Другой Владимир Высоцкий

22 июля Высоцкий заехал в ОВИР, где получил загранпаспорт.

Оттуда он заехал в авиакассу и приобрел билет до Парижа на 29 июля. Еще он заехал в аптеку, где у него работали знакомые, и буквально выпросил у них несколько ампул «лекарства». Только на них и держался. Вечером позвонил Влади и сообщил дату своего приезда. Вспоминает М. Влади:

«Вечером двадцать второго июля — наш последний разговор: «Я завязал. У меня билет и виза на двадцать девятое. Скажи, ты еще примешь меня?»

— Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду.

— Спасибо, любимая моя.

Как часто я слышала эти слова раньше… Как долго ты не повторял их мне… Я верю. Я чувствую твою искренность…»

Если сказанное Влади правда, то в поступках Высоцкого не было никакой логики: несколько дней назад он ездил с Оксаной покупать обручальные кольца, а теперь звонит жене, говорит, что любит ее, и просит принять обратно. Между тем, по словам Оксаны, Высоцкий в те дни заявил ей, что хочет порвать с женой и даже написал ей прощальные стихи. Он передал их девушке вместе с адресом жены, чтобы та отослала их в Париж. Но она этого не сделает — оставит открытку на телевизоре в квартире Высоцкого. Те стихи теперь известны всем:

Лед надо мною — надломись и тресни! Я весь в поту, как пахарь от сохи. Вернусь к тебе, как корабли из песни, Все помня, даже старые стихи. Мне меньше полувека — сорок с лишним. Я жив, двенадцать лет тобой храним. Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, Мне есть чем оправдаться перед ним.

В последние дни перед смертью Высоцкий почти не выходил из дома. Там он и скончался ранним утром 25 июля.

Вспоминает А. Федотов: «Последняя ночь для Володи была очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.

А я был со смены — уставший, измотанный. Прилег и уснул — наверное, часа в три».

Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Поздно.

Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Судя по клинике — был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать».

4 часа утра — самое коварное время для человеческого организма. Давление еще низкое, мозг снабжается минимальным количеством крови. Это час, когда чаще всего умирают люди. Высоцкий не стал здесь исключением.

М. Влади: «В четыре часа утра двадцать пятого июля я просыпаюсь в поту, зажигаю свет, сажусь на кровати. На подушке — красный след, я раздавила огромного комара. Я не отрываясь смотрю на подушку — меня словно заколдовало это яркое пятно…»

A. Федотов: «В свидетельстве о смерти потом мы записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развилась на фоне абстинентного синдрома…»

Я сразу позвонил Туманову и Янкловичу. Вызвал реанимацию, хотя было ясно, что ничего сделать нельзя. Вызвал для успокоения совести. Позвонил в милицию, чтоб потом не было слухов о насильственной смерти.

Смог бы я ему помочь? Трудно сказать, но я бы постарался сделать все. До сих пор не могу себе простить, что заснул тогда… Прозевал, наверное, минут сорок…»

О. Емельяненко: «Толя Федотов пил беспробудно и на похоронах, и на девять дней, и на сорок. Он считал себя виновным в смерти Володи: вроде как он заснул… Ведь Володя настолько верил в него, настолько демонстрировал это и говорил всем, что это его личный врач… Толя Федотов кидался с балкона, и его задержал кто-то. Вроде Валерка Янкпович мне говорил, что Федотов был уже на той стороне и что он его за штанину или за пиджак задержал и перетянул…

Никто из ребят не считал его виновным, нет, Боже упаси, никто и никогда, что вы! Никто этого не показывал, наоборот, его подбадривали, поддерживали, как могли. А он растаял, расплылся полностью… совершенно… все время пытался оправдаться, вешался на всех, плакал бесперерывно. Как только кто чего спросит, так и… Все сорок дней так…»

B. Нисанов: «Я проснулся от звонка в дверь. Это был Валерий Павлович Янклович. «Валера, Володя умер!» Я быстро оделся, спустился вниз.

Володя лежал в большой комнате на кушетке. Уже совершенно холодный. В квартире был милиционер — начальник паспортного стола нашего отделения милиции. Потом пришла Нина Максимовна… И начали появляться люди… Примерно к 11 часам ребята из реанимации подготовили тело…»

Часть вторая «Я ПОПАЛ К НИМ В УМЕЛЫЕ, ЦЕПКИЕ РУКИ…»

Глава 1 «НЕУЖЕЛИ ТАКОЙ Я ВАМ НУЖЕН?..»

Похороны Высоцкого прошли в понедельник, 28 июля 1980 года. Скажем прямо, таких похорон столица (да и страна в целом) давно не знала. Последний раз нечто подобное происходило летом 1971 года, когда Москва хоронила трех погибших космонавтов: В. Пацаева, Г. Добровольского и В. Волкова. Однако тогда это были все-таки официальные похороны, а здесь — почти несанкционированные. Власть не хотела, чтобы хоронить Высоцкого пришло много людей, поскольку это происходило в разгар события мирового уровня — Олимпийских игр, которым советская пропаганда придавала большое значение.

Желание властей мало кого из простых москвичей волновало, поскольку Высоцкий к тому времени стал уже поистине культовой фигурой, причем во многом благодаря действиям все тех же властей, которые, собственно, все эти годы старательно и пестовали этот культ. Во многом либеральная мифология вокруг Высоцкого начала складываться еще в советские годы (в 60-х), когда влиятельные политические кланы (как в СССР, так и за его пределами) сделали из него разменную монету в своих идеологических баталиях. Взять, например, публикации в западных изданиях, где Высоцкого упорно называли бывшим зэком. Ну, явный же миф! Однако он тщательно внедряется в массовое сознание, причем скорее не по незнанию, а преднамеренно. То же самое происходило и в Советском Союзе, где большинству людей исподволь, а чаще напрямую вбивалось в голову, что именно либералы (Высоцкий, «Таганка» и иже с ними) являются принципиальными борцами за более справедливое мироустройство. Эту «справедливость» бывший советский народ вкушает до сих пор.

По сути, смерть Высоцкого стала настоящей трагедией лишь для его близких, в то время как большинство друзей и сподвижников по либеральному клану вздохнули с облегчением, поскольку эта смерть открывала перед ними безбрежные перспективы по раскрутке своих карьер на фоне драматической судьбы покойного барда. Несказанно радовались этой смерти и представители высших политических кланов: державников радовало то, что наконец-то умер их вечный раздражитель, а либералы видели в этой смерти прекрасную возможность создать из покойного мученика режима, с тем чтобы использовать это «мученичество» в будущих схватках со своими оппонентами во время грядущих реформ. Короче, манипуляция Высоцким должна была благополучно продолжиться и после его смерти, причем даже более активно, чем при жизни барда.

Практически сразу после его смерти встала проблема поэтического наследия — архива стихов и песен Высоцкого. Поначалу он, наскоро собранный В. Янкловичем и В. Абдуловым, хранился в кабинете Юрия Любимова на «Таганке», но затем его судьбой заинтересовалась Марина Влади. В ее планах было попытаться увезти его за границу, но этим надеждам не суждено было осуществиться — помешал КГБ. Чекисты вышли на родителей Высоцкого и легко уговорили их забрать права на архив себе. В итоге он окажется в поднадзорном Лубянке месте — Центральном архиве литературы и искусства.