Дубль два. Книга вторая
Шрифт:
Когда вспыхнули лампы под потолком — я сперва ослеп. А потом присмотрелся — и охренел. Потому что справа от входа стояло рабочее место, больше похожее на центр управления полётами: десяток экранов, какие-то пульты, кнопки, рычаги. Слева — кушетка. А прямо перед нами — кабина лифта, один в один такая же модная, как в подземных чертогах епископа. Чувствовалось, что Саша тоже был не прочь поделиться эмоциями. Но облечь их в единственную соразмерную моменту оболочку и выпустить наружу что-то мешало. То ли духовный сан, то ли желание максимально походить на старого пирата. Который крепко взялся за обучение молодого Мастера. Двумя руками. Тьфу ты, одной то есть.
В кабину я заходил, как к себе домой. Чего я, изделий Щербинского лифтзавода в неожиданных
Когда блестящие двери разошлись в разные стороны, я был готов увидеть, в принципе, что угодно. Ну, то есть это я так думал.
За створками открылось помещение, напомнившее, почему-то, станцию метро. Наверное, тем, что невысокий, метра три от силы, потолок поддерживали мощные колонны в два ряда. И справа за ними было видно, что пол обрывался. А до стены ещё оставалось расстояние. Как от края перрона. Туда-то нас, остолбеневших, и поманил старый пират, сияя, как начищенный бок медного самовара. И расцветая уж совсем, когда из тоннеля выкатил поезд.
— Ма-а-ать… — не выдержал-таки Сашка. Забавно у него получилось. Почти как у Павлика.
Мы вошли в разъехавшиеся двери. Вагон как вагон, метро как метро. Только старый, такие в Москве, кажется, только на нескольких линиях остались: синие, пучеглазые, с двумя фарами, дверцей посреди них и белыми вертикальными поручнями с обеих сторон от неё. А внутри — сплошные мягкие диваны со спинками, скучный линолеум и белые плафоны странной формы, будто стеклодув сперва выдул нормальную полусферу, а потом подумал, и ещё «додул». Ретро-поезд. Невозможный и совершенно неожиданный в этих краях. Как и всё, что касалось здешних Мастера, Хранителя и тем более Древа.
Сашка рухнул на скрипнувший диван, и поезд тут же тронулся, чуть качнувшись. Я сел рядом, глядя, как он с выпученными глазами изучает интерьер. И подумал, что прогресс — прогрессом, двадцать первый век и все дела, но в стране оставались люди, что ни разу не видели и не ездили на метро. И вполне нормально жили. Болтун, сидевший напротив, смотрел на молодого с каким-то благостным, почти отеческим выражением. Я дождался, пока он глянет на меня и поднял правый кулак. Из которого по очереди выставил сперва указательный палец, а потом средний. И чуть качнул на них головой. Пират расплылся в одобрительной улыбке и в ответ показал мне указательный на своей правой, на котором большим отметил примерно половину. Значит, до дома — полчаса. Поспать не успею, а изучать в этом вагоне мне было нечего. Чуть прищурившись, разглядел сферу Мастера. Красно-желтые узоры и переливающаяся белая лента посередине, экватором. Ни синего, ни зелёного. Значит, всё в норме, всё штатно. Приметив один участок, что почему-то заинтересовал больше других, потянулся к нему и спросил Речью:
— Наши там в порядке?
Судя по тому, что Сашка не шелохнулся, продолжая разглядывать скучные голые жёлтые стены вагона, на «закрытый канал» настроиться удалось. Болтун чуть изогнул перебитую шрамом левую бровь, отчего поднялась только одна её половина. И кивнул. Чуть подумал, и показал большой палец. То ли у наших всё было очень хорошо, то ли меня похвалил за поддержание тишины. Или ещё за что-то. Все три варианта меня устраивали вполне. Особенно первый. Поэтому я благодарно кивнул в ответ, закрыл глаза и привалился забинтованным затылком к чуть скользившей спинке сидения. В новых вагонах так бы нипочём не получилось — там только по белому пластику башкой стучать на стыках рельс. А тут — ничего, вполне удобно. Мягко.
* Бой с тенью — Apocalyptica, Triplex: https://music.yandex.ru/album/3385884/track/28309513
Глава 26
Ретроспективы
Всё-таки закемарил. В стуке колёс, фирменном железнодорожном «ты-дых — ты-дых», есть, конечно, какая-то магия. Как в шуме дождя и звуках костра. Закрываешь
глаза — и сон наваливается, как вечерние сумерки на южном море, разом, резко.Разбудил неожиданный металлический звук: три удара-щелчка. Правый глаз открылся сам собой, мгновенно. Чтобы увидеть на противоположном диване довольного Николу. Это он звякнул по поручню своей хваталкой, намекая, что поезд прибывает, готовьтесь освободить вагоны. Ну, в нашем случае — конкретно этот, единственный, вагон. Сашка всё продолжал крутить головой, удивляясь и удивляя. Чего тут можно с таким интересом разглядывать полчаса? Ну, ему в новинку, бывает.
Меня же больше интересовало, когда нас, а конкретно — нас с Ольхой, сможет принять Белый. Доброе дерево волновалось и переживало. И я его прекрасно понимал. Ося, по сравнению с ней, покинул родные края без суеты и спешки, «на борту» Хранителя, которого воспитывал, учил и знал чёрт знает сколько лет. А не как она, со странным каликой перехожим, который первое, что сделал — это спалил в пыль всё, что оставалось от неё, а то, что не сгорело — утопил, да вместе с островом. И то предвечный старик-разбойник грустил, тосковал и нервничал — это я помнил ясно и предельно отчётливо. Мое близкое знакомство с эмоциональной, а точнее энерго-информационной составляющей предвечных сущностей началось именно с того, что тяжкая скорбь Осины едва не утянула за собой и меня. Первая же встреча с ней была в амбаре, в лесу под Осиновыми Двориками, когда Древо едва не расплавило мне мозги. И я начинал запоздало подозревать, что каждый такой контакт был спланирован. Чтобы подготовить меня, «раскачав каналы», к чему-то большему. Стратеги предвечные. Демоны лесные да подземные, так-то их.
Ольха по пути от Устюга до Каргополя, пока я валялся на носилках, стараясь не свалиться на поворотах и разгонах, рассказала много интересного. В том числе о том, что впервые встретила двуногого с такими способностями к использованию слабосочетаемых энергий, Яри и Могуты. Как я понял, для того, чтобы соединить изначально противоположные силы, сделать их, изначально разнонаправленные, взаимодополняемыми, требовались не только сильное желание и опыт. Нужны были какие-то чуть ли не органические, генетические особенности. По паре обмолвок и древних преданий, что поведала она, можно было предположить, что самыми успешными Странниками становились те, кто с самых юных лет сочетал в себе внешнее хладнокровие и рассудительность с яркой внутренней эмоциональностью. Таких, как уверяла Ольха, было не так много среди двуногих.
Мне запомнилась её притча про драконов. Что-то подобное я сам читал в далёком босоногом беззаботном детстве. И тогда мне всё время казалось, что эта история — про взрослых и детей. Что большое, сильное и мудрое, а порой суровое и даже, вроде бы, злое существо имеет власть и ресурсы. И всячески третирует прочих, лишенных этого. Потом появляется какой-нибудь конь в пальто, маленький комарик, принц, воин, а чаще — дурачок, что, в принципе, не исключает ни одного из перечисленных вариантов. И героически умножает дракона на ноль. Влезает на трон — и сам становится сильным, властным, злым и хладнокровным.
Потом, готовясь к экзамену по истории политических и правовых учений, я поймал себя на мысли, что и тут та же самая сказочка. Только дурачку не под силу одному одолеть дракона, и он набирает себе в подмогу толпу похожих, но менее инициативных. Пообещав каждому что-то нужное: деньги, землю, еду, да даже жену дракона. Предсказуемо забыв об этом, едва удавалось хоть немного закрепиться вблизи штурвала.
Самого меня никогда не интересовали все эти игры в салки и прятки на деньги. Бывшая говорила, что я инфантильный и не развитой. Может и права была, не знаю. Мне никогда не хотелось помыкать другими, носить корону или малиновые штаны, трясясь за то, что их в любой момент может снять ушлая молодая шпана. Мне ближе были пример и слова бати, что нужно быть лучшим на том месте, где ты находишься прямо сейчас. Сохраняя честь, даже когда это немодно и неактуально. Я видел, как его слушал и слушался каждый из карьеруправления. А народ там был, помнится, сильно, ох сильно разный. Но батю уважали и даже, небывалое для начальства дело, хвалили за глаза. Все до единого.