Двадцать один день
Шрифт:
– В действительности нам нужна была запись ровно с одной камеры, миновать которую, если верить показаниям свидетеля, преступник не мог, – продолжила Сацуки. – Получив разрешение на просмотр плёнок, Дай-чан, можно сказать, праздновал победу.
– Да, – кивнул детектив. – Только в архиве дорожной полиции ребята мне сказали, что записи ровно той ночи у них нет. По невыясненным причинам видео с трёх камер, расположенных ближе всего к мосту, были затёрты. Сбой оборудования и неизвестная ошибка. – Детектив молчал некоторое время, покручивая в руках пустой бокал. – Но и это ещё не всё, – он ощерился и обнажил клыки, отчего стал похож на загнанного в угол хищника. – На следующее утро наш свидетель был найден мёртвым в своём домике из картона.
– Вскрытие показало передозировку сильнодействующих
В повисшей тишине было отчётливо слышно, как скрежетали зубы Аомине и хрустели побелевшие от напряжения костяшки его пальцев. Кагами и Химуро снова переглянулись. Сацуки невесомо коснулась локтя детектива, тот вздрогнул, как будто она вырвала его из воспоминаний.
– В тот же день Харасава вызвал меня к себе и велел прекратить расследование аварии в связи с отсутствием состава преступления, – продолжил Аомине, переведя дыхание. – Я ему всё выложил и сказал, что не собираюсь становиться первым в моей семье продажным полицейским. Пусть я ничего не могу доказать, но и делать вид, что ничего не происходит, тоже не буду, – упрямо добавил он. – Шеф сказал, что я идиот и что это для моего же блага. Я не поверил. – Детектив замолчал, мрачно изучая остатки пивной пены на дне своего бокала. – Когда я вернулся домой, всё было перевёрнуто вверх дном. Каждый. Грёбаный. Миллиметр, – процедил он с расстановкой. – Диктофона не было. – Аомине помолчал, затем нахмурился и заговорил снова: – Он позвонил ночью. Как потом мне удалось выяснить, из какого-то игрового центра, купил номер за несколько часов до звонка и выкинул его сразу после. Голос вкрадчивый, как будто даёт добрые советы. – Детектив горько усмехнулся. – Говорил и улыбался, паразит. Тон издевательский. Сказал, что не думал, что в полиции работают такие тупые качки, что, мол, если мозгов не хватает бояться за собственную жизнь, то мог бы задуматься о жизни и здоровье престарелых родителей. Что ему посчастливилось не застать никого дома, иначе кто знает, чем бы всё это закончилось. И ещё сказал, что у Сацуки прекрасные орхидеи на подоконнике, которые удивительно идут к цвету её волос и пижамы. И что если я надумаю сообщить об этом моим друзьям в полицию, то всем нам будет хуже. – Он помолчал, диким взглядом сверля стол, затем продолжил. – Не знаю, как эти сволочи сделали это, но номер Сацуки не отвечал. Я вызвал на её адрес дежурный патруль. Сам не помню, как добрался до её дома, всё время думал и боялся думать.
– Вряд ли бы он стал… Он просто хотел припугнуть тебя, – проговорила Момои, прильнув к могучему плечу детектива.
– И, чёрт возьми, ему это удалось, – рявкнул Аомине, ударив кулаками по столу. – И поверь мне, он бы стал, – добавил он уже тише, смущённо сжав тонкие пальчики девушки, а затем, сурово сведя на переносице тонкие брови, продолжил: – На следующее утро я пришёл в участок. Разговаривать с Харасавой смысла не было, поэтому я пошёл к Имаёши. Рассказал ему всё, как было, попросил совета, сказал, что меньше всего хочу, чтобы пострадали мои близкие. Он закрыл дверь в кабинет и как всегда окольными путями и двусмысленными фразами дал мне понять, что ребята, которые хотят замять дело, очень серьёзные и что связываться с ними действительно не стоит. Обещал попытаться вытащить меня из передряги и отправил в отпуск на неделю. Через три дня позвонил, сказал, что всё уладилось, но нам с Сацуки придётся уволиться из полиции. Собственно, что мы и сделали в тот же день.
– Значит, этот Имаёши тоже с ними заодно? – поинтересовался Химуро.
– Нет, – отрезал Аомине. – Имаёши просто более опытный и…
– И менее принципиальный, – добавила Момои, ласково посмотрев на детектива. – Он свято верит в концепцию «меньше знаешь – крепче спишь». Конечно, за справедливость жизнь не отдаст, но сам никогда не ввяжется в тёмные делишки. Будет до последнего лавировать между двух огней. А вот капитан Харасава точно в деле. Довольно скоро после этой истории
его повысили якобы за раскрытие какого-то дела, которое в действительности не стоило и выеденного яйца.– Наградили, значит, – кивнул Химуро, пометив что-то в блокноте.
– Блин, эта история с каждым днём становится всё мрачнее и мрачнее, – не выдержав паузы, буркнул Кагами, стиснув голову руками.
– С каждым днём? – Аомине сурово посмотрел на собеседников.
– У меня такое ощущение, что мы складываем головоломку из различных кусков, – Химуро устало вздохнул, проведя рукой по волосам. – И Тайга прав, с каждым днём эти куски становятся всё более жуткими.
– Вам что-то ещё известно? – озабоченно поинтересовалась Сацуки.
– Да, – Химуро махнул рукой официанту, попросил повторить напитки. – История довольно длинная, надеюсь, вы не торопитесь?
– Рассказывай, – мрачно приказал Аомине.
Химуро переглянулся с Кагами. Тот пожал плечами и уставился в окно.
– Всё началось с того, что Тайге дали не совсем обычное задание для прохождения обязательной медицинской практики в Пожарной Академии…
И дальше Химуро обрисовал всё, что им удалось узнать до настоящего момента: про то, что оставшегося сиротой Куроко Тецую держат в психиатрической лечебнице на сильнодействующих транквилизаторах, что руководство трастового фонда через суд добилось признания его недееспособным, чтобы присвоить деньги, что в больнице с подачи этого же траста есть ещё один пациент, являющийся сыном весьма обеспеченных людей.
– Я помню этого парнишку, – протянул Аомине, прищурившись и посмотрев на Сацуки. – Я допрашивал его, правда, в присутствии психиатра. Бледный и совершенно невменяемый. Твердил всё время, что родители обещали быть дома к полуночи, но не приехали. Что они никогда до этого не нарушали расписания и что это… Как-то он так сказал…
– Никуда не годится, – вставил Кагами.
– Точно! – кивнул Аомине. – И вы хотите сказать, что он нормальный? Мне врач тогда сказал, что он даже смерть собственных родителей рассматривает с точки зрения расписания и что у него какое-то сложное расстройство…
– Он не такой псих, каким его хотят представить, – принялся объяснять Кагами. – Про родителей я, конечно, ничего не могу сказать, но своё расписание он и правда блюдёт с особой тщательностью. Это аутизм называется.
– Понятно, – отозвался Аомине, очевидно, не особенно желая слушать подробности диагноза. – Так значит, этот ваш Касамацу копает под траст?
– Да, – кивнул Химуро. – Он писал мне вчера, что удалось найти какую-то ещё информацию и что завтра ему обещали прислать что-то вроде отчётности этой организации. Касамацу – юрист, если там есть хотя бы одна зацепка, он точно её найдёт. А Кисэ продолжает с собаками разыскивать по всему городу этого загадочного профессора Мидориму.
– Ясно. А этот Акаши? – оживился детектив, а Сацуки посмотрела на него с нежной и немного ностальгической улыбкой, как смотрят на старые фотографии, на которых запечатлены самые лучшие и приятные моменты жизни. – Вы не думали, что его сыночка тоже упекли в психушку в рамках охоты за его кошельком?
– Думали, конечно, мы ж не идиоты. Но тот парень точно психический, – со знанием дела заявил Кагами. – Не знаю, чем таким его надо было напичкать, чтобы он начал на людей бросаться.
– Возможно, у него тоже болезнь в какой-то более лёгкой форме, а срывы намеренно спровоцированы лекарственными препаратами? – подала голос Сацуки. – В любом случае, я согласна с Дай-чаном, мы должны проверить семью этого Акаши и не позволить трасту ему навредить.
– В газетах о нём писали до обидного мало, несмотря на то что он руководит крупной корпорацией по производству высокотехнологичных волокон, – вздохнул Химуро. – Образцово-показательная семья. Никаких скандалов и интриг. Сын, по информации журналистов, учится за границей. Видимо, Акаши-сан хорошо платит за сохранение диагноза в тайне.
– Ну, вот что, – подытожил Аомине, заметив, что Кагами уже клюёт носом и прикладывается щекой на высокий подоконник. – Я постараюсь пробить Акаши по своим каналам. Сообщу по результатам.