Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Мне не дает покой цеп на поясе эсм Кэйталин.

– Не сам пояс? — извратила Бюккюс, нагнать красок щечкам Кэйталин.

Лисэль переплюнет, - не жалко Колину похвалы натасканности старухи изыскивать и переходить на двусмысленности.

– Или все-таки цеп? — добивались честного ответа от унгрийца. Вода в пустыне попадается чаще. А тут честность! На те, берите!

– Цеп. Всегда пригодится опыт обращаться с оружием. Особенно, столь редким.

– Поверьте, он крайне ничтожен, - поспешила отговорилась Кэйталин.

– Будь опыт большим, шоссы маршалка достались бы тебе, милочка, - заставила Лаурэ обмереть незадачливую эсм-рыцаря. — Поллак у нас барон, ты маршалк! О Серебряном Дворе заговорили бы как о месте, где мечты сбываются и возможны чудачества.

Вот так. Не чудеса, но чудачества. Ославили гранду, выставив Кэйти деревенской дурой, - выслушал унгриец, шпильку в речи Бюккюс. Носить полосатые штаны, не решались самые махровые и отъявленные адепты старины и традиций. Гаус, избегал выглядеть столь вызывающе и старомодно. А с провинции (в данном случае с Иллз) какой спрос. Патриархальность в крови.

Заговорили о Серебряном Дворе, но гранду не вывести из созерцательного состояния, привносящего в её душу елей и умиротворяющее успокоение. Вчера, она получила родительское благословление и верительные бумаги отправляться в Анхальт. Опережая её бунт, Моффет грозно поднял палец.

– Только вякни мне, мокрощелка. Пошлю в казармы солдатиков ублажать!

Благородным обхождением Моффет окружение не баловал. Ругал и колачивал и слуг, и любовниц и покойную жену, а уж родной кровиночке оплеуху выпросит - отвесит. Про казарму может и ляпнул в сердцах, но ведь мог и поступить в соответствии с ляпом. Ошпаренная унижением душа зашлась болью и спастись от нее, избавиться, никакого средства не найти. Но если поискать…. Хорошенько. Не отказываясь ни от чего. То тогда…. Обещание Поллака добыть голову Исси. Подобное лечить подобным. И вот уже в бухающем кровотоке слышны другие имена и представляются иные лица. Чьи? Ненависть обязана вызреть. Подобно хорошему яблоку. Налиться соком, напитаться ароматом, набрать тяжесть, чтобы однажды смело быть сорванным, утолить мучительный голод. Это сосущее тоскливое чувство, можно спутать с голодом, который не отпустит до того момента, когда плод будет искусан, изгрызен и поглощен без остатка. С кожурой, семечками и хвостиком.

Чтобы не происходило за столом, сколь не надоедливы и прилипчивы старухи, Колин держал гранду на глазу. Союзник остро нуждался в поддержке. Не в жалости, не в успокоении, а в нечто способном вытащить из колодца отчаяния. Возможно, со дна различишь звезды и небесные планеты, но своей судьбы по ним не прочитаешь. Если, конечно, хоть кто-то в состоянии прочесть её по звездам, руке, и дате рождения.

– Так мы услышим новую историю саин Поллак? — вернулся к первоначальному посылу Гаус. Маршалк умел лавировать, предугадывать и обходить опасности. Его осведомленность простиралась гораздо дальше, чем могли о том подозревать и представлять. От Бюккюс лучше держаться в сторонке. Даже с его деньгами.

– Веселую или грустную? — согласен унгриец развлечь застолье к пользе ума и сердца.

– На твое усмотрение, - позволила Лаурэ вольничать унгрийцу. Он что-то мямлил про границы и готовность их нарушить. Пусть попробует.

Сатеник рассеяно кивнула, дублируя разрешение рассказывать. Тому и горло не понадобилось промочить, начать повесть.

– В одном королевстве, престарелый вдовый король удумал жениться. Наследник плохонький у него был, но монарх непременно желал любви и ласки в законном браке, а не под колючим одеялом временщика. Не хотелось ему доживать век бобылем. Король я или не король!? Так объяснил монарх близкому окружению, желание жить в любви, согласии и божьим заповедям. Спорить с королями неблагодарно и опасно. Даже когда на старость лет они измыслят очевиднейшую глупость. Сказано-сделано и вот уже подыскивая спутницу жизни, монарх перепробовал всех придворных, надворных и задворных эсм, однако достойной не обнаружил. Потому по королевству издали срочный указ, явиться к назначенному числу, всем особам от шестнадцати до двадцати лет, на большой королевский маскарад.

– То есть мне на бал путь заказан? — ввернула Лаурэ, отставив чай и приготовившись слушать.

Что скажешь, мальчик?

Голодный взгляд Бюккюс, какой бывает у людей, прибегающих к феноменальному вранью, но не терпящих подобного в других, не может быть проигнорирован, не расслышан и не понят.

Ответить всегда найдется.

– Случай трудный, но не безнадежный. Басма или охра закрасить седину. Горсть белил, щепоть румян, ложка духов. Кувшин крепкого вина для смешливости и легкости нрава. Несколько дней упражнений верховой езды для подвижности суставов таза и укрепления внутренних мышц бедер…, - не дрогнул Колин перед, свахой.

– Замолчи! — набросилась на унгрийца возмущенная камер-медхин. Заставить Поллака заткнуться ей хотелось, едва он произнес слова приветствия на входе в Сомон-холл. А сейчас и вовсе дал прекрасный повод.

– Подкуп виночерпия, чаще подливать королю и вот уже…, - не унимался Колин. Просили — слушайте.

Бюккюс благосклонно приняла такой ответ. Он ей понравился.

– Замолчи! — гневалась камер-медхин, собирая взгляды со всех краев стола. Что с ней?

– Замолчать или продолжать? — обратился Колин к…. младшей Бюккюс. Надо и ей высказаться.

– Продолжай, - отмела запрет Эция. — Раз уж начал.

– Ах, да! Совсем упустил не маловажный критерий, - спохватился рассказчик.

– К старости любят мясистей, - попробовала угадать Лаурэ и похлопала себя по тощим ребрам. Её хохот перекрыл проявления веселья остальных.

– Или что-то другое? — загорелись лукавыми огоньками глаза Лисэль. Она достаточно ожила, прицепиться к Колину. Никто не удивился. Серебряный Двор устал ждать, когда камер-юнгфер соизволит экспроприировать самого унгрийца, его, достоинство и его, как сказывают, немалое серебро. Не сегодня-завтра, ожидания она намеревалась полностью оправдать.

– Этот нюанс обсудили с родителями девиц. Не опылен ли цветок залетным шмелем, - растолковывал Колин недогадливым.
– Где один, там целый рой. Король не только первый среди равных, но и первый во всем.

– И велик ли собрался букет? — весело Лисэль

– Как сказать, - держал взгляд унгриец на камер-юнгфер.
– В общем, от монахинь и крестьянок до дочерей ландграфов и племянниц солеров включительно, все ринулись во дворец покорять сердце монарха и….

– Впадаешь в глупое менестрелианство, - упрекнула его Эция.

По-моему у них и отцы разные, - заподозрил Колин. Столь значительным представлялось ему несходство сестер, считаться им близкой родней.

– …штурмовать монаршею мотню. Наследник до этого момента спокойно относившийся к прихоти отца, не на шутку встревожился. Ведь могло оказаться, любвеобильный папаша отлучит от наследования, прижив ему братика от мачехи. Как известно….

– Ночная кукушка дневную перекукует, - вставлена в рассказ золотая аксиома.

Унгриец вывернул все по-своему.

– Да, глотка у той шире, - согласился Колин, чем привел Лисэль в полный восторг. И Лаурэ. Старуха закатилась, хватаясь за худые бока. Кэйталин покраснела, словно шутка отпущена в её, и только её адрес. Гранда почувствовала себя несколько неловко и поспешила схватить печенье, скрыть смущение. Что не осталось незамеченным глазастой младшей Бюккюс.

– Поллак! — вновь вмешалась камер-медхин, но с оглядкой на Эцию.

Нелезь!
– осадили Гё постукиванием вилки о соусницу.

– Продолжайте, барон, - просит Лаурэ, отсмеявшись.