Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном

В ту ночь три человека могли бы рассказать исключительно интересные истории.

Экономка в этот тревожный час освободила себя от забот по развлечению своей малютки, дав той разрешение бегать по гостиным и глядеть на картины и фарфор, как обычно предупредив, чтобы она ни к чему не прикасалась. Последний проблеск заката еще не потускнел и сумерки сгустились еще не до такой степени, чтобы нельзя было больше различать цвета на фарфоровых изразцах дымохода или в горках с посудой, как дитя вернулось в комнату в поисках матери.

Ей она и рассказала — после болтовни о фарфоре, картинах и двух больших париках судьи в комнате для одевания, за библиотекой, — о приключении из разряда чрезвычайных.

В холле стоял, как это было принято в те времена, портшез с верхом из тисненой кожи, обитый позолоченными гвоздями, с опущенными занавесками красного шелка. Хозяин дома время от времени использовал его. На сей раз двери этого старомодного транспортного средства были заперты, окна открыты, а занавески, как я сказал, опущены, но не настолько плотно, чтобы любопытный ребенок не мог заглянуть внутрь под одну из них.

Прощальный луч заходящего солнца, пробившийся в окно задней комнаты, стрельнул косо сквозь открытую дверь и, осветив переносное кресло, сделал матово-прозрачной малиновую шторку.

К своему удивлению, под навесом девочка увидела сидящего внутри худого мужчину, одетого в черное; черты его смуглого лица были острыми; нос, по ее разумению, немного крив; а карие глаза смотрели прямо перед собой; рука его лежала на бедре, и шевелился он не больше, чем восковая фигура, которую она видела на ярмарке в Саутсуорке.

Ребенка так часто отчитывают за лишние вопросы, говорят, что приличнее помолчать, внушают, что взрослые обладают высшей мудростью, что он добросовестно усваивает наконец большую часть всего этого. Девочка послушно приняла как должное то, что кресло занимает человек с лицом цвета красного дерева.

Так было, пока она не спросила мать, кто этот мужчина, и не увидела ее испуганное лицо, когда та стала выспрашивать у нее подробности о внешности незнакомца. Только тогда начала она понимать, что увидела нечто странное.

Миссис Каруэлл сняла с гвоздя над полкой слуги ключ от портшеза и за руку повела ребенка в приемную, держа в другой руке зажженную свечу. Не доходя до портшеза, она остановилась и вложила свечу в руку девочки.

— Маджери, загляни туда еще разок и узнай, есть ли там кто-нибудь, — прошептала она, — свечу держи у самой шторы, чтобы свет мог пробиться сквозь нее.

Девочка заглянула — на этот раз с очень серьезным выражением лица — и сразу дала понять, что незнакомец исчез.

— Посмотри еще, удостоверься, — настаивала мать.

Девочка была вполне уверена, и миссис Каруэлл, в своем кружевном чепце с вишневыми лентами, с темно-каштановыми волосами, с очень бледным, несмотря на отсутствие пудры, лицом, отворила дверь, посмотрела внутрь и обнаружила пустоту.

— Как видишь, дитя мое, ты ошиблась.

— Да вон же! Взгляните туда! Он зашел за угол, — воскликнула девочка.

— Куда? — выдавила миссис Каруэлл, отступая на шаг.

— В ту комнату.

— Ах, детка! Это тень, — воскликнула миссис Каруэлл, сердясь на девочку за свой испуг. — Я двигала свечой.

Все же она схватила из угла один из шестов для переноса портшеза, прислоненный к стене, и яростно застучала его концом по полу, боясь проходить мимо открытой двери, на которую указал ребенок.

Повар и две его помощницы прибежали наверх, не зная, что делать в связи с этой нежданной тревогой.

Вместе они обыскали комнату, но в ней было тихо и пусто и ничьих посторонних следов не обнаружилось.

Возможно, кто-то сочтет, что именно это мелкое, но необычное происшествие дало толчок одной очень странной иллюзии, которой два часа спустя подверглась сама миссис Каруэлл.

Глава IX Судья покидает свой дом

Миссис Флора Каруэлл поднималась по большой лестнице, неся судье на серебряном подносе фарфоровую чашу с поссетом {146} .

Случайно подняв глаза, она заметила на верхней площадке лестничного пролета очень дряхлого на вид незнакомца, худого и долговязого, беспечно перегнувшегося через массивные дубовые перила, с трубкой между указательным и большим пальцами. Когда он наклонил свое внимательное лицо над перилами, ей показалось, что его нос, губы и подбородок провисли вниз чересчур сильно. В другой своей руке он держал сложенную в кольца веревку, один конец которой уходил из-под его локтя, свешиваясь с перил.

146

Поссет. — См. примеч. 52 к «Дому у кладбища».

Миссис Каруэлл тогда не заподозрила в этом человеке подвоха и, решив, что он был одним из тех, кого наняли для упаковки багажа судьи, обратилась к нему, чтобы узнать, что он там делает.

Вместо ответа он отвернулся и пересек коридор в том же неспешном темпе, в каком поднималась она, и вошел в комнату, в которую она за ним последовала. Это была комната без ковров и без мебели. На полу стоял раскрытый пустой сундук, а рядом с ним лежали кольца веревки; но, кроме миссис Каруэлл, в комнате никого не оказалось.

Миссис Каруэлл была сильно напугана и теперь сделала вывод, что ребенок, должно быть, видел того же самого призрака, который только что являлся и ей. Быть может, спустя некоторое время сопоставив видения, она вздохнула с облегчением, потому что лицо, фигура и одежда в описании ребенка были ужасно похожи на Пайнвэка, этот же определенно им не был.

Напуганная до истерики, миссис Каруэлл побежала, боясь оглянуться, вниз, в свою комнату, окружила там себя компаньонами и плакала, и говорила, и пила то и дело сердечные капли, и разговаривала, и плакала опять. Так слезами и разговорами и закончился тот давний день, потом пробило десять часов и наступило время сна.

В ту ночь судомойка еще заканчивала на кухне свою чистку и «кипячение», после того как другие слуги, которых, как я сказал, было немного, отправились в свои постели. Эта черноволосая, низколобая, широколицая служанка ничего не боялась, «ни в грош не ставила призраки» и «плевать хотела» на истерики экономки.

Старый дом затих. Было около двенадцати часов, не слышалось ни звука, за исключением глухих завываний холодного ветра, воющего на чердаке между крышей и трубами и порывисто громыхающего время от времени в узких проходах улиц.