Двойной генерал
Шрифт:
— Скоро будет, — докладывает Блохин. Ну, да, он же разведка, должен всё знать.
— Не нравится мне эта торопливость, — делюсь своей досадой, — но деваться некуда. Одно утешение, не верю, что немцы тоже готовы.
— Разведчики виноваты, — бурчит генерал Клич, — не надо было себя выдавать.
Тут же напарывается на скептический взгляд Блохина. Ладно, сам за него скажу.
— Разведчики — молодцы, Николай Александрович. Специфика работы, никуда не денешься. Как они могут взять языка так, что его сослуживцы этого не заметили? Так что это неизбежно. Как только мы что-то про немцев узнаём, они тут же понимают, что мы это знаем. Поэтому надо спешить…
А
— Что там у вас? — задаю вопрос, не обращая внимания на его «Разрешите?».
— Вылетели пять минут назад!
— Разведчика с фотопулемётом отправил?
— Обижаете, Дмитрий Григорич! Конечно.
— Присоединяйся, — склонившимся над столом генералам приветливо шуршит раскладываемая карта. Вильнюс — Минск и окрестности.
Немедленного наступления мы, конечно, не начнём. Только последний идиот бросается в воду, не зная броду. До сих пор точно не знаю, сработал ли мой длинный план по загону фон Бока в Вильнюс. Это Ставка пусть думает, что я ради неё Паневежис громил и Швенчонеляй захватывал. На самом деле я обрывал возможные варианты для фон Бока, оставив ему открытым только Вильнюс. Вот к нему я транспортные артерии не перерезал. Пусть концентрируется и готовится наступать на Минск. Милости просим!
Я доволен, очень доволен. Все мои половецкие пляски, наконец-то, дали результат. Фон Бок будет атаковать меня из того места, которое я ему назначил. Обижаться ему не резон, место действительно самое удачное, есть длинные проходы, где не надо пересекать речки. Даже маленькие, больше похожие на ручьи.
Фон Бок всё равно должен был откуда-то ударить. Чем мучиться в сомнениях и пытаться угадать, где он это сделает, лучше я его сам за ручку к нужному месту подведу. Если будет отбрыкиваться, пинками туда загоню. Если предположить самое страшное — фон Бок задумал ударить из другого места, то Вильнюс он мне отдать всё равно не может. Насколько я понимаю, строгий фюрер его быстро с должности погонит, если он столицу Литвы проворонит. Так что если замышлял что-то другое, всё равно придётся плясать под мою дудку. Которая вот-вот заиграет.
Ловушка, конечно, условная. Не может он не знать, что какие-то крупные силы у Минска стоят. Маскировка маскировкой, но могли что-то увидеть. У них тоже есть авиаразведка, а, возможно, и агентура. Но всё равно это ловушка, в том смысле, что неожиданно они ударить не смогут. Игра пойдёт с открытым забралом. Они будут знать, что делаем мы, а мы будем видеть их. Равный бой на ринге, вот что это. И тут, как ни крутись, даже если ты сильнее, какие-то удары всё равно пропустишь. И если ему удастся отстоять Вильнюс, стоить это ему будет дорого. Я постараюсь взять предельно возможную плату. Мне даже размен потерь 2:1 не в мою пользу выгоден, но все силы приложу, чтобы он был в мою пользу.
Насколько я помню по предыдущей жизни, численный состав вермахта против СССР был порядка четырёх миллионов. Может, четыре с половиной. Но численность ударных частей, штурмовых подразделений, вряд ли сильно больше полумиллиона. Ну, пусть миллион. И если, уничтожив мои войска в ноль, фон Бок и прочие фоны потеряют полмиллиона солдат штурмового качества, то воевать дальше им будет практически не с кем. И тогда Германия начнёт познавать ужасы масштабной войны. Начнётся массовый призыв немцев в действующую армию. И эта валюта будет совсе-е-е-м другого достоинства. Необстрелянное ополчение, вот кто придёт на смену обученным, профессиональным солдатам с опытом двухлетних победоносных боевых действий.
— Какие части в Вильнюсе, Семён Васильевич?
— 57-ой моторизованный корпус,
Дмитрий Григорич, — рапортует Блохин. — Две танковые дивизии, одна моторизованная. Но севернее города есть ещё что-то. Не менее двух пехотных дивизий.— А может, больше двух дивизий? — фиксирую взгляд на полковнике.
— Скорее всего, да. Потому что авиаразведку немцы гоняют очень ревниво.
Так-так… новое дело…
— Значит, бомбить их невозможно? Раз у них такое авиаприкрытие?
— Возможно, но с большими потерями.
Значит, невозможно. Не собираюсь палить лётчиков пачками, это мой золотой запас. И в целях осторожности буду считать, что там не две дивизии, а два корпуса. Против одного моего Никитина выходит общим числом три корпуса. Мои мысли будто прочёл Болдин.
— Наверное, не стоит, Дмитрий Григорич, соваться в Вильнюс, — осторожно советует он, — с таким перевесом в пользу немцев.
— Выведем из Минска 2-ой стрелковый корпус, — так реагирую на осторожность зама, — и восстановим справедливость.
Не буду ж я им говорить, что на месте двух дивизий может оказаться два корпуса. Они там есть, в фон Боке я уверен. Наверняка горит желанием задать мне перцу. А я ему единственное место для наступления оставил.
Я ничем особенным не рискую, грамотно отступать мы умеем. Если ослабленные предварительными боями немецкие войска подойдут к Минску, найду, чем их встретить. Воздушное плечо у них увеличится, у меня сократится. Подтяну танковую дивизию из 17-го мехкорпуса, опять же силы ПВО, НКВД, ополчение… нет, за Минск я не боюсь. Поиграем на оперативном просторе.
А вот как ловчее ввести войска в Вильнюс? Надо думать.
5 июля, суббота, время 08:35
Несколько километров к югу от Вильнюса.
Две пары «чаек» подобрались к «языку», окаймлённому речками незаметно, на небольшой высоте. Делают горку и по дуге обстреливают эрэсами левую кромку «языка». Две другие пары в это же время «чистят» ракетами и пулемётами правую кромку.
Мало кто их видел. Только вынужденные терпеть эту наглость немцы и население ближних сёл. Лейтенант Фирсов, оврагами и перелесками, уведший роту уже за пять километров, мог заметить только ракетные трассеры на краю горизонта. Мог бы, если бы не затаился со своими бойцами в зелёнке, конвоирующей речку.
Взрывы ракет частично срывают маскировочные сети. Техника с крестами — на месте. Да и куда бы они ушли за два часа? Пока командир караульной роты доложит своему командованию, пока сведения уйдут выше, пока там примут решение и спустят вниз. Даже в боевых условиях это не минутное дело, тем более, что непосредственной угрозы нет. То есть, уже не было…
С неба доносится грозный гул, с востока приближается хищная стая, расходится веером и идёт тремя эшелонами. И вот это лейтенант Фирсов уже видит. Поднимает руку, безмолвно приказывая бойцам замереть. На лице расцветает злорадная улыбка, — «получи, фашист, по маковке».
Деталей он не видел, как и результата. Фотоснимками с разбитой в железный хлам техникой потом будут любоваться в штабе фронта.
Деталей он не видел, но дрожь земли, рябь по речной до того спокойной поверхности не заметить невозможно. Передовая пара пешек сбрасывает сначала тяжёлые бомбы, напрочь и окончательно срывающие маскировочные сети. Последующие волны смешивают танки с луговой травой, обрывками человеческих тел и жирной плодородной почвой. Куски всего этого вместе с осколками бомб, оторванных железных кусков и автомобильных колёс, тяжело плюхаются на водную гладь речек. Две речушки, обрамляющие весь этот ужас, равнодушно принимают в себя дары войны.