Два романа о любви (сборник)

Права Петра, конечно, права.

И еще мне нравилось и очень льстило то, что Кветка полюбила играть при мне, а в общем-то для меня. «Жёстко звук, у тебя жёстко! – частенько укоряла ее Петра. – Не бей клавиши, не бей, над ними порхать надо, как бабочка, а у тебя сила есть, техника есть, а где душа, нежность?» Потом, ночами, я говорил жене: «Ты торопишься. Ей сколько лет? О, самое буйство в теле, а нежность, раскрытие души – это придет, это после, после!» Петра усмехалась: «Тебе педагогом быть вместо меня, так? Сама всё знаю, но говорить надо, направлять, она только себя слышит. Но ты прав: откроется через пару лет, если ветер из головы уйдет. Надо музыку любить, как себя, как… я тебя, но тебя – это подарок Бога. Мне Бог тебя дал, а ей кого?»

Так мы говорили о дочери, о любви, а значит, жили, хорошо жили.

Однако жизнь в разъедаемой солью законопаченной бочке, плывущей по морю-океану, уже изменилась: соль сделала свое дело, и бочка потеряла герметичность. Она пока не потонула, но здорово нахлебалась воды.

Сначала (и это нам, обывателям, показалось неожиданным) в 86-м прокатились короткие события в Алма-Ате с вводом войск после мирных митингов и шествий (тысячи раненых, несколько убитых), годом позже – волнения в Прибалтике, затем на Украине, затем в Белоруссии – тоже митинги протеста и демонстрации. А в 88-м – Нагорный Карабах: уже настоящая война, раненые и убитые. И наконец, кошмарные события в Тбилиси 9-го апреля 89-го.

Но то же шевеление началось и в некоторых странах соцлагеря. Понятно, главным для меня была Чехословакия – там-то что? А вот что, сообщала Петра в серии тревожно-радостных писем: в 88-м прошли первые открытые выступления людей в Праге. Поначалу они были приурочены к знаковым историческим датам страны – 1918го года (образование независимой Чехословакии в ходе распада Австро-Венгерской империи), печального 1938-го (Мюнхенское соглашение, оккупация Судетской области) и трагического 1968-го (подавление «Пражской весны»). И что? Выступления явно оппозиционного к коммунистическому режиму народа опять разогнали стражи порядка, причем жестко.

Но началось-то с чего! – радовалась Петра. Вернее, с кого – с католиков! Это они организовали в Братиславе демонстрацию со свечами. Лозунги: за независимую от иностранного давления Чехословакию (намек понятен!). А вскоре, в начале 89-го, уже в Праге католическая церковь подготовила серию массовых демонстраций, которые длились десять дней. Реакция власти стала более жесткой: после разгонов – аресты, репрессии. Город бурлит, писала Петра, что-то зреет. Но тревога: опять вмешается СССР и задавит на корню? Одна надежда на то, продолжала она, что твоей стране, Петер, сейчас не до нас – с собой бы разобраться. И все-таки тревожно…

Да, моей стране действительно стало не до кого-то вовне. Хотя может и взбрыкнуть, с нее станется. Но все-таки: как это сейчас соотнести – вывод войск из Афганистана и ввод танков в Чехословакию? Нет, этого последнего не будет, не должно быть, написал я Петре, заручившись мнением отца.

Тогда же, весной 89-го, Петра почти приказала мне, чтобы этим летом я не приезжал в Теплице. Вообще-то ее письмо было очень интересным. Привожу отрывок.

…Что-то будет, что-то будет! В эти выходные мы с Кветой поехали в Прагу, там я встретилась с друзьями по Пражской филармонии, потом я позвонила Карелу, и мы посидели часик в кафе. Он много чего рассказал, поскольку журналист и много знает по своим связям. Он тоже считает, что скоро будут изменения, но надо опасаться бурной агонии режима. Понял, Петер? Поэтому этим летом не приезжай к нам. Я беспокоюсь. Мне хватило. Ты – там, а я… я посмотрю. У меня дочь, но если бы не это и я жила бы в Праге, то…

Но вот еще. Это мой папа. Мой папа, Петер, тоже стал ездить в Прагу, с кем-то там встречается. Мне говорит немного потом, но я знаю: он имеет связь с теми (теми, Петер!). Они стали активно готовиться. Кажется, и главный из тех (слово «главный» подчеркнуто) тоже бывает в Праге и встречается с бывшими коллегами по тем, давним делам. Понимаешь, о чем я и о ком?

Я понимал. Значит, Александр Дубчек, давно отправленный на пенсию, наезжает из своей Словакии в Прагу. Интересно! Ну, он романтик, но и политик все-таки, должен чувствовать, какой расклад сил. Если он начал подпольные встречи с опальными реформаторами, то как – дело пошло?..

Пошло. И как пошло, теперь хорошо известно, поэтому – суть, и почти казенным языком.

С осени 89-го – откровенный демонтаж социалистической системы, причем стимулируемый «сверху» статьями в прессе, по радио и ТВ. Это сопровождалось массовыми демонстрациями. Естественно, началось со студентов, потом уже все слои вместе. Полиция действовала жестко.

А потом началась фактически революция. В ноябре. Можно сказать так: бескровное свержение коммунистического режима.

20 ноября – массовая студенческая забастовке в Праге, за ней – всеобщая, и уже не только в столице. Организованы Гражданские форумы. Оппозицию открыто поддерживает кардинал Чехии Франтишек Томашек. После всего этого в конце ноября руководство Компартии уходит в отставку. На фоне продолжающихся демонстраций парламент отменяет статью конституции о руководящей роли КПЧ. 1го декабря уходит в отставку президент страны Густав Гусак. Изменяется состав правительства, произведена реформа парламента. Прекращают свою деятельность органы безопасности (типа нашего КГБ), уходят в отставку лидеры МВД, прокуратуры и юстиции. Возникает и утверждается новая политическая элита. Ее ядро составляют «опальные 68-го» и диссиденты 70—80-х. И финал: незадолго до Нового года реорганизованный парламент избирает своим председателем Александра Дубчека, а президентом Чехословакии – писателя, правозащитника, главу Гражданского форума Вацлава Гавела.

Добавлю важное для нас: членом нового парламента (Федерального собрания ЧССР) стал Густав Новак, отец моей Петры, бывший член ЦК компартии, мой добрый тесть.

Вот теперь действительно финал. «Бархатная революция» погладила и наше семейство.

Мой добрый тесть, как я понял, активно поучаствовавший в этих событиях (опять заговорщик!), вышел из компартии и, став парламентарием, продолжил карьеру в качестве законодателя (Петра написала, не без протекции бывшего коллеги по бывшему ЦК самого Дубчека). Это повлекло к изменениям в жизни семейства: оно перебралось из маленького Теплице в Прагу. Ссылка закончилась.

Пан Густав жил в столице уже с января нового, 90-го года, а жена пани Власта и Петра с Кветой переехали туда в марте. Они поселились не в бывшей квартире, а в новой, находившейся (анекдот!) в Еврейском квартале – Йозефове. Старый, но отличный пятиэтажный дом с фигурными надстройками и мансардами на Яхуновой улице (адрес: Praha 1, Josefov, ulice J'achymova, 5). Сей дом я увидел на присланном фото, а уже летом – своими глазами. Тихая улица в двух шагах от Староместской площади. Самый центр, очень удобно и красиво. Пан Густав получил там аж пятикомнатную квартиру – понятно, как депутат Федерального собрания.

Петра перевезла туда из Теплице свой кабинетный рояль. У нее своя большая комната, у Кветки тоже своя, но без рояля, а с собственным телевизором и музыкальной системой при наушниках (чтобы взрослые не мешали слушать, а то у них, понимаешь ли, слух тонкий, особенно у мамы, сообщала мне в письме почти 15-летняя дочь, мама не любит рок, Bad Boys Blue и Bonnie Tyler).

Кстати, Кветка, писала мне уже Петра, здесь успела влюбиться в сверстника из новой (пражской) музыкальной школы. Приятный парень при прыщах и с длинными волосами, учится по классу кларнета. Эти Ромео и Джульетта дома еще не ночуют, слава богу, продолжала моя жена, но бывают часто и иногда играют дуэтом в моей комнате. Например, пьесы Стравинского для кларнета. Это забавно, но интересно. Кветка, командирша, сама выбирает темы и аккомпанирует неплохо, мальчик же частенько опаздывает со вступлением, потому что больше смотрит на подругу. А зовут его Богуслав. Божья слава, между прочим. Вот такой анекдот, мой Петер…

А сама Пера как? Петре стукнуло сорок пять лет. Вот это действительно анекдот. Не верю и не хочу верить. Ей по-прежнему двадцать пять, когда она достигла пика своей красоты, сделавшись почти копией Анук Эме.

Почти копию Анук Эме опять приняли в Пражскую консерваторию, одним из педагогов на классу фортепиано. Она глубоко удовлетворена и работает много. «Ты, мой Петер, разумей: это еще и потому, что музыкой, если ей с утра до поздно, я замещаю мою тоску по тебе, гашу страсть. Понял?»