Другой Владимир Высоцкий

На основе этих событий Высоцкий родил на свет песню «Еще не вечер». И опять это было произведение с подтекстом: речь в нем шла о морских пиратах, однако люди сведущие прекрасно поняли ее второй, и основной, смысл. Речь в песне шла о корсаре (пиратское судно), под которым ясно угадывалась «Таганка» (она, как и корсар из песни, «рыскала в море» уже четыре года).

Вообще это было удачное сравнение — «Таганки» с пиратским судном. Ее коллектив и в самом деле пиратствовал в советской культуре, разрушая ее символы. Именно разрушал, а не реформировал, поскольку в основе личных чувств к советской власти многих таганковцев (особенно у ведущих актеров) лежала ненависть. Как верно написал сам Высоцкий:

…Удача — миф, но эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг!

Флаг у таганковцев и в самом деле был черный, как контрапункт советскому красному флагу. А прикрывали этих пиратов такие же пираты во власти, которые помогали «Таганке» безбоязненно бороздить просторы советского океана. По словам того же Высоцкого: «Ведь океан-то с нами заодно».

В песне «Банька по-белому» речь шла о любимой «игрушке» либералов: теме сталинских репрессий. Главный герой песни — невинно осужденный то ли коммунист-сталинец, то ли троцкист — с подлинным надрывом живописует свои лагерные мытарства. По сути, это была первая антисталинская песня Высоцкого, который, начав свое поэтическое творчество со стихов во славу отошедшего в мир иной вождя, спустя полтора десятка лет родил на свет произведение диаметрально противоположное — про «наследие мрачных времен».

Тема сталинских репрессий впервые стала средством для массовой манипуляции на Западе, а оттуда уже перекочевала в среду советских либералов, став ее «коньком» в атаках на режим. С этой темой они манипулировали особенно изощренно (впрочем, манипулируют до сих пор). Причем главный упор делался на манипуляцию самим этим понятием, когда стиралась разница между тем, кого по-, ставили к стенке, и тем, кому не дали большой премии. И все для того, чтобы представить СССР жестоким тоталитарным государством, где чуть ли не главным фоном жизни были «репрессии». По мнению все того же С. Кара-Мурзы:

«Непрерывное повторение этого тезиса привело к такому отуплению публики, что под понятие репрессированных стали подверстывать все более широкие категории обиженных. А дальше включается ассоциативное мышление — раз репрессированный, значит, погиб в ГУЛАГе…»

Как уже говорилось выше, обе песни Высоцкий написал вдали от Москвы — на съемках фильма «Хозяин тайги». В нем бард сыграл главного отрицательного героя — бригадира сплавщиков Рябого, человека с уголовными замашками, этакого «таежного диктатора». Отметим, что в основу фильма была положена повесть Бориса Можаева «Власть тайги», которая впервые была опубликована в 1955 году. По словам писателя, в ней «исследовались причины и природа неписаных законов насилия и власти на самом низу, в среде сплавщиков». За экранизацию повести в начале 60-х дважды брались на «Мосфильме» разные режиссеры, но всякий раз против выступало Госкино.

Наконец в третий раз, в 1968-м, либералам удалось запустить фильм в производство. Правда, под другим (смягченным) названием — «Хозяин тайги». Снимать ленту должен был либерал из разряда молодых радикалов — Андрей Смирнов. Сын известного писателя-фронтовика из державного лагеря, он прославился тем, что пошел «супротив» отца (как и Высоцкий) — снял в 67-м антисоветскую короткометражку «Ангел», которая была немедленно положена на полку. Однако из кинематографа его не выкинули, оставив в штате главной киностудии страны. Более того, доверили снимать «Хозяина тайги». Но руководство Госкино это дело быстро пресекло. Как заявил его зампред В. Баскаков: «Дозволить снимать такой сценарий Смирнову — это одно и то же, что посадить ребенка с коробкой спичек на пороховую бочку». Как покажет будущее, это была пророческая реплика. Когда в конце 80-х именно этого «ребенка со спичками» изберут в руководители Союза кинематографистов СССР, Союз будет элементарно взорван, как пороховая бочка. Но вернемся к «Хозяину тайги».

В апреле 68-го новым режиссером фильма был утвержден вполне благонадежный Владимир Назаров. Изменив многие острые моменты повести, он создал вполне лояльный власти сценарий, который и был запущен в производство. В свою очередь, за эту уступчивость власть разрешила Назарову пригласить в свою картину двух актеров «Таганки»: Владимира Высоцкого и Валерия Золотухина (участковый милиционер Сережкин).

Именно во время съемок в «Хозяине тайги» Высоцкого застала новость о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию (21 августа). Как напишет много позже сам Высоцкий: «…Прага сердце нам не разорвала». Сердце, может быть, действительно не разорвала, однако лишний заряд ненависти к советскому режиму наверняка добавила. Ведь в либеральной среде те реформы, которые проходили в ЧССР («пражская весна»), всячески приветствовались, и, более того, у советских либералов даже теплилась надежда, что они все-таки станут стимулом для кремлевского руководства энергично пойти по этим же стопам. Однако ввод войск эти надежды начисто перечеркнул. Поэтому ненависть к данному событию у либерал-интеллигентов советского розлива была колоссальная. Диссиденты даже провели немногочисленный (всего 7 человек) митинг на Красной площади, а поэт Евгений Евтушенко отбил гневную телеграмму самому Брежневу. Потом, по его словам, стал готовиться к аресту. Но никто за ним не пришел, точно как в том анекдоте: Джон-неуловимый потому неуловим, что никому был не нужен. Вот и поэта никто трогать не собирался, поскольку кто же его тронет, если даже в кресле шефа КГБ сидел друг всех советских либералов Юрий Андропов?

Но вернемся к Высоцкому и его отношению к чехословацким событиям. На этой почве у него случился серьезный конфликте собственным отцом, который, как мы помним, был законопослушным евреем из другого поколения — додиссидентского. Тем более, заметим, что во время войны он эту самую Чехословакию освобождал, за что был объявлен почетным гражданином города Кладно. Вот как вспоминал о том конфликте уже хорошо известный нам П. Леонидов:

«Мы вместе с ним (с Высоцким. — Ф. Р.) орали на Семена, его отца, моего дядю, когда советские танки подмяли Прагу. Семен, сияя глупыми синими глазами, сказал: «Верно! Надо было еще заодно и в Румынию войти!», и мы с Вовой заорали наперебой, а Семен сделался белый — в генеральском доме были тонкие перегородки — и начал шептать: «Тише, ради Бога, тише!» А на войне этот еврей ничего не боялся, а его родной брат, артиллерист противотанковый Алексей, вообще был героем…»

Здесь позволю себе возразить мемуаристу. Быть евреем и вслух поддерживать ввод советских войск в Чехословакию в те годы было не меньшим подвигом, чем в одиночку останавливать фашистскую танковую колонну. Так что Семен Владимирович как был героем на фронте, так и в мирной жизни продолжал им оставаться.

После возвращения осенью 68-го со съемок в Москву с Высоцким произошло эпохальное событие, которое можно назвать третьим поворотным моментом в его биографии — уход от Людмилы Абрамовой к Марине Влади. Отметим, что внешне, кажется, ничто не предвещало этого ухода. Несмотря на то что он никогда не отличался чрезмерной верностью и периодически ходил «налево» (к той же Татьяне Иваненко, например), однако из семьи уходить не собирался. Они с женой провели ремонт в квартире, сделали на заказ мебель. А чуть позже сменили место жительства: переехали в кооперативный дом на улице Шверника в Черемушках (двухкомнатную квартиру в нем получила мама Высоцкого Нина Максимовна). Дом был экспериментальный: со встроенным кондиционером, бассейном для детей во дворе и другими удобствами. Вполне вероятно, Высоцкий и дальше худо-бедно жил бы с Абрамовой, если бы не мощнейший искус в лице французской звезды Марины Влади. Искус, которому он попросту не мог сопротивляться: ведь тот обещал ему выходы в иные миры, возможность значительно «расширить горизонты». Да и его кураторы из высших сфер были крайне заинтересованы в том, чтобы он ушел от жены-кухарки к жене-иномарке. Короче, здесь сошлись интересы нескольких сторон, что и решило исход дела.

Как мы помним, с Влади наш герой познакомился год назад (летом 67-го) на МКФ. После этого она вернулась на родину, во Францию, и для нее знакомство с Высоцким могло показаться всего лишь забавным эпизодом и не предвещало в дальнейшем ничего серьезного и многообещающего. В те дни у французской кинозвезды было более сильное увлечение, чем актер из Москвы. В 1966 году, снимаясь в Румынии во франко-румынском фильме «Мона, безымянная звезда» (режиссер Анри Кольни), Влади познакомилась и серьезно увлеклась молодым румынским актером Кристой Аврамом. Именно с ним она и собиралась связать свою дальнейшую судьбу, о чем в КГБ, кстати, были прекрасно осведомлены. Как и о том, что при таком раскладе Влади могла «уплыть» пусть и в союзные, но все же чужие руки — к румынской госбезопасности «Секуритате».

Дело в том, что одной из самых активных восточноевропейских стран, как легально, так и нелегально «окучивавших» Францию, была именно Румыния. Связано это было с тем, что первая всегда была близка последней: вот почему столицу Румынии город Бухарест называли «маленьким Парижем», многие румыны говорили по-французски, а румынская община Парижа была весьма многочисленна и влиятельна. Поэтому культурные связи двух стран развивались наиболее активно, в отличие от связей Франции с другими восточноевропейскими странами. Достаточно сказать, что в области кинематографии французы кооперировались исключительно с румынами (в советском прокате эти фильмы пользовались большим успехом: например, дилогия про индейцев «Приключения на берегах Онтарио» и «Прерия»).

В итоге в одном из таких франко-румынских фильмов — той самой «Моне, безымянной звезде» — и выпала честь сниматься Марине Влади. И наверняка ее роман с Аврамом был «под колпаком» у «Секуритате». Так что если бы он закончился свадьбой, то надзор за французской звездой перешел бы в компетенцию румынской госбезопасности. Учитывая сложные отношения СССР и Румынии (а именно в этой стране КГБ не имел своих советников в недрах тамошних спецслужб), можно предположить, что такой расклад Лубянку не устраивал. Поэтому и была предпринята попытка не только ввести Влади в либеральную советскую тусовку, но и привязать ее к здешнему кинематографу. Причем руку к этому приложил еще один маяковсковед — Сергей Юткевич.