Две силы

– Н-да, – сказал генерал Буланин, – споспешествуют мало.

Выкурив в три глотка почти всю папиросу, генерал Буланин слегка осмотрелся кругом. Первое, что ему бросилось в глаза, были три осёдланных коня на двух всадников. Ни один из трёх коней не был осёдлан в запас, для какого-то будущего седока, кавалерийский глаз генерала Буланина установил это с полной бесспорностью Было, кроме того, ещё три коня под вьюками. На таинственном священнослужителе, кроме какого-то револьвера в рукаве и пистолета в кобуре, была за спиной ещё и автоматическая винтовка. Вид у священнослужителя был не то, чтобы жуликоватый, а какой-то неубедительный. По последней своей практике генерал Буланин знал, что НКВД пользуется для своих целей личинами не только священников, но и епископов, правда, личины эти разрабатываются до истинно художественного совершенства. Здесь никакого совершенства не было. Винтовка, даже и автоматическая, была вполне объяснима, но револьвер в рукаве разрушал весь ансамбль. Кроме того, где мог быть третий всадник? Не сидел ли он где-то за кустами, вот с такой же автоматической винтовкой? Тогда оба китайца генерала Буланина не стоили бы ни одной копейки. Но оглядываться на кусты генерал Буланин считал не дипломатичным. К удивлению отца Петра он вытащил откуда-то из внутреннего кармана своего рваного бушлата пенсне в золотой оправе и надел его на нос. Пенсне было на шнурке, которого отец Пётр раньше как-то не заметил. Надев пенсне, генерал Буланин посмотрел на отца Петра повнимательнее. Отец Пётр сидел, елейно вздыхая, и вид у него был смиренно-мудрый. “Конечно, агент НКВД,” – решил генерал Буланин. Было довольно очевидно, что вот этого дядю кто-то вроде Медведева или Бермана послал вслед за ним. И, вероятно, не одного его.

Ничего необыкновенного в этом, впрочем, не было, обычная система перекрещивающейся слежки. Систему генерал Буланин понимал очень ясно. Но и до сих пор не мог понять, как именно она реализуется технически. Так, в свое время, французский астроном Камилл Фламмарион был вынужден согласиться с волновой теорией света, но признавался, что он всё-таки никак не может понять, как это световые волны, исходящие из сотен тысяч звёзд, не перепутываются по дороге к Земле. Генерал Буланин точно так же не мог понять, как вся эта чудовищная система слежки не перепутывается до полного паралича. Он, Буланин, следит за Медведевым и Берманом. Медведев и Берман – за ним, Берман за Медведевым, и Медведев за Берманом. И кто-то ещё за всеми ними тремя. Как это всё не перепутается? Здесь была какая-то чисто техническая тайна, которой генерал Буланин так до сих пор разгадать и не мог. Однако, в данном случае, всё это могло иметь катастрофические последствия.

Мысль о новом побеге заграницу мелькала в голове генерала Буланина уже не один раз. Мысль была очень неприятной, ещё более неприятной, чем в своё время была мысль о переходе к Советам. В этой последней мысли было какое-то щегольство патриотизмом. Он-де, генерал от кавалерии Буланин, такой-то и такой-то, Рюрикович, почти знаменитость, приносит в жертву всё свое прошлое всему будущему своей Родины. Плоха ли она, хороша ли она, права ли она, или не права – всё-таки Родина. Здесь, конечно, было нечто вроде вызова всей остальной эмиграции. И в этом вызове была своя гордость. Но с чем явиться в эмиграцию обратно? Покаяться в том, что на старости лет он, генерал от кавалерии Н. А. Буланин, оказался просто-напросто глупцом? Или, что было бы ещё хуже, вызвать подозрения в том, что переход на советскую сторону оказался недостаточно высоко оплаченным?

Конечно, на русской эмиграции свет не клином сошёлся. Его платиновый портсигар и ещё кое-какие безделушки дадут ему года два передышки. За это время можно будет написать сенсационную книгу. А там? Там видно будет.

В Москве, в Неёлове, и в других таких местах, эти мысли мелькали какой-то абстракцией. И только попав в тайгу, генерал Буланин в первый раз за много времени почувствовал, так сказать, отсутствие атмосферного давления. Правда, и тут были два этих китайца с их разбойничьими рожами, но у генерала Буланина был пистолет, и отделаться от обоих в любой момент не представляло никакой трудности. Трудность заключалась в том, что же он, генерал Буланин, стал бы делать в тайге без этих китайцев? Карта района у него была, даже ещё и “воздушной съёмки”. Но сил уже не было. Без всякого груза на спине генерал Буланин уставал через пять-десять вёрст ходьбы – годы уж не те. Да и городская жизнь сказывалась. Во всяком случае, вольный воздух тайги и гор, отсутствие решёток, ощущение свободы, хотя и ограниченной наличием этих двух китайцев, но всё-таки свободы – всё это настраивало генерала Буланина на некоторые размышления. Эти размышления не были весёлыми: он попал в ловушку, в капкан. И попал по собственному просчёту.

Просчёт был почти катастрофическим. Он стоил жизни многим людям, которые ещё тогда, в эмиграции, доверились генералу Буланину и которых он посылал в СССР. Да, конечно, всякий командир всякой воинской части оплачивает свои расчёты или просчёты человеческими жизнями, на то и война. И никогда нельзя сказать, какой из ряда вариантов расчёта обошёлся бы дешевле и какой – дороже. На войне, как на войне. Да, конечно, у генерала Буланина был и материальный расчёт, но ведь и у всякого командира есть тоже расчёт на повышение, так что это, более или менее, одинаково. Но были вещи, при воспоминании о которых в генерале Буланине говорила не то, чтобы совесть, а какие-то остатки его военного воспитания. Были преданы кое-какие товарищи, боевые товарищи. Правда, в те время генерал Буланин запутался так, что иного выхода у него не было, но эти воспоминания были, как наболевший зуб, которого лучше не трогать. При некотором усилии возможно, конечно, и не трогать, вопрос только в том, что, если тронут другие?

О своем положении в СССР генерал Буланин не имел уже никаких иллюзий: ни пава, ни ворона. Его как-то утилизируют, до какого-то, ему ещё неизвестного пункта, и потом выбросят на свалку, выбросят с той беспощадностью, с какой “они” выбрасывают даже и самых старых и “проверенных” работников партии. И, кроме всего того, если режим погибнет в результате войны или восстания, то уж его, генерала Буланина повесят, во всяком случае, тушинский перелёт 4 ему-то уж не простят.

4) – Село Тушино под Москвою, во время Первого Смутного Времени 1609-1612 гг, было средоточием всяких интриг, заговоров и,,рынком” для продажных людей, которые,,перелетали” от русских сил к,,Лжедмитриям” полякам.,,Тушинский перелёт” – символ измены и неустойчивости.

В Москве, в Неёлове, и во всяких других таких местах эти мысли мелькали смутно и отрывочно, заслоняемые другими, более злободневными заботами. Здесь, в тайге, они оформились в совершенно ясную и законченную картину: просчёт и капкан. И единственный выход – это побег.

Выход, правда, очень трудный, время пропущено. Ещё год тому назад можно было бы пробраться к армии Чан-Кай-Шека и предложить свои услуги в качестве военного специалиста. Но теперь до Чан-Кай-Шека очень уж далеко и неизвестно, что станет с этой армией. Можно бы пробраться в Корею. Но всё это так далеко, а годы уж не те. Нужно бы на ближайшей заимке купить пару коней, в седле генерал Буланин чувствовал себя увереннее, чем на ногах. Но китайцы – кто они такие? Товарищ Медведев рекомендовал их обоих, в особенности старшего, как опытных и старых агентов. Работали ли они за деньги или по иным соображениям? Можно ли их купить кое-какими деньгами и безделушками, которые генерал Буланин носил на себе и днём, и ночью? А вдруг китайцы зарежут его именно из-за этих безделушек? Хорошо ещё, что они, видимо, не имели понятия о ценности портсигара, он был не из золота, а о том, какую ценность имеет платина, китайцы, по всей вероятности, не имели никакого понятия. Оба они говорили на том странном и ломаном русском языке, который принят в пограничных с Китаем областях, в котором глаголы употребляются в повелительном наклонении, а все существительные – в именительном падеже, и на котором генерал Буланин толком сговориться с китайцами всё-таки не мог. Китайцы маячили около него двумя вопросительными знаками, а старший из них временами внушал генералу Буланину такое чувство, как если бы где-то сзади крался бы то ли медведь, то ли тигр, более или менее прирученный, но готовый всякий момент схватить зубами за затылок. Нет, от китайцев лучше всё-таки отделаться. Купить хотя бы на той же Дубинской заимке пару коней, китайцев потом пристрелить и двинуться дальше в одиночку. План был, собственно, исполним. Но, вот, ещё две таинственные личности с таинственным третьим осёдланным конем. Кто они?

Генерал Буланин по карте знал, что тропа, в сущности, ведёт только на заимку, и что дорога в Китай лежит правее. Значит, этот пустосвят двигается тоже на заимку?

– Так что, мы с вами, видимо, пока по дороге, – полувопросительно сказал генерал Буланин.

Отец Пётр прискорбно пожал плечами.

– Еду сопутствовать умирающему. Если поспею.

“Так и есть, сексот”, – решил генерал Буланин. По своей прошлой службе он хорошо знал профессиональный язык духовенства. Священник сказал бы: “напутствовать умирающего”. Кроме того, генерал Буланин успел отметить, что на текстах из Священного Писания этот пустосвят как-то сбивается. Да и револьвер в рукаве всё-таки плохо вязался с крестом на груди. Нет, конечно, или сексот, или, может быть, какой-то сотоварищ того же Светлова? Можно было бы отделаться от китайцев, можно было бы отделаться и от этих двоих, но как отделаться от всех четырёх сразу? А нельзя ли отделаться от этих двоих с помощью китайцев и от китайцев – с помощью собственного пистолета?

Генерал Буланин достал ещё одну папиросу и снова предложил её отцу Петру. Отец Пётр снова отказался.

– Благодарствуйте, нашему сану не приличествует.

– А рюмка коньяку вашему сану приличествует? – спросил генерал Буланин, – его же, как говорится, и монаси приемлют.

– Во благовремении это возможно, но поелику направляюсь к умирающему, то тоже не приличествует.

“Вот погоди, я уж тебе покажу, поелику”, – злобно подумал генерал Буланин. “Тоже нарядился – и кресты, и пистолеты, и, поелику”… Нет, нужно, конечно, как-то отделаться от всех четырёх… Риск есть, но без риска получится ещё хуже”.

Приблизительно такие же мысли громоздились одна на другую в уме отца Петра. Сейчас было ясно, что генерал Буланин направляется к Дубинской заимке. Его концлагерное обмундирование было мало убедительно, в концлагере Буланин никак не мог бы сохранить при себе своего портсигара. Но, может быть, его доставили ему друзья или родные? Самое вероятное объяснение сводилось всё-таки к тому, что этот странный генерал является сотоварищем Светлова. Среди старых царских генералов было много выдающихся ученых, отец Пётр никак не мог вспомнить к какой именно категории принадлежал генерал Буланин. И что именно о нём говорилось в своё время. Но кто мог предполагать такую встречу?

Отец Пётр по мере возможности незаметно старался прощупать всех трёх новых своих спутников. Один из китайцев не представлял собою ничего интересного, таких китайцев-спиртоносов, контрабандистов, искателей женьшеня, или скупщиков маральих рогов, он видал десятки и десятки. Но другой не мог не остановить внимания. Это был огромного роста детина, под сто девяносто сантиметров, со звериными мускулами и зверским лицом, такие дяди должны были быть в гвардии Чингис-хана или, вернее, в составе его палачей. Ему было далеко за сорок, жиденькая монгольская бородка никак не смягчала грубого и зверского типа. Китаец стоял, опёршись своим спинным мешком о ствол сосны, и держал свою берданку, более или менее, наготове. Но всё-таки револьвер из рукава опередил бы эту берданку. Ни второй китаец, ни генерал Буланин, не успели бы даже и взяться за оружие. Технически всё это было вполне исполнимо, но генерал Буланин мог быть сотоварищем или сотрудником Валерия Светлова. В сущности, все остальные объяснения отпадали почти автоматически: портсигар противоречил теории побега из концлагеря, агентуре НКВД всё-таки противоречили два китайца, генералу Буланину НКВД, вероятно, дало бы русских проводников, да и что было делать генералу Буланину в Еремеевской заимке? Если вариант сотрудничества со Светловым имел за собою только десять процентов вероятности, то и тогда стрелять в генерала Буланина было бы преступлением.