Другой Владимир Высоцкий
Шрифт:
— Я еще не заработал, — ответил он Авалдуевой. — Вот не дадут — вам будет больно, а мне — обидно. Еще поработаю как следует — тогда будем оформляться.
Видимо, осознание того, что главным двигателем этого присвоения являются события большой политики и что оно по сути было откровенным умасливанием его, раздражает Высоцкого и вынуждает его сопротивляться награде. В иные времена он бы почел за счастье получить звание «заслуженного», но теперь совсем другое дело, поскольку оно может быть расценено в либеральной среде как подкуп Высоцкого.
Тем временем накануне дня рождения нашего героя друзья пытаются поговорить с ним по душам — видеть то, как он убивает себя наркотиками, они уже не в силах. В разговоре принимали участие Всеволод Абдулов, Валерий Янклович, Вадим Туманов. Все просили Высоцкого одуматься, начать серьезное лечение. Артист отмахивался: мол, да ладно, перестаньте!
Этот поступок близкого друга, кажется, отрезвил барда. Сразу после своего дня рождения (25 января ему исполнилось 42 года; кстати, в тот день он дал сразу два концерта в Доме метролога в Менделеево) он делает очередную попытку побороть болезнь. Вместе с врачом Анатолием Федотовым артист закрывается на несколько дней у себя на квартире. А. Федотов рассказывает:
«В январе 1980 года мы с Высоцким закрылись на неделю в квартире на Малой Грузинской. Я поставил капельницу — абстинентный синдром мы сняли. Но от алкоголя и наркотиков развивается физиологическая и психологическая зависимость. Физиологическую мы могли снять, а вот психологическую… Это сейчас есть более эффективные препараты. Да, сила воли у него была, но ее не всегда хватало».
Об этом же слова В. Янкловича: «Высоцкий запирается вместе с врачом. Врач пытается что-то сделать. День, два… На третий день — срыв. Ничего не помогает — так делать нельзя. Даже врачи уже не верили в успех».
Тем временем продолжаются два уголовных дела: «ижевское» и по автоаварии. В те февральские дни Высоцкий предпринимает попытку уговорить следователя, у которого было в производстве последнее дело, закрыть его. Он приглашает его с женой к себе в гости на Малую Грузинскую. На этой встрече была и Оксана Афанасьева. Она вспоминает:
«Пришел милиционер — совершенно одноизвилистый человек — с женой, красивой блондинкой в кримплене… Она как зашла в квартиру, так сразу потеряла дар речи. Сидела в кресле, абсолютно не двигаясь… А он нес абсолютный бред, шутки были такого уровня:
— Ты, Володя, у меня еще на дыбу пойдешь!
В конце концов он «развязался» — ходил, хлопал всех по плечу, даже читал стихи, — ужас!..»
Каким бы ни был одноизвилистым следователь, но Высоцкий от его действий не пострадал. В итоге суд отнесся к артисту снисходительно и вынес ему наказание мягче не бывает — общественное порицание плюс обязал его быть особо внимательным за рулем.
В начале марта на очередную практику от института в Ленинград уезжает Оксана Афанасьева. Провожая ее, Высоцкий дарит ей свой талисман с золотым Водолеем (они оба родились под этим знаком). К тому моменту их отношения прошли сквозь огонь, воду и медные трубы, и все, кто их наблюдал, уже не сомневались — это обоюдная любовь. Одно время влюбленные даже подумывали о ребенке, но потом отказались от этой мысли. Высоцкий знал, что тяжело болен, поэтому беспокоился о здоровье будущего чада. Оксане пришлось лечь в больницу…
Сам Высоцкий понимал, что вечно так продолжаться не может, что рано или поздно ему придется сделать решительный выбор, но он все никак не мог решиться. Кажется, он совсем запутался, как герой тогдашней комедии «Осенний марафон» (1980). Развод с женой, помимо прочего, означал и то, что ему бы пришлось навсегда забыть не только о поездках за границу, без которых он уже не мыслил своего существования, но и о той помощи «сверху», которая ему оказывалась именно потому, что женой его была еврокоммунистка Марина Влади. Однако и Оксану он любил так пылко, как умеют любить, наверное, только мужчины, вступившие в пору критического «среднего возраста». Поэтому единственное, что он мог, — в ответ на молчаливые укоры своей возлюбленной неизменно повторять: «Оксаночка, не ревнуй! У меня для вас обеих в сердце места хватит».
А в Ижевске продолжается следствие по факту концертов Высоцкого весной прошлого года. Как мы помним, по этому делу бард проходил всего лишь как свидетель (так же как и Г. Хазанов, В. Толкунова), а вот организаторы представлений в количестве девяти человек — как обвиняемые. В середине марта в Ижевске начался суд над последними, и Высоцкого, как и положено, вызвали повесткой на эти заседания. Он на суд не поехал (улетел в Венецию, где в те дни Марина Влади снималась в очередном фильме) и вместо себя отправил в Ижевск своих поверенных: администратора Николая Тамразова и адвоката Генриха Падву. И все, что в зале суда предназначалось для ушей
Высоцкого, пришлось выслушать им. Например, один из администраторов тех концертов, М. Абаев, со скамьи подсудимых кричал Тамразову: «Передайте Высоцкому, чтобы башли привез сюда. А то я выйду и взорву его вместе с его «Мерседесом»!» Понять кричавшего было можно, поскольку действительно складывалось впечатление, что Высоцкого «крышуют» власти, а в суде отдуваются «стрелочники» — козлы отпущения. О верности последнего вывода говорит хотя бы инцидент, который случился с нашим героем в аэропорту Шереметьево во время его отлета за границу.В качестве провожающих с Высоцким были двое: Иван Бортник и Валерий Янкпович. Поначалу все было как обычно и не предвещало никаких неприятностей. Таможенники, хорошо знавшие Высоцкого, уже собирались пропустить его без тщательного досмотра, хотя прекрасно знали, что он везет с собой запрещенные вещи — шкурки соболя, предназначенные для продажи (фактически контрабанда). Как вдруг к месту проверки подошли трое особистов, что было не случайно: после утечки альманаха «Метрополь» за кордон к заграничным вояжам Высоцкого у властей было особенное внимание. Если бы они нашли эти шкурки, разразился бы скандал. Понимая это, один из таможенников (а он в тот момент думал не столько о Высоцком, сколько о себе) не растерялся и сунул шкурку соболя, которая была в чемодане у Высоцкого, за пазуху Бортнику. Сам Высоцкий тоже перепугался и руками раздавил в кармане куртки пузырек с наркотиком. Пошла кровь. Но особисты сделали вид, что ни о чем не догадались, видимо, преследуя цель лишь припугнуть барда.
В итоге досмотр продолжался больше получаса, и на свой рейс Высоцкий не успел. У него конфисковали золотое кольцо, картину и еще несколько вещей, которые нельзя было вывозить. Возмущенный артист позвонил одному из своих «крышевателей» — высокому чиновнику из Министерства внешней торговли (заместителем министра там был родной брат генсека Юрий Брежнев, с которым наш герой тоже был знаком, но шапочно). Тот посоветовал написать объяснительную записку на имя министра Патоличева. Высоцкий так и сделал. Причем специально наделал массу ошибок, чтобы разыграть волнение. Бортник тогда еще удивился: «Вовка, ты с ума сошел… Ошибка на ошибке!» — «Это специально», — ответил Высоцкий. «Понимаю, но это уж слишком — «дарагой»?!» Как показали дальнейшие события, хитрость Высоцкого удалась: все конфискованные вещи ему вскоре вернули. Впрочем, иного и быть не могло, учитывая то, о чем мы уже говорили — о «крышевании» барда влиятельными силами. Сильно обижать его они не давали даже тогда, когда дело шло о вопиющих фактах — той же контрабанде. Ведь Высоцкий занимался этим и до этого случая со шкурками, хотя в песнях своих пел, что «контрабанды не берем». На самом деле брал, причем помногу. Послушаем рассказ сценариста Э. Володарского:
«Володя, когда ездил во Францию, возил через границу по 10-15 цветных телевизоров «Шилялис». Я лично помогал грузить их на таможне. В Париже эти телики почему-то пользовались бешеным спросом. Их продавали через комиссионки. На вырученные деньги его жена Марина жила. Таможенники на эти манипуляции закрывали глаза. Володе прощалось многое…»
Итак, Высоцкий не чурался контрабанды, причем в размерах ее особо не стеснялся. Представьте себе какого-нибудь рядового советского гражданина Петра Иванова, который попытался бы проделать подобное. Да его бы за это упекли за решетку лет на пять-восемь, причем с конфискацией имущества, а Высоцкому хоть бы хны — все можно. Помнится, в декабре 1971 года весь Союз только и говорил о том, что во время возвращения из того же Парижа на Шереметьевской таможне была задержана футбольная команда «Спартак», ряд игроков которой были уличены в нелегальном бизнесе: они накупили за границей мохера, чтобы на родине выгодно его продать. В итоге одного из футболистов — Василия Калинова, у которого мохера было больше всего, — сделали невыездным, а чуть погодя и вовсе исключили из команды. С Высоцким можно было проделать то же самое: поймать на контрабанде и раструбить о его «художествах» в центральной прессе, тем самым ударив по его имиджу правдолюбца и радетеля за справедливость, да еще и сделав невыездным. Но ничего этого сделано не было, поскольку у тех, кто мог это осуществить, были связаны руки: высшая политика и оперативные игры КГБ делали Высоцкого персоной неприкосновенной. А он в ответ писал очередную песню, где выводил: «Если рыщут за твоею непокорной головой…» Или: «Выпадали молодцу все шипы да тернии…» А то и: «Но из кустов стреляют по колесам…» Хотя на самом деле никто лично за ним не рыскал и по его колесам не стрелял. Если бы такая цель стояла, давно бы с Высоцким разделались даже не в два счета, а всего в один.