Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном

Очередь до этого послания дошла, когда судья сидел уже в библиотеке в своем халате из плотного шелка. Тогда и выяснилось содержание письма, написанного убористым почерком, и приложения, выполненного «курсивом», как называли, по-моему, чопорное письмо судебных клерков. Послание было написано крупным круглым почерком на куске пергамента размером с книжную страницу.

В письме говорилось:

«Мистеру судье Харботтлу.

Милорд,

Высокий апелляционный суд поручил мне довести до сведения Вашей светлости с тем, чтобы Вы лучше подготовились к слушанию дела, что настоящему иску дан ход и против Вашей светлости возбуждено обвинение в убийстве некоего гражданина Льюиса Пайнвэка из Шрусбери, ошибочно казненного за подделку векселя такого-то числа истекшего месяца, вследствие умышленно-ложного толкования свидетельских показаний и неправомерного давления на присяжных заседателей в сочетании с незаконно добытым Вашей светлостью от обвиняемого признанием вины, причем Вы хорошо знали о противозаконности подобных действий. Посредством всего этого представитель обвинения по данному делу, не дождавшись Высокого апелляционного суда, лишился жизни.

Должен довести до сведения Вашей светлости, что судебное слушание по вышеуказанному обвинению назначено на 10-е число следующего месяца достопочтенным лордом Туфолдом, главным судьей вышеуказанного суда, а именно, Высокого апелляционного суда, в который день оно, вероятнее всего, и произойдет. И далее я должен довести до сведения Вашей светлости — во избежание каких бы то ни было неожиданностей и нарушений в отправлении правосудия, — что Ваше дело назначено на вышеуказанный день первым номером и что вышеупомянутый Высокий апелляционный суд заседает круглосуточно и никогда не прекращает работы. Настоящим я, по поручению вышеназванного суда, предоставляю Вашей светлости выписку из протокола по данному делу, за исключением обвинительной части, суть и содержание каковой тем не менее представлены Вашей светлости в данном уведомлении. И далее, я должен сообщить Вам, что, в случае если присяжные заседатели, рассматривая дело Вашей светлости, найдут, что Вы виновны, достопочтенный лорд главный судья во время вынесения Вам смертного приговора назначит дату казни на 10-е число … месяца, что составит один календарный месяц со дня Вашего осуждения».

Подпись была:

«Дознаватель Калеб,

помощник стряпчего Короны

в „Королевстве Жизни и Смерти“».

Судья просмотрел пергамент.

— Черт бы их побрал! Они что, думают, что такого человека, как я, можно одурачить подобным вздором?

Грубые черты судьи скривились в ухмылке, но он побледнел. Возможно, в конце концов, заговор существовал. Это было подозрительно. Намереваются ли они застрелить его в карете? Или цель только в том, чтобы напугать его?

Судья Харботтл от природы был более чем храбр. Он не боялся разбойников с большой дороги и дрался на дуэлях больше, чем было ему положено, поскольку, ведя судебные дела, был несдержан на язык. Никто не подвергал сомнению его бойцовские качества. Но с этим конкретным делом Пайнвэка он вырыл яму, в которую сам мог попасть. Не замешана ли в этой интриге его темноглазая красотка, слишком уж разодетая экономка, миссис Флора Каруэлл? Те, кто бывал в Шрусбери, запросто узнали бы в ней миссис Пайнвэк. Да и не он ли самолично приложил усердие в этом деле, не он ли взял его приступом? Разве не он сделал все, чтобы осложнить узнику жизнь? Разве не знал он — и очень хорошо! — что подумал бы об этом суд? Это был бы ужаснейший скандал, когда-либо вызванный судьей.

В сущности, пока что это были одни угрозы. День-другой после этого судья был угрюм и больше обычного раздражался на окружающих.

Он надежно запер те бумаги. Как-то в библиотеке, спустя примерно неделю, он спросил свою экономку:

— У твоего мужа были братья?

Миссис Каруэлл взвизгнула от такого внезапного перехода к похоронной теме, и выкрикнула в ответ прибаутку самого судьи:

— Две бадьи с горкой, сочти — сколько!

Но он был не в том настроении, чтобы шутить, и сказал жестко:

— К делу, сударыня! Мне не до того. Как-нибудь в другой раз, а сейчас дайте мне ответ на вопрос.

И она ответила.

В живых у Пайнвэка братьев не было. Когда-то был один, но он умер на Ямайке.

— Откуда ты знаешь, что он умер? — спросил судья.

— Потому что он так мне сказал.

— Тот, кто умер?

— Пайнвэк мне так сказал.

— Это все? — ухмыльнулся судья.

Он размышлял над этим делом, а время шло. Судья становился более замкнутым и менее склонным к развлечениям. Проблема задевала его сильнее, чем он мог предположить. Но так и бывает чаще всего, если приходится скрывать свои опасения, а он не мог их открыть никому.

Наступило девятое число, и судья Харботтл был рад этому. Он знал, что ничего не случится. Беспокойство еще оставалось, но завтра все это окажется позади.

( А как же документ, который я цитировал? Пока судья был жив, никто этого письма не видел; после его смерти — тоже. Он говорил о нем доктору Хэдстоуну, и в рукописях старого судьи нашли якобы копию. Оригинала нигде не было. Была ли это копия того, чего на самом деле не было, копия фантома, порожденного больным мозгом? Думаю, что так.)

Глава VI Арестованный

Судья Харботтл в тот вечер отправился на спектакль в Друри-Лейн. Он был одним из тех стариканов, кто, ища удовольствия, не обращает внимания на поздний час или случайные встречи. Он договорился с двумя закадычными друзьями из Линкольн Инн {140} после спектакля поехать в его карете и отужинать у него дома.

Их не было в его ложе, но они должны были встретиться у входа и здесь сесть к нему в экипаж; и мистер Харботтл, который ненавидел ожидание, поглядывал из окна с некоторым нетерпением.

140

Линкольн Инн. — Иннами назывались юридические сообщества, регламентирующие допуск кандидатов к званию барристеров (см. ниже) и наделенные полномочиями лишать членов сообщества практики или звания.

Судья зевнул.

Он велел лакею подождать адвоката Тэвьеса и адвоката Беллера, которые вот-вот подойдут, и, еще раз зевнув, положил свою треугольную шляпу на колени, закрыл глаза, привалился спиной в угол, плотнее завернулся в свою мантию и стал думать о прелестной миссис Эйбингтон.

Будучи человеком, который мог спать, как матрос, по первому требованию, он подумал о том, чтобы вздремнуть. Эти друзья не имели права заставлять судью ждать.

Теперь он слышал их голоса. Эти чертовы повесы, адвокаты, смеялись, обмениваясь шутками и развязно препираясь. Карета качнулась и дернулась, когда один из них залез внутрь, а потом еще раз, когда другой последовал за ним. Дверь захлопнулась, и карета, громыхая, затряслась по мостовой. Судья был слегка мрачен. Он и не подумал сесть прямо и открыть глаза. Пусть считают, что он спит. Обнаружив это, они расхохотались (скорее зло, чем добродушно, отметил он про себя, услышав этот хохот). Он отвесит им по затрещине, когда они доберутся до его дома, а до тех пор будет изображать сон.

Часы пробили двенадцать. Беллер и Тэвьес молчали как могильные камни. Обычно эти плуты были веселыми и словоохотливыми.

Внезапно судья почувствовал, что его грубо схватили и выдернули из угла кареты на середину сиденья, и, открыв глаза, обнаружил, что находится между двумя сопровождающими.

Прежде чем извергнуть готовое сорваться с губ проклятие, он увидел, что это были двое незнакомцев, злобных на вид, одетых в форму служащих Боу-стрит {141} . В руке у каждого было по пистолету.

141

Боу-стрит. — См. примеч. 197 к «Дому у кладбища».

Судья схватился за сигнальный шнур. Карета остановилась. Он огляделся. Домов вокруг не было; но через окошки в неясном свете луны он увидел протянувшееся от края до края черное болото с гниющими деревьями, чьи ветви причудливо торчали в воздухе. Они тут и там стояли группами, как бы подняв вверх руки с торчащими прутиками-пальцами, отвратительно радуясь появлению судьи.

К окошку подошел лакей. Что-то знакомое почудилось мистеру Харботтлу в его вытянутом лице и запавших глазах. Он узнал в нем Дингли Чаффа, который пятнадцать лет назад был у него лакеем и которого он уволил без предупреждения, в порыве ревности, лишив тем самым куска хлеба. Мужчина умер в тюрьме от сыпного тифа.

Судья отпрянул назад в крайнем изумлении. Его вооруженные сопровождающие жестами подали знак, и они опять двинулись через это неизвестное болото.

Страдающий подагрой, обрюзгший старик в ужасе соображал, как бы ему защититься. Но пора, когда он был силен физически, давно миновала. Это болото было пустынным. Неоткуда было ждать помощи. В любом случае, он был в руках этих странных слуг — даже если предположить, что это была ошибка и они только исполняли волю того, кто его захватил на самом деле. Теперь не оставалось ничего другого, как повиноваться.