Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Кто дождется, а кого и так свезут к Святому Луке*. Землица едино примет, дождем окроплен, святой водой или дружками обоссан.

Справедливо подмечено, - безоговорочно согласен унгриец с тюремным философом.

– Мерседария видел?

– Которого?

– Со мной разговаривал. С тобой едва не столкнулся. Знаком?

– Тут всякого народу шляется, - простодушно сокрушался экзекутор.
– Бонифратры, варнавиты, бабы их. Алексианки, кларесинки. Упомнишь разве, - Филло подхватил брошенную монету, сориентировался за что подношение. — Но я присмотрю.

Присмотри-присмотри, - не особо надеялся Колин на везучесть экзекутора. Обычного монаха еще сподобится выцепить, а читающего по губам, если только тот сам дастся.

В глубине решетки играли робкие незамысловатые пассажи и гармонии, тихо пели.

…И если ты уходил к другой, Иль просто был неизвестно где, Мне довольно того, что твой Плащ висел на гвозде.

Исполнитель, погруженный в переживания, похоже, не увидел Колина. Голос громче не сделался, мелодия живей не зазвучала и не переменилась.

Когда же, ты мимолетный гость, Умчался, новой судьбы ища, Мне довольно того, что гвоздь, Остался после плаща.

Кому-то ведь нравиться, - вслушивался Колин в тоскливые слова и ритм.

Туман, и ветер, и шум дождя, Теченье дней, шелестенье лет, Мне довольно того, что от гвоздя, Остался маленький след.

Пение прекратилось. Под короткое эхо и капель с черных сводов, в воздухе умирали теплые последние звуки. Мир плакал вместе с музыкантом….

Из темноты и вони, сквозь решетку, ухватили край баронского плаща.

– Будьте милостивы! — давилась хриплыми рыданиями девушка. — Не могу здесь. Не могу с ними. Плохо мне! Представить не можете, как плохо!

Колин остановился. Не рвать же ткань из цепких рук.

— И что изменится, представь я, каково тебе?

Ему не ответили.

– Заберите меня! Заберите, саин! — продолжала надрывно голосить пленница. — Все что хотите, сделаю! Все!

Обманывая, эхо множило звуки. Но и так понятно, ВСЕ! это, как правило, меньше малого.

Обычно выбор предлагал он. Нынче предлагали ему. Забавно. Не сказать смешно. Разделите яблоко не поровну. Инстинктивно потянуться взять большую часть. Но лучшая ли она? Как не ошибиться, не прогадать? Никак. Любой выбор плох. Но это уже послезнания. Жизненный, так сказать, опыт. Доброго не получить, пока не возьмешь сам.

Надо попробовать, - согласен Колин побыть в шкуре тех, кому он предлагал подобное.

Не тьма рождает чудовищ. Свет извлекает их из мрака. И памяти. Они всегда не ко времени. Ни то что бы вдруг, но не ко времени.

– Что тебя не устраивает? — вступил унгриец в разговор с пленницей. — Общество или обстановка?

– Клетка! Проклятая клетка!

– И чего хочешь? — источает елей голос Колина.

– Выбраться отсюда! Выбраться!

– дергала баронский плащ девушка, словно удила лошади.

– Из чего выбраться? Собственная кожа, в некотором роде, тоже клетка. Стены родного дома, деражт не хуже железа. Куртины города. Границы государства. Предел мира. Всякое ограниченное пространство - клетка. Отличие в условиях содержания. Тебе не подходят условия. Верно?

– Я не хочу быть здесь!

– Здесь?

– Здесь! Здесь! Здесь! Не хочу! Не могу! — горячо задыхалась девушка.

– Отстань от саина, зараза!
– замахнулся экзекутор отогнать арестантку. Колин ударить не позволил. Испортить маленький фарс.

– Звать как?

– Астред. Астред Деппи. Плохо мне. Дышать не могу. Я из Соммы. У нас там поля, простор… Небо… Оно всегда голубое. Всегда! Там свобода!

– А в этой норе потолок, стены, грязно и отвратительно воняет, - унгриец протянули монету. Возьмет, отстать?

– Саин…, - на серебро девушка не позарилась.

Подаяние тут же удвоено.

– Нет-нет-нет, - наотрез отказалась Астред.

Колин отцепил кошель с пояса, чем вызвал у Филло звериное урчание. Кошель-то не ему! Сучке приставучей!

Девушка энергично замотала головой — не возьму!

– Тут достаточно….

– Нееет! — не дали унгрийцу договорить.

– Больная она, саин. С придурью малость, - пояснил гриффьер, оттесняя Филло. Стоя за чужой спиной много заработаешь? — Ноет и ноет. Как сговорились. То музыкант, то она.

– Серьезно? — разглядывал Колин всхлипывающую пленницу.

Кто больше всех печется о свободе, тот меньше всех в ней нуждается, - мог бы он выразить свое отношение к её поразительной настойчивости. Но кому интересно? Мир погряз в меркантильности и не стесняется своего мздоимства.

– Её Лидицэ смотрела. Отказалась. Кто на чокнутую позариться? Вела бы потише, глядишь к хорошему человеку прилепилась.

Астред не слушала, всхлипывала, скулила и выглядела жалко.

Полезное умение, выглядеть жалким, - выделил Колин в просительнице превалирующую для данного момента черту.

– Забрать, значит?

– Умоляю, саин!

– Делать что будешь?

Ответа у девушки не нашлось. Надо полагать дел на воле - разорвешься!

– Плохо мне! — в который раз повторилась она.

– А что изменится? Когда будет хорошо?

– Все!

Ничего, - почему-то уверен унгриец, собираясь поспособствовать узнице. Упустить такую возможность? Бросьте! Чудовища из Мрака и Памяти те еще… чудовища. Но неизвестно, кто больший. Он или они.

Надо как-то по умному, - предчувствовал Колин расплату за податливость и сговорчивость.
– Следующий раз прохода не дадут.

– Вставай, - приказал унгриец девушке.

Астред поднялась, не выпуская край его плащ.

– Повернись.

Девушка испугано вытаращилась.

– Плохо слышишь или невнятно выражаюсь?

– Саин!

– Повернись?

Астред резво крутанулась, на мгновение, потеряв Колина из поля зрения и снова вжалась в решетку.

– Не боишься своих желаний?

– О чем вы, саин?

— После их исполнения, обычно не остается ничего.

– Не понимаю саин.

– Сейчас поймешь, - пообещал Колин и… бесцеремонно сунул руку за шнуровку платья Астред, ощупать грудь. Что, в общем-то, никого не возмутило.