Двадцать и двадцать один. Наивность

– I haven’t time, Henry, let’s go faster! (У меня нет времени, Генри, давай быстрее!) – возмущалась женщина, специально громко произнося свои слова, чтобы все слышали, что она не из этой страны. – Stupid Russian spring! If I knew that here in April is +10 C, I would not put my ermine.(Дурацкая русская весна! Если бы я знала, что тут в апреле бывает +10 градусов, я бы не надевала моего горностая.)

Прямо следом за иностранкой и её горе-муженька следовала провинциальная семья, которые, скорее всего, прибыли в столицу в первый раз, дабы полюбоваться её красотами и размахом. Глава семьи в ярко-красной футболке, на груди [точнее на пивном животике] которого вовсю красовался серп и молот. Ему было совершенно плевать, что на улице только 10 градусов, у него уже было лето. Спросите, как определить туристов? Супруги с открытыми ртами пялились на стену вокзала, покрытую мозаикой. А если у людей, только приехавших в незнакомый мегаполис и уже, не успев покинуть здание вокзала, чуть глаза из орбит не выпали – то это точно турист. На шее его жены, которая как две капли воды похожа на мужа – с такими же выгоревшими рыжими волосами, свисает полупрофессиональный фотоаппарат из Японии за 30000 рублей, а понтов ничуть не меньше, чем у коренного москвича. Ну и сынок лет одиннадцати такой семейки – с первого раза скажешь, что такой каждый день питается в ресторанах быстрого питания [Макдоналдс, по-народному], в одной руке у «колобка» лазерный планшет, в другой чупа-чупс, купленный где-нибудь в привокзальном «Дьюти Фри». И как ни глянь на этого поросёнка – он его постоянно сосёт, просто не отрываясь ни на секунду, а одновременно с этим выкладывает все фотографии в свою страницу в социальной сети.

Пока Миша так увлечённо наблюдал за всей этой картиной, Муравьёв наклонился практически к самому уху Виктории, которая что-то записывала в своей синей записной книжке, и негромко прошептал:

– Заславский сказал, что выборы на год раньше перенесут.

– То есть? – Виктория оторвалась от написания и подозрительно посмотрела в сощуренные глаза Гриши, немного отпрянув от него, уж очень близко находились их лица. – Это дело исключительно Совета Федерации, откуда такая информация?

– У шефа муж сестры в верхней палате парламента работает. Говорят, что они принимали во внимание этот проект.

– Ха-ха, это им невыгодно, – холодно съязвила Виктория. – Для этого нужен капитал, который сейчас так ладно к рукам приватизируется, что даже немного жаль за него. Во-вторых, очередная кормёжка обещаниями надоела не только нам, но и им самим, это нужно время, чтобы придумать новые, тратится на агитацию, пропаганду. Заславского просто ввели в заблуждение.

– Возможно, – ответил Муравьёв. – Это происки оппортунистов, но наш шеф не настолько глуп, чтобы поверить во что-то маловероятное.

– Но он же послал нас в Петербург за пророком, – парировала Виктория. – У нас все действия рассчитаны именно на восемнадцатый год. К тому же столетие Октябрьской революции через полгода, оппозиция будет бунтовать. Она только этой даты и ждут, а власти проводить выборы в этом году не станут.

– И ещё открытие капсулы времени, – добавил Муравьёв.

– Ты думаешь, там написано о том, что мы ищем? – не на шутку разволновалась Виктория. Её вопрос заглушила диктор, объявляющая прибытие их поезда.

– Всё сводится к одному, Тори – «ищите, и обрящете». Николай Орлов же не случайно тебя сагитировал в таком юном возрасте? – напоследок спросил Муравьёв, поднимаясь с лавки, оставив Викторию в ступоре.

– О чём ты говоришь? Николай… заметил меня, поэтому и сагитировал! – истерично бросила та вслед, вскакивая с лавки. – Возраст сейчас не имеет никакого значения.

– Пойдём, Моисей, не дадим этой юной диктаторше сместить на себе весь гнев, – подмигнул Муравьёв Мише, ловко ухватив его под руку, быстрым шагом направился вслед за нужным вагоном.

– Стойте, евреи! У меня билеты! – крикнула им, отставая, Виктория, умело держа равновесие с помощью футляра и чемодана и не давая себе поскользнуться на каблуках.

– А вот, антисемитизма, дорогая моя, не нужно, – в ответ кинул ей Муравьёв.

– Лучше бы помог, у самого ничего нет!

– А ты зачем столько набирала? – Муравьёв отпустил Мишку и повернул обратно, дабы взять у Виктории её чемодан. – И билеты тоже…

Посадка прошла более чем обычно, описывать её подробно смысла не имеет: прошли проверку билетов, нашли своё купе, погрузили сумки. Как позже оказалось, путешествуют в одном купе они не одни, заметили это, правда, наши знакомые не сразу.

– Грехорий, встань с полки, пожалуйста.

Виктория склонилась над Гришкой, который упрямо сидел, скрестив и руки и ноги на нижней полке с левой стороны.

– Повторяю, – пародируя голос диктора на вокзале, проговорил Муравьёв. – Лицам, не достигшим двадцати лет, нельзя было брать вещей, больше чем влезает внутрь полки. Вверху меня укачивает.

– Ты мне предлагаешь переложить на параллельную полку?

– Нехай, – расслаблено ответил Муравьёв, за что Виктория позволила себе навесить ему подзатыльник.

– Какой «нехай»? Не видишь, что там лежат чьи-то вещи?

Муравьёв приподнялся, чтобы получше посмотреть, не лжёт ли его товарищ. Виктории лишь оставалось бросить футляр на свою верхнюю полку.

– И вон – пакеты с едой лежат, – указала на белый столик девушка. И действительно, чего там только не было: румяная картошечка в мундире, свежая жаренная на гриле курочка, отдельный пакетик с солью, пятилитровая баклажка с водой, крабовый салат в пластиковом контейнере и большой, размером с добрый кулак, шматок сала.

– Я думал, это нам, – удивился Муравьёв, почёсывая затылок.

– У нас не первый класс, чтобы нам курицу с картошкой подавали, – ответила Виктория, садясь напротив на свободное сидение. В эту же минуту в купе буквально ворвался круглолицый мужчина, в белой нарядной рубахе с воротом. Во всём он вызывал ассоциацию с колобком: румяное лицо, украшенное широкой до ушей улыбку во все зубы. Не смотря на всю его приветливость, он с первого взгляда оттолкнул от себя социал-демократов.

– О, гарно! А ось и гости подсели! – звучно гаркнул он, плюхаясь рядом с Викторией. Будучи интеллигентной девушкой, она сделала попытку отсесть рядом с Муравьёвым, но мужик [мужчиной его просто язык назвать не поворачивается] резко остановил её, одёрнув за руку. – Да сидите, дивчина! От Москва какая, и ведь раз проездом едешь, грех не выйти на остановке! А вы отсюда будете, москвичи?

Григорий и Виктория одновременно кивнули. Михаил уже расположился на верхней полке, забрав с рук Виктории всё о 25-ом и 26-ом числе. Он всё прекрасно слышал, но «колобок» его не заметил, продолжал делиться бурными впечатлениями.

– А я с Донецка. Анатолий Бурмыло. Как буро и мыло – поняли?! – украинец в одиночку залился горластым смехом, Виктория продолжала скромно сидеть с недоумённым лицом, а Муравьёв хихикнул пару раз вслед. – Два дня уже в пути. А вы, молодёжь, куда путь держите?

– В Петербург, – неудобно запинаясь, ответила Виктория – фамильярности она не терпела, но это был закон любого поезда дальнего следования, по-другому с соседями по купе просто невозможно общаться.

– Так и я туда же! Значит, вместе будем путешествовать! – последняя фраза Бурмыло ох как смутила Викторию, которая изо всех сил старалась подавлять все буржуйские качества, а что – обыкновенный пролетарий, и что же он ей так не нравится. – Ох, чувства переполняют от одного только названия, а? Санкт-Петербург – в честь Петра! Целая эпоха рода Романовых, они – то так город и основали… Сальца хотите?