Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Образованность противопоказана красоте, - не поняла ни словечка Лисэль из речи унгрийца.

– Мать всегда известна, отец всегда под сомнением, - перевел Колин удручающую для многих мудрость.

Женщина вытянула ногу свечкой, привлечь внимание. Любовник наблюдал не за ней, но наслаждался светом, водой, и покоем.

– О! Правда стоит дорого, - подкусили унгрийца за невнимательность к красоте.

– Эта правда, дороже прочих.

– Не на Арлем намекаешь?

– Я намекаю…. На что же я намекаю? — дурачился Колин, соизволив заметить любовные ухищрения Лисэль.

Хвала тебе, о аленькая прорезь,

Мерцающая в гнездышке своем!

Хвала тебе, о в счастие проем,

Мою отныне утоливший горесть!

Теперь с крылатым лучником не ссорюсь,

Что был моим жестоким палачом:

Мне власть его почти что нипочем,

Раз ночью я опять к тебе пристроюсь.

О, прелесть-дырочка, опушена

Кудряшками нежнейшего руна,

Ты и строптивца превратишь в овечку;

И все любовники перед тобой

Должны б колени преклонять с мольбой,

Зажав в кулак пылающую свечку!*

Её смех. Почти детский. Легкий и беззаботный. Счастливый.

– Про свечку здорово, - Лисэль сменила позу. Теперь она полусидела, опершись на отставленные назад руки, а пальцами ног придумала трепать кисею балдахина. Мастерство дразнить мужчин, она освоила давно и превосходно. Утолиться женщиной еще не удалось ни одному из них.

– А сам стих?

– Еще никто не додумался сочинять во славу моей дырки!

– Не припишу себе чужих талантов, - отказался Колин от авторства фривольных рифм.

– Для любовника ты слишком честен, - не хвалят его, а подозревают в утонченной хитрости. Но хитрость ему зачтется.

– Я всегда честен с женщинами, - готов убедить любовницу унгриец. Готов поступиться толикой времени. Иначе, зачем он здесь, с ней?

– Даже с которыми спишь? — спрашивают, но не собираются верить.

– С ними обязательно, - серьезен Колин. Женщины любят слышать о своей исключительности. Но, сладкое хорошо в меру, не приучить к нему.

Камер-юнгфер крутнулась на бок, подставив ладонь под щеку и чуть прикрыв бедра покрывалом. Скромная обнаженность столь же убийственна для любовников, сколь и бесстыжая нагота. Она готова опробовать на Колине весь неисчерпаемый запас своих уловок. Отобрать наиболее действенные на него.

Отчего старухи старательно изображают игривых девочек? — не обязательный вопрос унгрийца ни к кому.
– Не потому ли, будучи еще наивными девочками, из кожи лезли выглядеть многоопытными курвами?

– Гляжу, прибавился увядший букет, - указал Колин за стекло в узорах предзимья. — Выгнала беднягу Фосса? Подозреваю, всякий раз, выставляя ненаглядного, цветы отправляешь мерзнуть на балкон. Там уже целый ледяной розарий.

– Другим наука, - предупредила Лисэль. Она ведь так и поступала. Надоевшего любовника в одни двери, букет в другие.

– И в чем она?

– Не быть скучным и заурядным! — открыли рецепт успешности у женщин.

– Начинаю сожалеть, что я из какой-то там Унгрии, - дразниться Колин. Любовная игра его нисколько не забавляла, но таковы непреложные правила подобных игр.

– Это поправимо, — обещают унгрийцу самым серьезным тоном, и усомниться в обещанном не приходиться. Он волен понимать обещание по-своему. Любимый попугай на жердочке, с цепкой на лапке. Какие перышки! Какой носик! Незавидная участь многих. Скажи, здравствуй. Скажи, до свидания!

Лисэль перекатилась на живот, по-кошачьи грациозно потянулась, приподнимая зад. Поморщилась. Зашипела изласканной кошкой.

– Ты самый развязный любовник! — пожаловалась женщина на дискомфорт.
– У меня все болит!

Но это приятный дискомфорт, вызывающий феерию воспоминаний. Прежние любовники теперь казались ей мертвыми и параличными, серыми и никчемными, ни к чему не способными, не на что не годными.

– С лестницы не падала? — полон насмешливого участия Колин. — В детстве или на днях.

– Ему весело! Я встать не могу. И сесть!

– Тебе не следует много пить вина. Твои фантазии, - унгриец стыдливо прикрыл глаза рукой.

– Ах, оказывается, я же виновата! — игриво возмущена камер-юнгфер. — А ты паинька?!

– Меня воспитали в строгости.

– В строгости? А откуда паинька умеет Маслобойку?

Колин пошлепал ладонь по воде. Вот так? Ему весело. Не из-за затеянных словесных игрищ с Лисэль. Не столь давно, из ушата, с ним разговаривала гранда. Какую встречу считать трагедией, а какую фарсом?

– Спрошу о том же уважаемую эсм камер-юнгфер. И про Ножницы. И про Многоножку. И про…

Лисэль шутливо погрозила ему, замолчать.

– А я спрошу о том же нескромного паиньку.

– Это допрос? — Колин спрятался под подбородок в воду. — С пристрастием?

– Пока нет.

– Зачем?

– Хочу знать тебя лучше.

– На вкус? — продолжалась игра в любовные царапки.

– Это уже мое дело.

– Звучит угрожающе.

– Рада, что понимаешь, сколь опасно мне перечить, - вяжутся тенета слов. В мастерстве их создания каждый мнит себя непревзойденным ловчим, но не простофилей угодить в них.

Колин поднял руки — сдаюсь!

– Я приглашена к Юдо, - доверительно поведали унгрийцу.
– Просили прихватить и тебя.

Не очень тонко. Прихватить. Но очень верно. Статус барона и советника гранды не причина пускать в приличный дом. То, что он унгриец ничего не прибавит к желанию его видеть. Скорее убавит. Все решает количество сплетен. Их направленность к осуждению или похвале. Злодейство и добродетели равно востребованы. Недоброе в предпочтениях.

Чем гуще слюна, тем дальше плевок - не притязал на откровение Колин.

– Достойные люди?

– Колин! — рассмеялась Лисэль. — Ты несносен! — маленькая подушечка шмякается не поразив цели, но свернув со стола подсвечник.
– Юдо из вердюров. И родня Гелстам. Это те, у которых родословная длиною в аршин и земли, десятая часть королевства. Кстати, по легенде, именно Гелсты уступили короне кусок пустоши возвести столицу.

– Дерьма не жалко.

– Колин!

– И что мне у них делать?

– То же что и остальным. Заводить знакомства, набиваться в приятели. Искать друзей среди врагов. У тебя они уже имеются. Друзей предавать. Тут проще, у тебя их нет. Улыбаться неприятным, но полезным людям и отворачиваться от приятных, но бесполезных. Прославиться дуэлянтом и не обнажать клинка против обидчика. Но кидаться в драку на безобидных шутников. В упряжке чести и серебра, коренным всегда выступает презренный металл.