало привести комнату в порядок. Бардак не вяжется с несчастным случаем.

***

Из осажденного браттами Мюнца, эсм Лилиан спасала две вещи. Обсидиановое зеркальце с процарапанным портретом и доставленное накануне письмо из Карлайра, адресованное ей Колином аф Поллаком, бароном Хирлофа. Не откликаясь на зов перепуганных дочерей, бросив без поддержки тяжелораненого мужа, она покинула охваченный огнем и боем замок, забирая с собой то, чем дорожила и без сожаления оставляя, то, что мешало её любви. Многие бы осудили беглянку, единицы позавидовали бы решимости женщины и матери.

***

Неразумно мечтать о недоступном, неисполнимом, невозможном. Но именно эти мечты самые заветные, самые дорогие, самые близкие. И сколь ни велики и непреодолимы препятствия, на пути к их осуществлению, всегда остается надежда обрести желаемое. В последнее время Мэлль только и жила мечтами и надеждами….

В отличие от стряпухи, Сеньи распрощался со своими мечтами год назад. А вездесущая безнадега сглодала его надежды, истончила его веру и подбиралась к его любви. Ей оставалось не так много, столкнуть человека с островка отчаяния, в темный омут апатии….

…Мэтр Буаль прагматик и никогда не задуривал себе голову ничем подобным. Мечты, надежды, любовь? Это из арсенала тонкокожих и нервных юнцов, впечатлительных и обморочных девиц, увядших в старости бездетных матрон и бесталанных ленивых неучей. Разуму более понятны труд, пот и вознаграждение. Такого большого заказа на селитру, серу и ольховый уголь ему еще никогда не давали и не вносили в качестве предоплаты, Заклятую книгу Гонория. И как после этого не отнести себя к счастливейшим из смертных?..