Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– И что остановило саина?

– Понимание тщетности изменить человеческую породу. Плюс не предусмотрел предварительно зайти к вам, весомей аргументировать свою точку зрения, - Колин шутливо указал на заполненные ратной сталью стеллажи.

– Буздуган самое то!
– деловито посоветовал мальчишка, не отступавший от Колина ни на шаг. — Такой чижолый!

– Вполне пригоден, выколачивать ушные пробки, - одобрил совет мальца унгриец.

Посмеялись и, отец махнул сыну более не вмешиваться.

— Буздуган штука хорошая, но имеется у меня любопытнейший клинок. Иноземный. Даже названия не скажу…

На удивление оружейника унгриец к заманчивому предложению глух.

Погруженный в собственные мысли, Колин перемещался от прилавка к прилавку, перебирая мечи, шестоперы, топорки, кинжалы, ножи. Попробовал эспантон, совну, цеп. Не то. Не ложилось в руку, не радовало глаз, не грело душу.

– Я тут прослышал о состязаниях в Краке? — вспомнил Колин.
– Победителю хорошие деньги обещают.

Едва уловимая пауза сигнализировала о нежелании вести разговор, на поднятую унгрийцем тему.

– Огорчу, но к инфанту вас не пустят. Только своих, - говорил, но не сочувствовал Кроус.
– А деньги…. Деньги может и хорошие, только серьезному человеку от тех денег одно умаление чести и пятно на доброе имя.

– От чего так?

– Слухов о баловстве полно, но не одного доброго, - немногословен оружейник.

Замкнутый круг, честное слово, - недоумевал Колин необъяснимым затруднениям, добыть нужные ему сведения.

– Саин, а правда есть такое оружие, называется мечелом? — не вытерпел, подлез с расспросами юный оружейник, не послушав отца.

– Имеется, - переключился унгриец на подрастающем поколении, - Дентайр. Трудно подобное безобразие назвать оружием. Сломать им ничего не сломаешь. Хороший меч точно. А угодить в захват? Это каким пахоруким надо быть?

– Но для чего-то его придумали? Не просто так.

– Пугать неумех, и производить впечатление на девиц и приятелей.

Мальчишка откровенно огорчился. Не таким виделся ему легендарный кинжал, о котором он три дня спорил с приятелем, а под конец разодрался.

Колин поднял со столешницы хищный в своем изяществе тоджский лук. Попробовал гибкость, поковырял накладки пластин.

– Хвали, будущий мэтр стали и дыма.

Великая немота, шмыганье носом и топтание с ноги на ногу. Обычное в таких случаях Ээээ! Уууу! — отсутствовали.

– По-тоджски ча, - объяснял Колин невежде.
– Изготавливают из корней елей, упавших в паводок. Сырую древесину сушат над огнем, гнут и зарывают. Но лучше сразу найти сухой кусок, примерно с тебя ростом. Составной лук делают из березы. Этот составной. Снаружи… Видишь? Обклеен сухожилиями, а с внутренней стороны костяными накладками. От влаги сбережен шкурой тайменя.

– А кто это?

– Рыба. Но по настоящему хороший лук изготавливают из рогов козерогов с круч Ала-Утаг.

Вернув оружие на место, Колин продолжил обход, пока не забрался в дальний угол. В наваленном барахле на глаза попался дровокол. Обыкновенный колун, разбивать сырые березовые чурки или витой комлевый спил. На крепкой длинной ручке, с тупым лезвием, с широким обухом. Весом в пуд не меньше. Кроусу оставалось только гадать, зачем он унгрийцу понадобился. Тому и самому конфузно. Он даже потрогал себя за лоб, не горячка ли часом началась?

Ну и идейки у тебя, барон!
– восхитился Колин собственной придумкой.

Оружия унгриец так и не купил, чем несказанно разочаровал хозяина, привыкшего подсовывать клиенту всякие необыкновенные дорогостоящие штучки.

Покинув Стальной Лоб, Колин заглянул к Алхиду Береру, пообщаться и изучить подготовленные документы. Поощрил серебром самоотверженный труд легиста и рвение его подчиненных. Короткий остаток дня, до самой темноты, болтался по городу, в праздной бездеятельности, каковой и сам оправдательных объяснений не находил. Ленился, словом. Поразительно, но столкнувшись с ватагой бандюков, дороги им не заступил. Те и не подумали с ним заедаться. Городские легенды, коих в последнее время слушать, не переслушать, предупреждали, нет никого опаснее одинокого человека со шнепфером. Блядешку ночные кумовья признали.

До Хирлофа Колин добрался, когда все давно спали. Тихонько прокрался в спальню и, скинув надоевшие сапоги, прошлепал за стол. Посидел, поглазел, прислушиваясь к скупым звукам ночи. За окном тихо, в доме тихо, и лишь недовольно трещит свечной огарок. Колин с неохотой подтянул поближе бумагу. Не торопясь выбрал перо. Выбирал тщательно, словно выбор мог исподволь повлиять на содержание им написанного. Глубоко, до донышка, помакнул перо в чернила. Почистил о край чернильницы, снов помакнул….

Ни штриха, ни линии, ни рисунка, ни буквы заполнить белизну, упорядочить колдовской вязью строк собственные лихие мыслей. Старательно прописать последовательность грядущего, поименовать сподвижников и врагов. Блеснуть мастерством предвиденья и безжалостной прозорливостью. После чего провести жирную черту, подперев её:,И поможет нам Бог! Ничего подобного. Лист целомудренно бел. Даже на кляксы поскупился.

Зачем доверять бумаге змеиное кубло собственных планов? Обманываться назначая сроки и последовательности, не имея о них верного представления. Все вывернется, переменится в любой момент. И о каком списке друзей и врагов вести речь? Нет у него ни тех, ни других. Не может быть. И не зачем придумывать. Черно-белый ряд клавиш предназначен для звукоизвлечения. Требуется стараться не сфальшивить, играя мелодию, а черная клавиша или белая даст нужную ноту, все равно. И без жирной черты спокойно можно обойтись. И Бога лучше не вмешивать. Сам влезет.

Так для чего ему бумага? Для просветления ума и понимания великого множества частностей и мизерного количества общностей, но никак не изводить ненужным враньем. Себе и другим. Вранья и без того предостаточно. На листах и вне их.

Но все же применение бумаге нашлось. Колин свернул её в трубочку и зажег от свечи. Ненадолго в комнате больше света, больше теней, больше углов и предметов. Припалив пальцы, бросил догорающие остатки в тарелку. Промахнулся или выдуло сквозняком, но лист догорал, черня и обугливая светлое дерево липовой столешницы. И еще долго по серому пеплу, перемигиваясь, бегали легкие огоньки.

2. День Святой Евфросинии (4 октября)

Не превращай жизнь в подвижнический подвиг. Оставь немного места для самой жизни.

С утра полное безобразие! Валил и валил мокрый тяжелый снег. Шапками ложился на остывшие печные трубы, лип на крыши, копился за карнизах, продавливал маркизы и тенты, пригибал и ломал ветки деревьев и кустов. На улицах непроходимо. Кругом чисто, бело и необычно пусто.