Два романа о любви (сборник)

Он опять машинально огладил шляпу и тут услышал:

– А вот поворот на Леньяго, где, кстати, родился Антонио Сальери, композитор, связанный известной легендой с Моцартом. Вы понимаете, о чем речь… Этот городок Леньяго, как и Верона, на реке Эч, или Адидже, так правильнее, если по-итальянски. В общем-то, это отсюда совсем близко, около десяти километров. Но мы мимо, мимо, сейчас въезжаем в Верону.

– Стойте, я тут сойду! – напряг голос человек со шляпой и, быстро поднявшись из кресла, двинулся по проходу к выходу из автобуса.

– А как же дальше и обратно в Венецию? – послышалось ему вслед.

– Нормально, спасибо, сам доберусь.

Российский турист (а если сказать правильнее, русский путешественник) остался один на шоссе. В чужой стране. Это хорошо, это он любил. Любил неизвестность. Что впереди? Что и как выйдет? Что откроется, увидится? При себе, в карманах, только деньги, кредитные карточки и документы. А, ну и шляпа на голове. Хотя по этой погоде и шляпа не особо нужна. Однако привычка.

Привычке изменять нельзя. Один – это тоже привычка. Хорошо, когда ты тот, кого не особо любишь и кто тебе почти безразличен, а иногда и раздражает. Некоторые личные дела раздражают. Скажем, необходимость бриться если не ежедневно, то через день. И стричься раз в месяц. Ну и прочие раздражающие необходимости – много говорить, например, улыбаться чужим людям, что-то еще. Что? Долго перечислять…

Он глянул на огромный щит перед развилкой на автотрассе. Если ехать прямо, как он только что делал, то так: отсюда до Вероны 1 километр, до озера Гарда 30 километров, до Брешии 55, до Милана 160. А обратно до Венеции, откуда он прибыл, 114 километров. Нормально, за пару часов можно добраться хоть в Милан, хоть опять в Венецию. А можно… Можно свернуть вот на это шоссе, уходящее влево, и попасть в упомянутый экскурсоводом Леньяго. Всего-то девять километров, как явствует из указателя. Если даже пешком, то часа два.

И пошел туда. И через пару минут даже не среагировал на притормозившую машину, хотя она направлялась в нужную сторону. Однако «фиат» старой модели (кажется, 60-х годов прошлого века) упрямо остановился в десятке метров впереди. Остановился, но из машины никто не вышел. Стало быть, ждут, пока он сам подойдет. Если это как в кино, то там должна сидеть приятной наружности молодая итальянка с интересным, но загадочным прошлым, подумал наш путешественник. Кино с тривиальным началом. А дальше? Тоже тривиально… Однако, поравнявшись с машиной, различил в ней за рулем седоватого старика. Вот тебе и кино!

Старик тут же распахнул дверцу, напялил шляпу и выбрался из своего «фиата». Улыбнулся, будто знакомому.

– Синьор, вы намереваетесь оказаться в Леньяго? – произнес не то вопросительно, не то утвердительно. – Правильное решение. Это действительно там, – и махнул рукой вперед, в сторону уходящего от Вероны шоссе. – К вашим услугам. Вы… э…

– Моя фамилия Чичерин. Пётр Чичерин. Можно просто Пётр.

– О, синьор Пьетро, чудесно! – Улыбка не сходила с лица старика. – И вы… что, кто?

– Я из России, путешествую. Праздно.

– Еще раз чудесно! Праздно – это perfetto, perfetto!

– Да, согласен, прекрасное занятие.

– А вы хорошо говорите по-итальянски.

– Моя прабабка была итальянкой.

– О, опять чудесно! Это невероятно – русский, а прабабка итальянка!

– Да нет, ничего невероятного. Банальная история по тем временам. В начале прошлого века, перед первой войной и великой революцией, черт занес ее в Россию. Верней, не черт, а богатый соблазнитель, мой прадед, тоже страстный путешественник, за которого потом она вышла замуж и родила кучу детей, один из потомков которых я и есть. Я ее хорошо помню. Она прожила ровно сто лет, ее почему-то не тронули революционнее бури и последовавшие штормы, поэтому она успела привить мне любовь к Италии и ее языку.

– Как ее звали, не подскажете? – учтиво осведомился старик.

– Подскажу. Красивая была фамилия – Грациани, и имя тоже – Лоренца, в семейном кругу – Лора.

– О, Грациани – известная фамилия в Италии. Например, был такой Бонифацио Грациани, композитор семнадцатого века. А еще был генерал… Но это только между нами! – старик понизил голос и явно игриво приложил палец к губам: – Про него у нас не принято говорить, запятнанная личность. То есть т-с-с-с!

Петр кивнул и усмехнулся:

– Да-да, мне бабка что-то рассказывала. То есть прабабка, Лора, так все ее звали в семье. Только она говорила не о генерале, а лейтенанте. Хотя, может быть, потом он стал генералом?.. Ладно, не будем о нем, вы правы: т-с-с-с!

– О, мы поняли друг друга! Тогда о композиторе, о Бонифацио Грациани. Он был не слишком знаменит, но если ваша прабабушка знала о нем, то, значит, понимала прекрасное. А что в этой жизни прекрасное? Музыка!.. Ах, забыл! А я? Пора и мне представиться, так ведь? Антонио Сальви, честь имею…

Пока шел этот диалог, Петр продолжал рассматривать наряд и лицо неожиданного собеседника. Наряд был явно не к месту и не ко времени. Ну, пожалуй, из XVIII столетия. Как называлось это одеяние? Кажется, редингот. Иначе говоря, дорожное мужское полупальто, но довольно длинное, несколько приталенное, темно-зеленое, явно не по погоде. Под ним – сюртук со старинными пуговицами, с кружевными обшлагами рукавов. Теперь – шляпа: невысокая, с полями, узкими спереди и загнутыми с боков. Лихо! Но еще более лихо то, что виднелось под шляпой: на голове старика – седой парик. Но какой! Завитый по бокам, а на затылке с косичкой и синим бантом. Ну прямо театр! Сбежал с репетиции этот старик, что ли? Забавно, однако. Забавен он сам и его старенький «фиат». Ладно, «фиат» хоть старый, но нормальный, а вот старик – он шут гороховый или тронулся умом? Или, как говорят в России, косит под такого? Интересно, черт возьми. Ты спрашивал: что впереди? Вот что – вылезший из «фиата» старик в рединготе и парике с косичкой и синим бантом. Как его… э, Антонио Сальви, так он назвался. Синьор Антонио, короче.

– Прошу, синьор Пьетро, в мою карету, – галантно указал на машину старик и хохотнул: – Лошадей нет, но есть лошадиные силы! Мы в Леньяго, да? Туда, туда, конечно! Всего-то пять минут… – и уже в машине, после того как с места взял хорошую скорость и лихо покатил вперед: – А что мы туда? А к моему тезке, синьору Антонио Сальери. Да? Конечно! В его музей.

– Что, уже есть музей? – удивился Петр и опять подумал: сумасшедший или нет?

Старик на миг оторвал руки от руля:

– Музей? Разумеется, есть! Ибо есть я. Я и есть Антонио Сальери. Меня все так и зовут, там, в Леньяго. Сначала называли двойником Сальери, а потом просто Сальери. Почему? Я исполняю его роль. Да, давно, уж лет десять как. Пока мои тупые, верящие злокозненным наветам соотечественники были уверены, что Сальери причастен к смерти Моцарта, и потому бежали от него, как от чумы, даже от упоминаний о нем, я, знавший истинную правду… А она в том, что бедняга Моцарт почил сам то ли от ревматической лихорадки, то ли от некой геморрагической формы гриппа, ведь тогда в Вене была страшная эпидемия…

– Да ну? – перебив, опять удивился Петр, но тут же решил, что впредь не стоит иронизировать: пусть этот тронутый старик городит свое, лишь бы нормально вписывался в повороты на такой-то скорости.

И тот продолжал вдохновенно:

– Именно так, сударь! Тогда, в ноябре и декабре 1791 года, в Вене была страшная эпидемия гриппа. Много смертей. В общем, как говорится, крайне тяжелая эпидемиологическая ситуация. И при чем тут Сальери, отравление и прочие глупости? Ревматизм или грипп, или одно наложилось на другое… Так вот, я, не верящий всяким легендам, собственноручно создал маленький музей Сальери. Браво, Сальви, то есть я! И что? Тогда, в те годы, меня прокляли! Обходили музей, то есть мой дом, стороной, а два раза даже срывали табличку, мемориальную табличку с указанием, что тут музей великого композитора Сальери. Ко мне приезжал сам начальник нашей коммуны, а однажды еще какой-то человек из Вероны, из административного центра. Дескать, запретить мы не можем, но лучше, если табличку, на которой написано, что в этом доме музей Сальери, эту табличку снять и вообще о таком музее не говорить, а то, понимаете, общественное мнение, а еще туристы всякие, что крайне важно для наших исторических мест. В общем, чтобы их не отпугнуть. Ну вы понимаете.