Два романа о любви (сборник)

Ладно, к делу. Кто свидетели? Их сразу четверо – по два у жениха и невесты, так положено. Их роль исполняли Петрины друзья по консерватории, относительно молодые люди обоего пола, торжественно одетые, особенно дамы, явившиеся в красных декольтированных платьях, очень длинных. Теперь – гости, севшие рядком на скамьях по обе стороны от прохода в центре. Их оказалось человек пятнадцать, тоже консерваторские, и еще несколько мужчин постарше, приятели пана Густава по работе (значит, коммунисты из райкома партии – во как!).

Теперь, конечно, родители невесты, тоже изящно одетые, торжественные, довольные.

И наконец – еще одно чудо. Если не главное, то одно из таковых. Выяснилось, это значимый персонаж католического венчания. Маленькая девочка. Но поскольку маленькой не оказалось (специально), то ею как бы стала одиннадцатилетняя дочь невесты (и жениха, между прочим). Квета, как положено по обряду, предстала в алом свадебном платье, именно свадебном, но алом. Образ невинности, девственности, святой чистоты.

Теперь сам обряд наконец. Пан Густав, как отец, ввел дочь-невесту в храм, затем по красной ковровой дорожке повел под руку через весь костел к алтарю. Привел Петру ко мне, жениху, и словно передал ее из своих рук в мои руки. Отныне я есть надежда родителей на счастливую жизнь своего чада в супружестве. Да, уже не отвертишься.

Свидетели стали рядом с нами, по две стороны. А перед нами возник священник. Сказал какие-то вступительные слова, затем прочитал какую-то молитву, затем, как мне шепнула Петра, начал нас причащать. Далее вопрос Петре и мне: «Есть ли кто-то или какие-то причины, которые могут воспрепятствовать браку?» Мы ответили «нет» (про свою страну я и думать забыл).

Теперь, перевела мне Петра слова священника, надо дать друг другу обет верности, клятву. Что делать – мы поклялись: Петра что-то прошептала, я, глядя ей в глаза, сказал, что попробую. Она улыбнулась и вытянула ко мне губы. Мы сладко поцеловались. Со скамей послышались аплодисменты.

После этого один из свидетелей, назначенный главным, передал мне кольца, которыми мы с Петрой должны были обменяться. Очень важный момент: не дай бог уронить кольцо – плохая примета! Обошлось.

И наконец финал: мы расписались в специальной церковной книге. После этого священник возгласил, что венчание состоялось и отныне мы муж и жена. Петра сказала тихо: «Обними меня, Петер, черт возьми, и целуй, целуй!» Я выполнил просьбу женщины, наконец ставшей женой.

Слава богу, всё. Нет, вовсе не утомительно, но как-то я устал. Нервничал всё-таки, вот чудак!..

Веселой толпой выбрались из костела на тихую зеленую улочку. Ласковый сентябрь, солнечно, голубое, с дымкой, небо. Постояли, гости трепались на чешском, довольные истекшим зрелищем, подходили ко мне и Петре, поздравляли, ее – целовали, мне пожимали руку. Я направился к пану Густаву и пани Власте и тоже расцеловался с ними. Потом притянул к себе дочь, обнял и сказал: «Ты, Кветка, сегодня была настоящей Маленькой девочкой. Ты после мамы самая красивая, но зато самая очаровательная, самая первая! Э, ты хорошо поняла русскую речь отца? Ну тогда я разрешаю тебе крепко поцеловать меня. Действуй!»

Все в меду поцелуев, мы двинулись праздной толпой в ресторанчик. Там было уже более или менее привычно, то есть как положено. Но странно, люди пили мало, но много говорили, а вскоре запели. Что еще: произносили тосты, в конце которых дарили подарки. Их набралось много, целая гора на столике сбоку. Еще: оказалось, до нашего венчания все гости были в курсе, что прилетевший из Москвы жених – он не только жених, но и отец ребенка невесты. На эту тему мягко острили и поздравляли Квету с такой удачей. Дочь не краснела и повторяла: «Tito chlapi nekdy dospele!» Пришлось обратиться к Петре за переводом. «Эти взрослые иногда молодцы!» – вот слова нашей остроумной дочери.

7

Вернувшись в Москву, я долго рассказывал родителям о том, как прошло мое почти невероятное путешествие. О Петре, о нашем венчании, о внучке Кветославе, которую они ни разу не видели за ее одиннадцать лет. Показывал фотографии – и те, что были сделаны в храме, пока шло венчание, и снятые уже мной лично (проявку и печать мне сделали в теплицком фотоателье за один день перед моим отъездом). Ну и что родители? Они радовались и грустили. Всё прекрасно и всё как-то не так, несовершенно. Нет гармонии, увы. Жена у сына прекрасная, и внучка хорошенькая, умница, уже здорово играет на рояле, явно талант, а вот при всем при том… Они там, он здесь. И что дальше?

– Надо тебе, Лёша, как-то формализовать свой брак в нашей державе, зарегистрировать, проштамповать в паспорте, – вздохнул отец.

– А может, не стоит? То есть вообще не сообщать в милицию. Откуда они узнают? – это были вопросы мамы.

– Стоит. У нас шила в мешке не утаишь. Когда-нибудь выяснится… А что тебе выдали, какой документ? Справку от батюшки, что ль?

Я усмехнулся:

– Почти так. Свидетельство о венчании, с печатями, на основании выписки из Книги учета венчаний. Сейчас покажу. Кстати, деталь: вообще-то теперь, то есть в эпоху чешского социализма, положено венчаться уже после регистрации брака в местном загсе, но иногда священник позволяет до загса или – в редких случаях – вовсе вместо загса. Петра договорилась, и мы попали в число редких, тем более что у нас уже есть ребенок. Ребенок есть, а загса нет… Ладно, сейчас принесу свидетельство.

Потом мама с папой рассматривали плотный лист голубоватого цвета с оттиском гравюры в левом верхнем углу, печатью и текстом на чешском языке. Хорошо поняли только наши с Петрой имена и фамилии, но об общем смысле вполне можно было догадаться, даже читая на чешской латинице.

– Ладно, – заключил эту тему отец, – я наведу справки в МИДе про нашу регистрацию браков с иностранцами. Получу приватную информацию, а там посмотрим, как лучше и проще… А вообще тут сейчас уже не до того. Страна гореть начинает. Застой кончился, началась смута. А чем кончается смута? Отсечением голов, как известно. Гревская площадь, или Лобное место, или, если глубже в историю, Аппиева дорога. Цена восстаний, бунтов, инакомыслия… Ладно, всё, закончили о мрачном. У нас с тобой, Наденька, внучка какая, и невестка какая, и сын тоже ничего, член Союза писателей, понимаешь, обвенчанный атеист!..

Последующие несколько лет протекали в основном в слежении за нарастающими событиями в стране и в накоплении денег на очередную, каждым летом, поездку в Теплице. Звать моих женщин в Москву я побаивался, уж больно тут становилось тревожно: нескончаемые митинги, шествия, столкновения с милицией. Да и Петра, хоть и не говорила о том напрямую, не столько боялась, сколько стала недолюбливать Москву после пражских событий 68-го. Всё это понятно, но было жаль маму с папой, которые мечтали увидеть Петру и, конечно, внучку, талантливую шалопайку, вошедшую в период бурного пубертата.

Значит, я копил деньги, работал в «Искателе», следил за внутренними событиями, вечерами и ночами пописывал, но все-таки главное – ждал очередного отпуска, чтобы улететь в Чехию, к своим. Там мы хорошо проводили время, как-то еще теснее срастались друг с другом, и мне казалось, что моя дочка, с которой, кстати, стало интересно общаться, наконец всерьез признала меня и даже полюбила. «Да она всегда любила тебя, – успокоила меня Петра. – Сначала она любила тебя как папу, который живет в телефоне, а потом, когда увидела тебя во плоти, ей надо было привыкнуть. Привыкла, и всё в порядке. Главное для нее – она видит, как мы с тобой любим друг друга, и знает, что мы любим ее. Если ребенок видит и знает это, нет проблем».