Два апреля

Выпил кофе и поехал в институт. Но по дороге пересел в другой поезд. Вспомнил, что маленькая Наташа с косичкой делает эту работу вполне профессионально. Поэтому ему надо делать другую работу. Может быть, он занял место какой-нибудь другой маленькой Наташи, которая очень хочет делать эту работу.

Пробродив три часа по городу, он поехал к Алексею Гавриловичу, и тот обрадовался, засуетился, велел жене накрывать на стол.

После вчерашнего в голове опять царапалось, мозг зачерствел и покрылся коркой. Перепутавшиеся его извилины рождали муторные мысли, и казалось, что от стопочки весь ералаш придет в порядок.

– Оставил я свою работу, Гаврилыч, - сообщил он.

Ирина Михайловна сказала испуганно:

– Как же так? Не поладили с кем-нибудь?

– Не поладил, - кивнул Овцын.
– С самим собой не поладил.

– Беда!
– вздохнул Алексей Гаврилович.
– Теперь понятно, отчего вы каждый день во «Флоренции».

– Каждый день?
– снова испугалась Ирина Михайловна.
– Как же это можно? Как только Эра Николаевна терпит!

– Не будем трогать Эру Николаевну, - сказал Овцын.

– Вам перед ней стыдно.
– Ирина Михайловна разгорячилась.
– Не понравилась работа, шапку снял с гвоздика и ушел. А с женой вы посоветовались, хоть подумали о ней?

– Ириша, прекрати!
– велел Алексей Гаврилович.

– Я знаю, что говорю, - не прекращала Ирина Михайловна.
– Сама натерпелась. У него в паспорте три страницы штампов «принят - уволен».

– Я видел, - сказал Овцын.

– Солнышко пригреет, в апреле опять с места сорвется. Плохо ли ему во «Флоренции»? Работа самостоятельная. Заработок дай бог каждому. Все его уважают, ценят.

– Алексея Гавриловича везде будут уважать,- сказал Овцын.

– В том и беда, что слишком в себе человек уверен, - вздохнула Ирина Михайловна.
– Скромности у мужчин нет. Опасения перед жизнью.

– Завелась старушка!
– покачал головой Алексей Гаврилович.
– Рано о весне беспокоиться. Декабрь на дворе.

– Пролетят четыре месяца, и не заметишь, - печально сказала Ирина Михайловна.
– Сызнова начнутся мои муки... И дети в него пошли. Разлетелись. Один в Ташкенте живет, другой в Сыктывкаре - прости господи, язык повредишь, выговаривая.

– Разве плохо тебе со мной?
– ласково спросил жену Алексей Гаврилович.
– Разве тебе когда скучно было? Тридцать два года мы прожили, золота не накопили, зато вспомнить есть что.

– И все из того, что вспоминается, я бы пожелала Ивану Андреевичу. Ему сейчас надо немедленно работу искать. И в твою развратную «Флоренцию» чтобы ни ногой!

– Кажется, нас начинают воспитывать, - сказал Овцын, - Не пора ли нам сбежать, Гаврилыч?

Они нашли на окраине скромненький клуб - последнее место, где еще шел «Один полярный день». Смотрели фильм молча, думая о своем. Когда вы шли па улицу, Алексей Гаврилович произнес грустно:

– До весны-то еще долго...

– Будет наш апрель, - сказал Овцын.
– Заглянем во «Флоренцию»?

– Который это у вас день подряд?
– спросил Алексей Гаврилович.

– Не считал, - сказал Овцын.
– Вроде четвертый.

– Надо завязывать. Дальше будет труднее. Как хотите, Андреич, конечно... Только я не советую. Вы когда-нибудь в жизни запивали?
– спросил Алексей Гаврилович.

– Не случалось.

– И не дай бог! Возьмите лучше жену под ручку, сходите с ней на цирковое представление, - посоветовал Алексей Гаврилович.
– Водкой меланхолия только на краткий миг вышибается. А потом приходит снова, с головной болью в придачу.

– Все меня сегодня учат, - вздохнул Овцын.

– Воспитывают, будто я младенец без понятия. А я терпеть не могу, когда меня воспитывают. Сразу становлюсь отчаянно невоспитанным. Не хотите - не надо. Не настаиваю, не умоляю, не тяну. Пойду один.

– Зачем же такая отчаянность?
– сказал Алексей Гаврилович.
– Пойдем вместе.

15

Несколько сумбурных дней миновали, покрытые непроглядным дымом, а под ним была бездумная радость и мерзость, умиление и тоска, чванство, свинство и отвращение к себе. Испуганная, ничего не понимающая Эра сжималась и забивалась в угол, когда он возвращался домой. От ее жалкого взгляда становилось еще тошнее.

– Во второй половине беременности женщине надлежит спать в отдельной постели, - сказал он и поставил себе раскладушку.

Теперь она вставала раньше его, а он долго лежал, уткнувшись лицом в стену. Однажды утром она подала ему конверт со штампом Астрономического института. Митя Валдайский писал: «Иван Андреевич, тебе надо показаться на работе, а то может быть неприятность...»

Он поехал в институт, выпив предварительно водки, чтобы не жег

стыд.

– Отправляюсь в Ригу, рыбу ловить, - солгал он Мите.

– Счастливого плавания, - пожелал Митя без радости в голосе. Может быть, он и поверил.
– Жаль, что так получилось.

Доктор Кригер подписал заявление об увольнении, ничего не спросив. Ему не было дела, куда девается человек, уходящий из астрономической науки.

В отделе кадров Овцыну выдали трудовую книжку, в кассе - сорок семь рублей. «Четыре скромных вечера во «Флоренции», - подумал он.
– На том и кончим, сеньор капитан. Пойдем в министерство, сядем на жесткий стул и будем подсчитывать, например, часы вынужденного простоя судов в Одесском порту. Разве плохо?.. Плохо. Впрочем, зарубежный ученый Эйнштейн доказал, что все на свете относительно. Могло быть и хуже...»

Степочка встретил Овцына у входа в зал, приблизил костлявую физиономию, проинформировал:

– Вас ждут, товарищ капитан. Может, супруга ваша, так я счел долгом предупредить, пока не заметила.

– Все в порядке, Степочка, - сказал Овцын.- Рупь за усердие.

Он отодвинул официанта с дороги и пошел к своему столу, где перед бутылкой лимонада сидела Ксения. Молча целовал ее руки, пока она не отобрала их.

– Садитесь, Иван Андреевич, - сказала она.- Садитесь... Алексей

Гаврилович сказал, что вы здесь бываете. Видите, вот мы и встретились...

Овцын сел, и сразу возник поощренный обещанием рубля Степочка.

– Спасибо, Ксана, что вы приехали,-говорил Овцын.
– Знаете, какая это радость - видеть вас...

– Благодарите Алексея Гавриловича, если вы в самом деле обрадовались, - сказала она.

Он сразу все понял. Радость померкла, чувство унижения, испытанное сегодня уже дважды, появилось вновь.

– Прелестно, - произнес он.
– Проводим операцию по спасению погибающих. Вызываем вспомогательные силы с периферийных баз. Сколачиваем группу. Так, Ксана?
– Она молчала. Овцын обратился к Степочке: - Расстарайся, любезный, мне как обычно, а даме что-нибудь с тонким букетом эфирных масел.