Доживем до понедельника. Ключ без права передачи
Шрифт:
Юля еще досыпала одним глазом, принимая родительские поцелуи и слушая традиционные тексты:
– Поздравляю, девочка. Будь умницей…
– Мать, уши, я думаю, драть не будем?
– О чем ты говоришь, Коля, какие уши? Семнадцать лет! Тут розы нужны, корзину роз к ногам – верно, доченька?
– Ну, роз я не достал, принцесса меня извинит, а кое-что получше имеется… Принимай!
Что-то водрузили ей на живот поверх одеяла, что-то щелкнуло, и Муслим Магомаев страстно запел:
Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба– Ой… большое спасибо!
Это был магнитофон – портативный, изящный. Дивная игрушка.
– Тут одним «спасибом» не отделаешься, – шутил папа, выключив Магомаева. – Такие капиталовложения должны давать хорошие проценты, дочка! Да-да… В виде пятерок в аттестате – это раз…
– Нет, – перебила мама. – Главное даже не это. Главное – понимать, что ближе родителей никого нет, что им для тебя ничего не жалко и что плохо они не посоветуют – у них опыт!
– Ладно, мать, не наседай… Юля, Юля! Ну чего ты нажала, куда? Понятия ведь не имеешь, что это за клавиша! На, читай инструкцию… Пока не ознакомишься – даже не прикасайся. Я, чтобы записать Муслима, часа полтора разбирался… Значит, первое: он работает и от сети, и на батарейках. Ну, батарейки мы зря жечь не будем…
– Пап, давай потом, а? Мне надо одеться.
– Ну-ну… – Он вышел с инструкцией в руках, а мама осталась сидеть в ногах у именинницы.
– Юленька, мы все-таки решили устроить, отец рыбу достал живую… Можешь своих позвать, только немного. А мы пригласим Борзуновых с дочкой.
– Да? – Юля тут же отменила подъем, улеглась снова. – Я рада за вас. И сочувствую рыбе. Только меня не будет.
– Начинается… Чем, чем они не угодили тебе?
– Не они, а вы. Ты!
– Интересно… Чем же это? – изумилась Клавдия Петровна.
– Тем, как ты их облизываешь. И главное: зря – мне Борзунов не нужен, я в его институт не иду, раздумала.
– Коля, ты слышишь? – воскликнула мама. – Это кому надо сказать спасибо – Марине Максимовне?
В смежной комнате зазвонил телефон, трубку взял отец. Зычно объявил:
– Именинницу требуют!
– Пораньше не могли? Наверное, она, Мариночка. Спешит показать, что не забыла… – прокомментировала мама.
Секунда – и Юля, уже в халатике, была у телефона.
…Саша Майданов торчал в автоматной будке без пальто, в свитере и шапке, с лыжами, которые, не умещаясь, мешали ему закрыть дверь. Первым делом он предупредил Юлю:
– Только трубку не бросай: у меня одна «двушка».
– А если брошу?
– Тогда мне придется еще доставать, – сказал он мрачно, выдыхая пар. – В общем, так. Я поздравляю, желаю тебе всего самого-самого… Говорить я не умею, ты знаешь. Может, я тогда и свалял дурака на сочинении… я не спорю…
– Так. Уже прогресс. Еще что скажешь?
Втянув озябшие пальцы в рукава, он замолчал. И она ждала.
Ее мама, накрывающая на стол, и папа, будто бы углубленный в магнитофонную инструкцию, – оба предельно внимательны к этому разговору Юли. И она демонстративно переходит на английский:
– Иф ю уонт ту си ми уис ивнинг, ю мэй кам…
–
Секреты, – скорбно улыбнулась мама. – Вот и обучай их после этого…– Что-что? Повтори! – заволновался в своей будке Майданов.
Юля взбунтовалась, а он это слышал:
– Товарищи, миленькие, ну дайте же словечко сказать! Я не только по-английски, я по-птичьи скоро начну разговаривать!..
– Как тебе это нравится, Николай?
– Ну, не нравится, а что я могу? Выросла девка… Пошли на кухню… Пошли, пошли, – проявил сознательность отец.
Оставшись одна в комнате, Юля сказала:
– Через час я буду на Гагаринской, ты знаешь и дом и подъезд… Но там тебе надо прежде всего просить прощения!
– Юль… а тебе не надоело там?
– Представь себе, нет!
– А то поехали в Блинцово, как в тот раз… тетки там нет сегодня. Печку затопим… там хорошо… Белки по снегу бегают…
– Никуда я с тобой не поеду, – отрезала Юля. – Ты вел себя с Мариночкой как последний хам, я тебя ненавидела… И не скоро еще отойду, понял? Все, привет белкам!
Снег! До этого он был только за окнами и мало замечался, а тут ослепил вдруг, козырнул щедростью, пристыдил чистотой…
Антошка, сын Марины Максимовны, сидел на санках и сердился: его «конь», вместо того чтобы работать, затеял долгий и непонятный разговор с мамой. «Конем» был Алеша Смородин.
Антон, кряхтя, слез и пошел за скамейку в кусты – добывать себе какой-нибудь кнут. Там он с удивлением увидел Юлю Баюшкину; она присела за скамейкой, шепотом сказала:
– Своих испугался? Тссс… Мы спрячемся!
И в обнимку они стали через щель в скамье наблюдать. Ага, вот пропажа обнаружена, «конь» озирается в поисках седока…
– Анто-он! – позвала мама. – Антон, ты куда это делся? Пора не пора, я иду со двора!
Юля выпрямилась и с малышом на одной руке, со своим новеньким магнитофоном в другой пошла наискось через детскую площадку.
– Граждане, – обратилась она учтиво к Марине и Смородину, – вы, случайно, не знаете, чей это ребенок? Если ничей, я беру его себе.
– Знакомое лицо, – подыграла ей Марина. – На днях точно такого продавали в овощной палатке, купите себе…
Антон хохотал, абсолютно счастливый, – он любил юмор.
– А это откуда? – спросил Алеша про магнитофон.
Юля поставила маленький аппарат на санки и включила – на сей раз это была запись с популярной детской пластинки, в которой Антошку зовут копать картошку, – Юля специально с этим шла к одноименному ребенку. Пока он радовался и подпевал, она объяснила:
– Подарок. От родителей: я сегодня родилась.
– Юлька… Алеша, это свинство, что мне никто не сказал…
– Да мы и сами прошляпили. Поздравляю!
А Марина Максимовна поцеловала ее и какие-то секретные вещи зашептала на ухо, отчего Юля порозовела:
– Спасибо… только это непросто, вы же знаете…
– Алеша, – повернулась к нему Марина, – ты очень зол на Майданова? Даже теперь, когда нашлись вторые очки?
Он пожал плечами:
– А я не из-за очков, а из-за вас. Товарищ хамил в лицо… И вы уже простили?
– А что, непедагогично? Теперь надо объявить ему войну?