Дьявол по соседству
Шрифт:
– Да, наверное, ты прав, Эрл.
– О, да. Можешь не сомневаться. Я не из местных. Мы переехали сюда только потому, что моя жена провела в этом городе детство. Но это дает мне преимущество, не так ли? Я не смотрю на мир сквозь розовые очки. Я вижу механику этого города, где уже поселился тлен, а где еще что-то может зацвести. Вижу анатомию Гринлона.
– Он усмехнулся, но в его смешке чувствовалась горечь, а глазах промелькнула какая-то тень.
– В глубине души я думаю, Луис, что добрые жители нашего славного Гринлона не удивлены всем этим. Думаю, они ждали этого. Думаю, в первобытной тьме своих душ они жали чего-то подобного, давно ждали, когда случиться что-то страшное. И теперь пробка выскочила из бутылки, и весь забродивший сок вытекает наружу, портя все, чего касается. Я думаю, Луис, что некоторые с радостью примут то, что принес сегодняшний
– Такое не только в этом городе, Эрл. Такое во всем клятом мире.
Эрл улыбнулся, будто эти слова его позабавили.
– Конечно, это так, Луис. Во всем мире. Некая раса застряла в этом тревожном промежутке времени, когда тени древности сгустились вокруг нее.
– Эрл кивнул.
– Хочешь знать, почему так происходит, сынок? Почему человеческая раса опускается до первобытного состояния? Почему наша психологическая эволюция откатывается к временам Палеолита? Я скажу тебе. Но сперва задай себе вопрос: Почему саранча собирается в рой? Почему лемминги истребляют себя? Действительно, почему? Когда их популяции достигают критической массы, активируется некий биологический механизм, отбраковывающий эти популяции. Поэтому, саранча собирается в рой, а лемминги истребляют самих себя. Саранча поднимается в небо роем, опускается на поля и пожирает их, впадая в неистовство. И они делают так, чтобы проредить свою популяцию, и как следствие в этом роении выживет лишь часть ее. А лемминги? Они вовсе не сознательно истребляют себя, как думают некоторые. Когда их численность становится чрезмерной, включается некий неведомый механизм, и они начинают массово мигрировать. Опять же, после миграции выживает лишь какая-то их часть. Большая часть умирает от голода. И снова популяция прорежается.
Луис молча смотрел на Эрла, уверенный, что тот тоже сошел с ума. Все они сошли с ума, каждый по-своему. И в этом нет сомнения.
– Это очень интересно, Эрл.
– Неужели?
– Эрл ткнул в него пальцем.
– Но как это относится к человеческой популяции? Думаю, ты уже уловил связь. Наша популяция достигла опасных, критических пропорций. Мы уничтожаем окружающую среду, освобождая место для этого колоссального демографического взрыва. Природа чинит нам всевозможные препятствия... болезни, голод, природные катаклизмы. Но мы преодолеваем их раз за разом. А теперь? Да, туз в рукаве. Тот же самый биологический механизм, который существует в саранче, леммингах, и даже крысах. По сути, мы живем, как рой. Истребляем себя. Прорежаем стадо, так сказать. Был один очень умный человек по фамилии Хатсон. Роджер Хатсон. Хатсон был этнологом из Оксфорда, что в старой доброй Англии. Много лет назад он написал потрясающую книгу "Механизм роения", где он предупреждал о столь опасном для биологических видов событии. Он утверждал, что в каждом из нас, как и у вышеупомянутых животных и насекомых, есть злокачественный, рецессивный ген, который активируется, когда наша популяция достигнет опасного уровня. Это приведет к настолько беспрецедентному всплеску первобытной жестокости, что мы будем буквально истреблять себя, пока численность нашей популяции не стабилизируется. И это уже случилось, верно? Этот ген активировался, Луис. Да поможет нам Бог, но это так. Все они там... животные. Регрессируют до уровня животных, сбрасывают ярмо интеллекта и цивилизованности, возвращаются в джунгли, где выживает сильнейший...
Эрл все говорил, говорил, и не мог остановиться. Сослался на изучение крыс. Что из-за своей чрезмерной численности, те, как и люди в перенаселенных городах, начинали проявлять дегенеративное, саморазрушительное поведение. Убийства, инцест, гомосексуальность, каннибализм. Все, чтобы ослабить чрезмерно разросшуюся популяцию, выжечь ее до корней. Протравить ее, отсеять слабых, сохранить идентичность и чистоту генофонда.
– Сад
человечества будет прополот, - сказал он.– Но, Эрл.
– О, как же мы были самонадеянны!
– бушевал Эрл.
– Считали себя хозяевами планеты! Думали, что можем насиловать окружающую среду и нарушать закон природы! И все это время вовсе не ядерная война и смертоносный патоген ждали, чтобы разделаться с нами, а мы сами! Мы - инструменты собственного уничтожения! В каждом из нас есть заряженный пистолет, и колоссальный популяционный взрыв спустил курок. Да поможет нам Бог, Луис, но мы истребим самих себя! Звери из джунглей! Убивающие, насилующие, грабящие! Бессознательное генетическое побуждение уничтожит все, что мы создали, выпотрошит цивилизацию, истребит человечество, как крупный рогатый скот, потому что мы охвачены первобытными потребностями, и в нас бушует память рода!
– Послушай, Эрл, - сказал Луис.
– Мне нужно идти, я должен...
– С КЕМ ТЫ ТАМ ГОВОРИШЬ, ЭРЛ?
Это была Морин, жена Эрла. Она плохо слышала, и поэтому разговаривала очень громко. Даже если ты находился с ней в одной комнате. Но Луис был рад этому вторжению.
Эрл покачал головой.
– Я разговариваю с Луисом! Луисом Ширзом, нашим соседом!
– КЕМ?
– крикнула из кухонного окна Морин.
– С Луисом! Нашим соседом!
– С ЛУИСОМ? МИШЕЛЬ ТАМ?
– прокричала она.
– Я ГОВОРЮ, МИШЕЛЬ ТАМ?
– Нет, ее здесь нет!
– Эрл, словно извиняясь, посмотрел на Луиса и пожал плечами.
– ЧТО?
– Говорю, ее здесь нет.
– И ЧТО ВЫ ВДВОЕМ ДЕЛАЕТЕ?
– Мы ничего не делаем! Просто разговариваем!
– ЕСЛИ ТЫ НЕ ОТВЕТИШЬ, Я ТОГДА САМА ПРИЙДУ И ПОСМОТРЮ!
Эрл вздохнул.
– Боже, она совсем плоха, Луис. Совсем. Целый день спрашивает меня, что я делаю. Выношу мусор, а она интересуется, что я делаю. Подстригаю траву, а она интересуется, что я делаю. Что, черт возьми, она думает, я делаю? Ты выносишь мусор, потому что он накопился, и подстригаешь траву, потому что она выросла, точно так же, как ты выносишь рождественскую елку или выбрасываешь хеллоуинские тыквы, потому что пришло время! Потому что пришло время!
Дверь открылась, и на крыльцо вышла, опираясь на палку, Морин. Смотрела она, как всегда, подозрительно, будто что-то случилось, а ее опять не поставили в известность.
Луис оглянулся через плечо, гадая, куда запропастилась Мейси.
– Я ХОТЕЛА БЫ ЗНАТЬ, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ!
– Видишь, - сказал Эрл.
– И вот так весь день. Хотел бы столкнуться с подобным?
Луис вздохнул. Они были хорошей пожилой парой, но сейчас у него нет времени слушать эту чушь. Хотя он знал, что не уйдет. Пока, во всяком случае. Пока Морин не подойдет и не вставит свои два цента. Ей всегда нужно было знать, что происходит, даже если ничего не происходило.
– ЛУИС! ТЫ СЛЫШАЛ ТЕ КЛЯТЫЕ СИРЕНЫ?
– прокричала Морин. Это была маленькая женщина с кривым позвоночником, больными коленями и очками, из-за которых казалось, будто глаза у нее размером с шары для гольфа. Несмотря на ее хрупкий вид, легкие у нее работали исправно, хотя она ежедневно выкуривала по две пачки сигарет.
– Я ГОВОРЮ... ТЫ СЛЫШАЛ ТЕ КЛЯТЫЕ СИРЕНЫ?
Луис почувствовал, что у него начинает болеть голова.
– Да, слышал.
– ЧТО?
– Он говорит, что слышал их!
– вмешался Эрл.
Морин кивнула, вытащила сигарету из пачки и закурила. Из-за слабого зрения ей удалось это не сразу. Она держала зажигалку обеими руками, и пока зажигала огонь, все время пятилась, будто боялась опалить себе нос. Потребовалось немало усилий, но вскоре старая печь была затоплена, и из трубы повалили клубы дыма.
– ВЕСЬ ГОРОД КАТИТСЯ К ЧЕРТЯМ, ЛУИС! КРУГОМ СПЛОШНОЙ ДУРДОМ! ДУРДОМ, ГОВОРЮ!
– Она говорит, это дурдом, Луис.
Но Луис все прекрасно слышал и как всегда не понимал, почему Эрл считает необходимым повторять за женщиной, чей голос по децибелам на одном уровне с концертом "Металлики". У него уже звенело в ушах.
– ГДЕ МИШЕЛЬ?
– поинтересовалась Морин.
Луис сглотнул, задавшись тем же вопросом.
– Она на работе, - ответил он, отказываясь кричать. Он просто был не в состоянии.
– Я должен забрать ее.
– ЧТО?
Эрл отбросил в сторону свои садовые ножницы.
– Он говорит, она на работе! И что он должен забрать ее!
– КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ШЕПЧЕШЬ, ЭРЛ?
– поинтересовалась она.
– КОГДА Я СПРАШИВАЮ, БУДЬ ДОБР ОТВЕТИТЬ!
– Я ответил!
– ВОТ ТОЛЬКО Я НЕ СЛЫШАЛА!