Дождь в полынной пустоши

– Чтобы хватило на целый день.

– Это же не пироги.

– Гораздо вкуснее.

Он вспомнил о подарке слепого и вложил в грязную детскую ладошку оловянного ангелочка.

– Сказки...

– Да. Спи.

Переждал несколько вопросов, просьб не уходить, немного хныканья и уговоров.

– Там кто-то шуршит, - сопротивлялась девочка, не зная, какую причину придумать оставить Колина рядом. Но немного согревшись, все-таки сдалась и уснула.

В коридоре Колина поджидал Ллей.

– Слышь, унгриец, если соврал.... если соврал, пеняй на себя, - рокотал гнев в голосе скара.

– Узнаю или заподозрю, что ты... с ней...

– А принести девчонке кусок хлеба ты не заподозрил?
– грубо произнес Колин.
– Если тебе настолько её жаль.

Потребовалось время сообразить. Виффер виновато потупился. Вовсе не таким ему виделся разговор. Но уж каким получился. И сказать-то нечего.

Можно ошибаться во многих вещах, но где находиться кухня, ни в коем случае. Вкусно пахнет, не смотря на поздний час суета, смех и грохот посуды.

– Чего тебе?
– не очень вежливо спросили Колина, едва он перенес ногу через порог.

Планы планами, но вести боевые действия здесь глупо. Кухня это же храм!

– Невесту, - пошутил унгриец.

Шутки шутить тут горазды все.

– Такая сойдет, - выплыла из-за плиты толстуха в замызганном переднике. Как она умещалась в тесноте плит, разделочных столов и ларей с провизией уму непостижимо?

– Мне бы потолще, - Колин обхватил руками воображаемую суженую.

– Тогда бери две, - расхохоталась товарка первой. Посудомойка размахом поменьше, но не на много.
– Управишься?

– Еще бы прибавить, - не стушевался Колин перед языкастой бабой.

Кухонный люд сразу подобрел к гостю. Не гонориться, морду, хоть и коцанную, на сторону не воротит. С честным народом шутит, и не лезет командовать, там, где и без него от командиров тесно.

Колин выложил два штивера и объяснил, что надобно приготовить на утро.

– Никогда такого не делала, - подивилась стряпуха заказанному блюду.

– Так сложно?

– Не хитрей слоеного коржа, - вступилась вторая.

– И молока не забудьте.

– Сам че ли пьешь?
– выкатила могучую грудь кухарка.

– Ой, че ли, удивишься, че от молока быват, - таранул Колин тетку. Поварихино вымя не квашней, а на диво упруго.

– И че быват?
– не уступала тетка.

– До обеда застреват!

С веселыми толстухами не соскучишься, но сделав заказ, и наслушавшись соленых подначек, Колин не спешил уходить. Надо пользоваться моментом, свести знакомство. Унгриец высмотрел среди работниц котла стройную фигурку. Стряпуха увлеченно возилась с пирожным, но почувствовав постороннее пристальное внимание, робко оглянулась. Повязанный платок прикрывал всю левую сторону. Девушка засмущалась, уронила форму для выпечки. Железка громыхнула, ударившись о противень.

– Ох, пропала девка!
– обрадовалась толстуха.

9. День св. Урсулы - Золотой Поясок (21 сентября).

,, ...ваши привязанности - ваши слабости. Выказывая их, вы вручаете своим недругам мощное оружие противу себя. Однако бывает полезно создать видимость такой привязанности. К человеку, вещи или занятию. Враги будут думать, легко причинить вам боль и оказать на вас влияние, помешать начинаниям. Заставить оступиться или отступить вовсе. Не стоит скоро их разубеждать. Обманув, вы достигнете своих целей с наименьшими затруднениями и без значительных потерь.

Она его караулила в Зале Арок. Фрей Арлем. Иначе для чего торчать на сквозняке, в вонючем полумраке, отгоняя привязчивых борзых и слушая визг довольных ратонеро, давивших бесчисленных крыс буквально под ногами. В пользу подозрений говорило слишком порывисто движение навстречу. И лицо. С каких пор вдохновлены с ним встретиться в таком малопригодном для встреч месте?

– Вы недобры, - прозвучало запальчивое обвинение. В речи Арлем смешались и негодование, и побуждение выговориться и превосходство нести правду. Святую и чистую.

Сколько ветра и впустую, - посочувствовал Колин попечительнице морали. Месть за Гарая не вершина человеколюбия, но и не повод воодушевлять милых барышень вмешиваться и проповедовать. Ни малейшего желания из показной любезности кивать и соглашаться с упреками в свой адрес.

– Смотря к кому, - поприветствовал он Арлем поклоном. Крамольный порыв подхватить и притиснуть девушку, унгриец отнес к подсознательному стремлению выглядеть ,,зерцалом доблести и чести и не кем иным. В любом равно уживаются рыцарь, дикарь и раб. Доминирование - вопрос обстоятельств и характера.

– То, что вы передали вифферу..., - жестикуляция дополняла слова, чувства и эмоции. Их с избытком. Этакая куча мала и над ней священная хоругвь личной причастности ко всему на свете.

– Ах, вы про это...

– Убийство - грех и великий!
– строжайше объявили унгрийцу.

Грех ли убийство? С точки зрения общества так и есть. Но кого и когда это останавливало? И само общество и тех, кто его составляет. Пожалуй, по поводу греха смертоубийства, к обществу претензий значительно больше, чем к зарвавшимся индивидуумам.

На чай не пригласят, - снисходит на Колина облегчение.
– Мило, мило с их стороны.

– Глядя на вас, эсм, позволю себе утешиться и сожалеть, - ответил унгриец, ни в чем и ничем не проявляя ни того, ни другого.

– Утешиться?
– сверкнула глазами фрей. Говорить об утешении её, и только её, прерогатива, а не этого.... Она постеснялась своей несдержанности.

Эспри ей идет, - одобрил Колин изменения во внешности исповедницы. Довольно-таки странные изменения. Для монашки. Светские.
– Не уж-то ради меня?

Обманываться присуще всем. Унгриец не исключение. Извиняет лишь незнание. Белое перо, украсившее волосы фрей, символ связи с Небесным воинством. Тех, кто вверил свои помыслы и устремления божьей воле.

– Не существует неискупимых грехов, - признался Колин собеседнице.

– И это наделяет правом своевольничать? Судить. Карать. Взыскивать мерой большей за меньшее.

– Ни-ни. Сожалеть....

Ух, ты! Фрей напомнила унгрийцу ратонеро, в выжидающей стойке атаковать.

– ....Не все догадываются об искуплении.