Два апреля

– Подрасти, - серьезно сказал Фролов.

– Все так говорят.
– Она горько вздохнула и спрятала платочек.
– Ничего вы все не понимаете в любви!

– Куда уж нам, старым перечницам!
– сочувственно кивая головой, согласился Фролов.

Когда девушка, не простившись, ушла, он подозвал Овцына, сказал, посмеиваясь уголками глаз:

– Парадоксальная статистика. Наибольшее количество браков приходится на зимние месяцы. Где ты, весна, пора любви?

– Браки заключаются па небесах, - сказал Овцын.
– В тех краях, где климат не подвержен сезонным изменениям.

– Да?
– сказал Фролов.
– Надо будет уточнить в отделе науки. Однако давайте рукопись, вон она торчит из левого кармана вашего заграничную пиджака.

Овцын успел выкурить две сигареты. Наконец Фролов дочитал, свернул листки трубочкой, поднялся со стула.

– Есть смысл сходить к шефу, товарищ Овцын, - сказал он.

Редактор сдул с лежавшей перед ним тетради пепел, предложил сесть.

У него были напухшие, иссеченные морщинами веки и нездоровые, в красных жилках глаза. Он спросил:

– Что у вас вышло с девушкой, Юрий Владимирович?

– Душеспасительная беседа. Не писать же хлесткий фельетон под названием «Мать ее так!».

Редактор поморщился и вдруг с любопытством, сверляще уставился на Овцына.

– Полярный капитан Овцын, - сказал Фролов.

– Бывалый человек - это хорошо, - сказал редактор.

Фролов положил на стол рукопись.

– Вот очерк. Я уже прочел.

– Интересно...
– произнес редактор, надел очки, прикурил от окурка другую папиросу и склонился над рукописью.

Он прочитал быстро и опять сверляще уставился на Овцына.

– Что вы скажете?
– не стерпел Фролов.

– Заметно, что не наш брат по верхушкам скачет, - ответил редактор.
– Поставьте в воскресный номер па третью полосу.

– Обсудить не успеем, - усомнился Фролов.
– Нынче четверг.

– В понедельник обсудите... Иван Андреевич, вы мобильный человек?
– спросил редактор.

– В каком смысле?
– не понял Овцын.

– В смысле выехать по заданию редакции. Очерк ваш неплох, но это прошлое. Потому и ставлю в воскресный номер, для чтива. А вот Север сегодняшнего дня меня глубочайше интересует. Если вы не против, зайдите в понедельник поближе к вечеру.

Редактор вынул из кармана патрон, отвинтил крышку, сунул под язык широкую таблетку. Нездоровые глаза совсем закрылись. Фролов мотнул головой в сторону двери. Они бесшумно поднялись с кресел и вышли.

17

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Эру, он оделся и вышел из дому. Снег несло вдоль улицы вверх от вокзала. Редкие прохожие шли торопливо, сунув руки в карманы и низко пригибая головы. Он миновал несколько закрытых еще газетных ларьков, испытывая облегчение души. Опасался, что, купив газету, не найдет там своего очерка. И когда попался освещенный ларек, Овцын купил «Трибуну», спрятался под стеночкой от ветра и развернул газету, ощущая горячую спазму в горле и предательскую ватность в коленках. Очерк был на месте. Подпись «Иван Овцын» тоже была на месте. Ноги сразу окрепли, но в горле еще долго было горячо, и Овцын подумал, что быть писателем совсем не скучно, коли испытываешь такие ощущения. Он купил еще три номера и пошел домой, и метель уже не мешала смотреть и дышать - может быть, и потому, что шел он по ветру. Все газетные киоски на его пути были уже открыты, и в каждом он покупал по номеру «Трибуны». Последний номер купил на вокзале, потом выпил газированной воды из автомата и отправился домой.

Эра протянула руку и включила лампу. Она лежала на спине, повернув голову к нему, и Овцыну стало вдруг неловко за свое улыбающееся лицо, за то, что он ввалился в комнату, не сняв пальто, облепленное снегом; он почувствовал себя уличенным в мелком грешке, остановился в двери, смотрел на обрисовывавшийся под одеялом выпуклый живот Эры и думал, что совершенно напрасно сорвался с постели в такую рань, что стоило потерпеть, проявить элегантное равнодушие, сходить за газетой после

завтрака, как бы между прочим.

– На улице отчаянная пурга, - сказал он.

Она протянула руку.

– Не кокетничай, давай газету.

– Ах, газету, - сказал он, достал из кармана номер и небрежно кинул его на одеяло.

Он ушел на кухню и, пока грелся кофейник, точил ножи, потом выпил чашку кофе и пошел бриться. Он вернулся в комнату бритый и благоухающий «Шипром», и Эра сказала:

– Очень хорошо. Это можно послать маме. Она обрадуется.

– Пошлю, - сказал он.
– Она давно на меня не радовалась.

– Теперь расскажи наконец, что тебе сказал Юра Фролов, когда прочел? Честно, у меня было опасение, что он отошлет тебя с ним в какой-нибудь журнал.

– Юра смолчал. Отвел к шефу. Тот без особых размышлений сказал, что даст очерк в воскресенье в качестве чтива для выходной публики, А вообще-то его глубочайше интересует сегодняшний Север. Предложил командировку.

– И этот злодей до сих пор молчал, - сказала она и улыбнулась.
– Иди сюда, я надеру тебе уши! Он сел рядом, сказал:

– Дери.

– Пойми, - сказала она, обняв его и притянув к себе.
– У редактора совершенно больное сердце и совершенно безошибочное чутье. Он славен тем, что принимает решения быстро и никогда не ошибается.

– Меня поразил его взгляд, - вспомнил Овцын.
– Я чувствовал себя под ним машинкой, которую развинчивают на детали.

– Некоторые чувствуют себя еще более скверно, - сказала Эра.
– Я чувствовала себя машинкой, которую не сегодня-завтра сдадут в металлолом.

– Он с тобой плохо обращался?

– Он со всеми обращается одинаково... Понимаешь, один человек показывает тебе, чего он стоит. А другой показывает, чего ты стоишь. Это две основные манеры в отношении высшего к низшему. Редактор очень точно дает тебе понять, чего ты стоишь. И это не радует, если ты стоишь дешево... Только не делай вид, будто ты выше этого, и не смей отказываться от командировки.

– Ты не будешь скучать?
– спросил он.

– Конечно, буду, - сказала Эра.
– Но ты не будешь скучать.

– Я уже как-то настроился стать на зимний отстой в министерстве.

Эра посмотрела на него, покачала головой:

– Долго ли ты там простоишь? Месяц? Полтора? А потом снова душевная депрессия, волчий взгляд и эта мерзкая «Флоренция»?

Вспомнив засыпанную пеплом скатерть, пустые графины, услужливого Степочку и часы, останавливающиеся в полночь, он вздрогнул, произнес:

– Вечная память...

– Тебе надо двигаться, - сказала Эра.

– Значит, мне надо двигаться, - повторил он.

В понедельник вечером он сидел в кабинете шефа и временами ежился под его препарирующим взглядом.