Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
– Что же. Знакомство состоялось, - унгриец без приглашения отодвинул стул, смахнул грязь. Сиденье служило подставкой закидывать ноги. Уселся, сложив руки перед собой. — Остается прояснить, не зря ли я сюда пришел?
– И чего ждешь?
– лезет Готье с инициативой вести переговоры.
Быть хоть кем-то, раз не получается быть, кем хочешь, - похвалил Колин, штришок за штришком дополняя портрет плебея, по новому взглянуть на сидящего перед ним озлобленного человечка.
– Или говори, или уматывай, - согласен Хьюб. Выкатив на унгрийца рыбьи слезящиеся глаза, чулочник ждет. В уголку
Он очарователен, - выжидает Колин продолжения короткой речи марешаля. Неужто все?
– Жаль с ним не договориться в начале и не сторговаться в конце. Мы бы здорово поладили. А какой фурор произвели бы в доме Бюккюс! Каждой сестрице по уроду!
– Есть служба. Не за славу, но за деньги, - объявил унгриец чулочникам.
– Мы не продажные, - уверено отказался Готье. Хьюб подтвердил - оставил кольцо в покое — сказано, верно.
Гордые и нищие. За что платить, вперед?
– спокойно отнесся Колин к категорическому отказу.
– Странная речь для людей, просиживающих дни в городской дыре, пьющих кислятину и глодающих кости, - унгриец оттолкнул тарелку подальше от себя. Оттолкнул или предложил продолжить грызть. Чулочники не поняли извращенной насмешки.
– А ты не сиди с такими, - тут с уверенностью у плебея пожиже.
– Значит ли это, никто, ни вы трое, ни те, кто внизу, не желают скоротать несколько вечеров в Королевском Столике?
Замечательная пауза. Слышно у чулочников урчат пустые кишки и клацают зубы, рефлексируя кусать и жевать. Засчитывать за согласие или за намек покормить?
– Многие заблуждаются, принимая за счастье золотые горы, - начал комментировать урчание Колин.
– На самом деле достаточно не протекаемой крыши над головой, каши с мясом досыта, кружку путного вина, сгодиться и пиво, и теплой бабьей жопы, притулиться к ней плотнее.
Его не перебивали. Очевидно, в Королевский Столик все же попасть хотели, но желали чтобы их попросили и не единожды. Обыкновенная реакция тех, у кого за душой ни монеты, но в наличии Великая Цель. И великая она, потому что единственная. Никакая другая не осенит.
С голодухи-то? — посочувствовал Колин чулочникам.
– Да и где деньги на другую, когда на прежнюю не набиралось.
– И с кем у тебя недоразумение? — последовал прагматичный вопрос от Боссуэлла.
Может оказаться не безнадежен, - внес поправку унгриец к впечатлениям от однобрового.
– Ни с кем. Шинок я ни разу не посещал. Необходимо присмотреть за одним человечком. Не позволить обидеть. Не обязательно обидят, но лучше присмотреть. Пять сотен за вечер. Сколько вечеров, столько и по пять сотен.
Отличная тишина! Люди затаили дыхания, представляя гору серебра в своих руках. Видели ли они воочию такую уйму денег или хотя бы слышали о такой наличности у себе подобных. Вот уж вряд ли.
– Справитесь, предложу работу серьезней. Настоящую работу. За хорошие деньги.
Из сказанного унгрийцем напрашивался вывод, в предыдущем предложении сумма самая обычная. Боссуэлл вопрошающе глянул на Хьюба. Готье шевелил губами, соглашаться.
– Ты хоть представляешь, где я это получил? — не нравилось Хьюбу устроенное Колином торжище.
Не по нраву и он сам. И то, что в баронах, соответственно, хорошо подогревало неприязнь чулочника.– Подозреваю. Но пообещаю наперед, на будущее, которое светлое и безбедное. Тысячу в неделю тебе. И полторы остальным. Остальные на твое усмотрение. Тридцати достаточно.
Хороший вербовщик знает, не обязательно покупать целую армию, достаточно купить полководца, у которого армия в наличии. А если армия подходит, а полководец не совсем? Заплатите правильно, и у вас будет правильный полководец. Даже без вашего непосредственного вмешательства. Вмешаться придется, когда новый полководец придет просить дополнительных денег. Их всегда недостаточно, покупаешь ли ты канарейку, дистрэ*, армию, чью-то совесть или жизнь. Как правило, жизнь обходиться дешево. Колин на это очень рассчитывал. За Кусаку много не заломят.
На лицах Готье и Боссуэлла смятение и возмущение. Плесневелый кусок хлеба разделить проще. С серебром совсем по-другому. Чем его, серебра, больше, тем сложнее предстоит дележка.
– И за что деньги? — спрашивает Готье, не надеясь на Ассама.
– Плата исключает вопросы, но предполагает буквальное выполнение кондотты. Королевский Столик, уже обсудили.
– А чего не обсудили? — вынужден продолжать разговор Хьюб не уронить достоинство марешаля, пусть и самоназначенного.
– Для наемников вы слишком разговорчивы.
– Мы не наемники! — утверждение, но не отказ. Отказ звучал бы иначе. Сжатые кулаки Ассама, предупреждение барону. Ты у опасной черты.
– То-то и оно, - сочувствует Колин еще больше досаждая Хьюбу.
– Весной король двинется делить Тоджское Всполье, оставив разговорчивых в глубоком тылу.
Еще пауза, осознать правоту унгрийца и признать её. Каждому по-своему.
– И в какое дерьмо лезть?
– требуются детали Готье, но обойдется и без них. Он обойдется.
– Рекомендации? Имеются таковые, в дерьме не топтаться? — запросил Колин от чулочника невозможного.
– Не подойдет? — ткнул себя в изувечено лицо Хьюб.
– Моя не хуже, - объявил Колин Кусаке.
– Но я, как ты слышал, обещаю деньги. Чистое серебро за мечи и кровь. Пожеланию расчет золотом. Однако мы отвлеклись, забежав несколько наперед. Что насчет Королевского Столика? Согласны?
Для марешаля, Хьюб не великий мастер переговоров. Отвлекается на вещи ненужные, малопонятные и неуместные. Но даже то, что хотел - один за всех, все за одного — не в состоянии вразумительно донести до собеседника.
– Знаешь, что такое братство? Понятие имеешь?
Количество ртов на один кусок, - уверен Колин, но чулочнику такое не скажешь. Не поймет. Не примет. Ни душой, ни сердцем. Кто-то видит мир на трех китах. Кто-то на плечах верных, честных и доблестных. На взгляд Колина, киты надежней. С людьми вечная морока.
– Да или нет. Все что я от вас добиваюсь, - обломал унгриец марешаля спорить о проявлении высшего человеческого в низменных вопросах войны.
Бери пример со шлюх. Лишнего не ломаются. С клиентом доброжелательны и улыбчивы, - готов ободрить Колин. Но не ободрил. Правда, она обидна. А людей обижать, эсм Арлем не велит.