Дважды разыскиваемые

–  Молодые?

–  Как Цыбин. Одному, правда, лет сорок пять. Этот, наверно, за поводыря у них. Так все и стелются перед ним: «Иван Сергеич! Иван Сергеич!..» Тьфу, прости господи!- сплюнула в сердцах Анна Сергеевна.
– Как только этаких людей земля-матушка держит?

Сорокин простился с женщиной, постоял немного на площадке перед цехом, взглянул на часы и вышел на улицу.

Темнело. Дул резкий, пронизывающий ветер. Мелкий острый дождь больно хлестал по разгоряченному лицу. Тучи проплывали так низко, что казалось, вот-вот коснутся заводских труб.

«Кто же ты, Борис Цыбин? Честный человек или преступник?- задумался Сорокин,- Почему о тебе по-разному отзываются люди? Кому верить: начальнику цеха или фрезеровщице?»

–  Николай Аркадьевич, вам далеко?

Сорокин обернулся. Рядом, у кромки тротуара, стояла «Волга». За рулем сидел Михайлов.

–  Здравствуйте, Яков Ильич!… Далеко. Не хотите ли вы подвезти меня?

–  С удовольствием… Никого еще не нашли?
– поинтересовался Михайлов, как только «Волга» тронулась с места.

–  Пока, к сожалению, нет.

–  Плохо.

–  Найдем. Не беспокойтесь… Послушайте, Яков Ильич, не могли бы вы более подробно описать внешность девушки, которую ограбили при вас?

–  Подробно?
– переспросил Михайлов.
– Ну что про нее скажешь? Девушка как девушка. Таких в нашем городе тысячи… Честное слово, Николай Аркадьевич, для меня они все выглядят одинаково. Молодые - значит красивые. Других примет не знаю. Правда, глаза у нее особенные. Будто в душу смотрят.

–  В душу?
– задумался Сорокин.
– У Милы тоже глаза в душу смотрят…

–  Что вы сказали?

–  Так, ничего… Направо, пожалуйста. Сюда, сюда. Спасибо!

19 .

В комнате было чисто, уютно. Впереди, у стены, чернел старинный буфет. На окнах, в горшках, стояли цветы. Вверху, под самым потолком, висел зеленый матерчатый абажур. Он бросал на пол расплывчатый чуть шевелящийся круг теплого золотистого цвета.

Сорокин постоял немного у порога, дал возможность хозяйке лучше рассмотреть себя, затем представился:

–  Виктор Иванов… Мне нужен Борис.

Женщина прошла в глубь комнаты, к дивану, оттуда еще? раз внимательно оглядела Сорокина, затем пригласила его сесть.

–  Зачем тебе Борис?

–  Это тайна, Валентина Дементьевна… Вас, кажется, так зовут?

–  Так, - подтвердила женщина.
– Ты садись, чего стоишь-то. В ногах, говорят, правды нет… Или торопишься?

–  Тороплюсь, не тороплюсь - пока Бориса не увижу, не уйду.
– Сорокин сел на диван, потрогал выступающие пружины.- Борис - рабочий человек, что же это он диван в порядок не приведет?

–  Некогда ему.

–  Некогда?
– удивился Сорокин.
– Не хочет. Лень завелась. Я это заметил. Ничего, перевоспитаем.

–  Уже перевоспитали, - с грустью произнесла Валентина Дементьевна.
– Так перевоспитали, что уж и некуда. Сам-то ты где работаешь? Вместе с ним, что ли?

–  Нет. Я по другой части. Видите, какие у меня руки?

–  Ну-ну!

–  Где у вас книги? Может, разрешите покопаться? Неизвестно, сколько времени придется сидеть без дела: час или два…

–  Книг у нас нету. Соседу отдала. Чего им зря пылиться. Посмотри альбом, если хочешь. Правда, в нем больше старые фотокарточки. Из той еще жизни.

–  Та жизнь меня как раз и интересует, Валентина Дементьевна. В этой жизни мне все известно. Она, как говорится, шагает рядом со мной.

–  Недалеко, поди, уйдет, если будет шагать рядом с тобой, - заметила Валентина Дементьевна.

Сорокин привстал, обиженный.

–  Это почему так?

–  Уже так.

–  Вы думаете, что мы пропащие люди? Ничего путного не делаем? Ошибаетесь, Валентина Дементьевна. Мы с Борисом еще покажем себя. Не верите?

–  Верю ежу, тебе погожу… Ладно, сиди. Я сейчас.

Валентина Дементьевна принесла из другой комнаты толстый коричневый альбом и положила перед Сорокиным. Он взял его, прикинул на руках, восхищенно прищелкнул языком.

–  Килограмм пять, наверное, будет!

–  Не вешала… Смотри. Я чайку приготовлю. Все быстрее время пройдет. Борис может задержаться.

–  От чая, пожалуй, не откажусь. Неплохо было бы и по маленькой пропустить. Для знакомства, а?

Валентина Дементьевна ничего не сказала, только глянула опять внимательно на гостя и вышла.

Сорокин принялся листать альбом. В нем действительно были старые снимки. Портреты знакомых и родственников Валентины Дементьевны. Возможно, и ее собственная фотокарточка хранилась здесь, однако узнать Валентину Дементьевну было трудно. Во всяком случае, ни на одном снимке Сорокин не нашел сходства с живым оригиналом.

Листы медленно ложились на левую сторону. Сорокин внимательно вглядывался в каждого человека, искал тех, кто, по его мнению, мог участвовать п деле «таксистов». На последних листах пошли сверстники Бориса и, видимо, его знакомые. Одно лицо стало появляться все чаще и чаще. «Борис!»- решил Сорокин. Его удивило, что выражение лица Бориса постепенно менялось: сначала он улыбался, смотрел весело и уверенно, потом потускнел, перестал улыбаться, в глазах появилась грусть. Последние снимки изображали его мрачным и опустошенным.

Валентина Дементьевна внесла чайник, расставила чашки, наполнила их. Спросила Сорокина:

–  Все посмотрел?

–  Все.

–  Себя не нашел?

–  К сожалению!- развел руками Сорокин.- Я не люблю фотографироваться. Видите, какое у меня лицо: аппарат не выдержит.

–  Лицо как лицо,- сказала Валентина Дементьевна. Она оглядела стол, зачем-то переставила с места на место две пустые тарелки, потом пригласила Сорокина.
– Присаживайся. Побалуемся чайком да наливочкой. Глядишь, ты мне и признаешься, как матери, где вы по ночам с Борисом шатаетесь. По каким кафе да ресторанам.

–  Я? По ночам?
– Сорокин подошел к столу.
– Неужели я похож на гуляку? Мы с Борисом великие трезвенники!

Валентина Дементьевна махнула рукой.

–  Будет тебе воду в ступе толочь, не маленькая, вижу что к чему.

Сорокин уловил желание Валентины Дементьевны говорить о сыне откровенно и сделал первый шаг навстречу.

–  Деньги-то приносит домой? Копеечку в копеечку? Так?

–  Ты о чем? О получке, что ли? Когда как. Когда принесет, когда не принесет. Чаще приносит-копеечка в копеечку… Присаживайся, чего стоишь-то?