Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Из твоих слов делаю вывод - у них дочь! Прелестный ангелочек на выданье. Розовенький пупсик, засидевшийся в светлице за вышиванием и лузганьем семечек. Или она предпочитает орехи? Ей нужен Щелкунчик? — унгриец плотоядно клацнул зубами.

– Колин! — Лисэль нравилось повторять его имя. Нравилось с ним говорить, устраивать пикировки. Укус на укус. Говорят, так ласкаются змеи. Яду не должно быть много, но достаточно, острее ощущать яростную страсть и мимолетность жизни.

– Значит, имеется.

– Пупсик не про тебя. И ей пятнадцать.

– Обидно, - признался Колин, чего по его виду никак не скажешь.

И это он не врет женщинам!
– разоблачают унгрийца, но не подают вида.

– Тебя намерены посмотреть, - объявили в общем-то не сакральное. Лисэль умышленно не стала нивелировать действительность. Пусть привыкает подбирать крошки с руки. С её руки.

– Я только оденусь. Или не обязательно?

– Наглец! — рассмеялась Лисэль, представив любовника голым в гостином зале.

– С чего вдруг надумали меня лицезреть?

– Подозревают, ты в фаворе у короля.

– А почему мне об этом неизвестно? И известно ли о новом фаворите Моффету Завоевателю?

– Баронство за дурака Гусмара-младшего, слишком много. Тем более для дикаря из Унгрии, в не зависимости по какой такой причине хлопотали и кто хлопотал. К тому же еще и феод в придачу! У Моффета легче выпросить попользоваться его очередной шлюшкой, - Лисэль и не пыталась скрыть свое раздражение.

Что у тебя с ней? — захотелось вызнать Колину. Не сейчас, но позже. Две мартышки, лучше чем одна. Их труд продуктивней. Каштанов больше.

– Ты его видела? Мой феод?

– Приглашаешь?
– хитрой кошкой щурится Лисэль.

– Подожди стены побелят и потолки от копоти отскребут. Говно из углов выгребут. Выведут крыс, кошек и голубей.

– Многие склоняются, королевское пожалование тебе - ссуда на будущее.

Про Анхальт не сказано ни слова, но ведь и ничего другого не предлагали и не подразумевали.

– Либо расчет за прошлое, - иначе преподносит Колин обретение титула.

– Что ты имеешь ввиду?

Для прожженной интриганки не бывает не значащих слов. Игривость настроения, не оправдывает невнимательности. Любая обмолвка важна и сама по себе и в контексте. Её любовник подозрительно удачлив. И все хотят знать почему?

– Да что угодно!

Унгриец потянулся, забрал из вазы гроздь винограда и отщипывая по одной, отправлял в рот.

– Не откроешь, для чего тебе в Крак? Только не повторяй глупости с приглашением и твоей Аранко. И лучше даже не заикайся о тамошних забавах местных недоумков. Для них ты слишком хорош. И умен.

– Тогда что ты хочешь услышать от меня?

– Ты говори, а я послушаю, - держать в неведенье собеседника старый трюк.

– Можно совру?

– Нельзя.

– Значит и не спрашивай.

– Могу и не спрашивать. Но ведь обязательно спросят другие. Что ответишь им? Соврешь? Вранья, как и соли в супе, должно соответствовать рецептуре.

– У меня своя поваренная книга. Но точно знаю, некоторые любят по солоней.

– Не пересоли. За инфанта слишком многие, и слишком многие за инфантом. А ты при гранде. В союз никто не поверит.

– А во вражду?

– Еще менее вероятно. Тебе ли не знать Сати, - в словах камер-юнгфер полное пренебрежение.

– В Крак у меня приглашение и ничего больше. Никаких обязательств. В виласы я не хочу.

Глаза Лисэль недовольно блеснули. Недосказанность такой же обман, как и откровенная ложь. Но разбейся в лепешку, он не сознается. В груди заныла тревога. За него.

– Не вздумай утраивать балаган! — пристрожили Колина.
– Как на крыше!

– Вот еще. Не собираюсь и не собирался что-то там устраивать.

– Зная тебя, нетрудно предположить.

– Заблуждаешься. Зачем мне осложнять отношения с будущим королем? Я паинька.

– Есть такая пословица, не дергай волка за ухо, - продолжили стращать Колина.

– Вот пусть и не дергают.

В слова вложено многое. Поймет? Примет? Нет? Тогда можно выходить из воды и выметаться.

– Я беспокоюсь о тебе, - призналась женщина любовнику.

Она и правда беспокоилась.

С каштанами никакой ясности, - колебался унгриец делать окончательный вывод. Им хотели управлять и стремились оберегать. Когда она определиться с предпочтениями? Чем шатнуть равновесие?

– Расскажи о Бюккюс.

– Родственницы Леджесов, — весьма не расположена к означенной теме Лисэль. — Особы первого ряда.

– Театралки?

– В определенном смысле.

– А выступать придется мне.

– Места в зрительном зале не для всех…. У них бывает король. Не всегда, но часто. Тебе есть с кем пойти? — выпытывала камер-юнгфер не оставлять без догляда свое драгоценное имущество.

Сколько ей осталось? Три-пять лет? Прежде чем она начнет стесняться света, начнет прятать морщинки и закрашивать седину. Дальше хуже. Старость одарит дряблой кожей, жировыми складками и запахом. Старость пахнет тленом. А потом она останется одна. Предел есть даже у отчаянных альфонсов не брезговать каргой.

– Надеялся, ты там будешь. Мы будем лучшей парой.

Лисэль признательно улыбнулась. То, кто ищет молодости в разного рода снадобьях, притираниях, румянах и белилах, далеки от правды. Мужчина, вот кто дарит и возвращает молодость.

Пока на тебя встает, ты молода, - но оценить её мудрость может только та, чья пора — осень.

Колин метко кинув виноградиной в Лисэль, попал в низ живота. Показал веточку, с болтающимися двумя виноградинами.

– Тут еще осталось!

— Иди ко мне! — голос Лисэль просел от нахлынувших желаний. Острых и необузданных.

– Просишь или настаиваешь?

– Требую!

– Тогда иду.

Отложив общипанную гроздь, Колин еще раз плеснулся и поднялся из ушата.

– Господи, малыш!

Унгриец демонстративно оглядел свое мужское естество.

– Мне оскорбиться?

– Это же… это… это… Ужас!

Только и всего? Показать изъеденное сколопендрами брюхо?
– поразился Колин реакции Лисэль.

Камер-юнгфер не сводила глаз с россыпи мелких шрамов на груди и животе унгрийца. Вчера ей было не до разглядываний любовника.