Дьявол в синем
Шрифт:
– Посмотрите сюда! А это дело рук фараонов. – Я показал ей синяки под глазами. – Меня дважды арестовывали, обвиняли в четырех убийствах, мне угрожали люди, с которыми я не желал бы иметь дела и...
Я почувствовал, что не могу остановиться.
– Бедняжка, – прошептала она и повела меня в ванную. Не отпуская моей руки, пустила в ванну воду. Сама расстегнула на мне рубашку и стянула с меня брюки.
Я сидел голый на стульчаке унитаза и наблюдал, как она разыскивала домашнюю аптечку. Что-то темное, волнующее поднялось из самой глубины моего существа. Подобное я испытывал, слушая хороший
Глава 26
Дафна Моне, женщина, которую я совсем не знал, уложила меня в глубокую ванну, тщательно промыла ступни и принялась за мои ноги. Я боялся вздохнуть, как маленький мальчик, который охотится за бабочкой. Время от времени она повторяла: "Ш-ш, милый, все хорошо". И почему-то это причиняло мне боль.
Потом она вымыла меня всего шершавым полотенцем с мылом, к которому была примешана пемза. Меня никогда не влекло так ни к одной женщине, как к Дафне Моне. Самые красивые вызывали желание трогать их, обладать ими. Но Дафна заставила заглянуть в себя. Стоило ей прошептать ласковое слово, и я вернулся назад, к тем временам, когда впервые почувствовал, что такое любовь и утрата. Вспомнил смерть матери. Мне тогда было восемь лет.
В это время Дафна принялась за мой живот. Я затаил дыхание, когда она приподняла мое орудие, чтобы помыть и там. Она взглянула мне в лицо, глаза у нее сделались синими, и она дважды провела рукой вверх и вниз. А покончив с этим, отпустила мою плоть и улыбнулась. Я потерял дар речи.
Одним движением она выскользнула из своего желтого костюма. Швырнула его через меня в воду и стянула трусики. Потом села на стульчак унитаза, и струя зажурчала так громко, что можно было подумать – писает мужчина.
– Передай мне бумагу, Изи, – попросила она. Туалетная бумага была в изножье ванной. Она наклонилась над ванной, бедра ее были раздвинуты. – Если бы моя штучка по размеру соответствовала этой штуке у мужчин, она была бы величиной с твою голову, Изи.
Я поднялся из ванной и дал ей потрогать свои ядра. По дороге в спальню она шептала мне на ухо непристойности. Я никогда не встречал мужчин, которые были бы способны на такое. Мне всегда претило бесстыдство в женщинах. Это пристало только мужчинам. Но мне показалось, что Дафна прячет за непристойными словами свою слабость. И мне захотелось проникнуть в ее душу так глубоко, чтобы понять ее до конца.
Мы вопили, стонали и боролись всю ночь напролет. Когда я заснул, она разбудила меня, проведя по моей груди кубиком льда. Около трех часов утра она вывела меня во дворик, окруженный кустами, и мы занимались любовью, опершись о корявый ствол дерева.
Когда взошло солнце, она прижалась ко мне в постели и спросила:
– У тебя болит, Изи?
– Что?
– Твоя штука, она болит?
– Да.
– Это очень больно?
– Нет, не очень.
Она ухватилась за то, о чем шел разговор:
– Тебе больно, Изи, когда ты меня любишь?
– Да.
Она сжала меня сильней:
– Мне нравится, когда тебе больно, Изи. А тебе?
– И мне, – сказал я.
– Тебе хорошо?
– Очень.
Она отпустила меня:
– Я не о том. Я думаю об этом доме. О нас с
тобой, Изи. Мы здесь совсем другие, не такие, какими они хотят нас сделать.– Кто?
– Они безымянны. Но они не дают нам оставаться самими собой. Им невыносимо, что мы так близки и любим друг друга. Вот почему мне хотелось убежать с тобой подальше.
– Я пришел к тебе.
Она снова протянула руку:
– Это я позвала тебя, Изи. Это я тебя привела к себе.
Вспоминая эту ночь, я испытываю смущение. Если предположить, что Дафна сумасшедшая, то я сам должен быть абсолютно нормальным. А этого я не мог утверждать. Ей хотелось, чтобы мне было больно, но я и сам стремился к этому, и если бы она пожелала, я был бы счастлив вскрыть себе вену. Дафна была как дверь, закрытая всю мою жизнь, дверь, которая внезапно распахнулась и впустила меня. Мое сердце и грудь раскрылись широко ради этой женщины.
Нет, я не мог утверждать, что она безумна. Дафна была как хамелеон. Она менялась ради своего мужчины. Слабого белого человека, боявшегося пожаловаться на официанта, она прижимала к своей груди и утешала, как ребенка. Чернокожему бедняку, которого нещадно трепала жизнь, она промывала раны шершавым полотенцем и слизывала его кровь.
После полудня я иссяк. Мы не отрывались друг от друга ни на секунду. Я не думал ни о полиции, ни о Крысе, ни даже о Де-Витте Олбрайте. Как в глубокий черный омут затянула меня любовь к этой белой девушке. Я с трудом оторвался от нее и сказал:
– Нам нужно поговорить, Дафна.
Мне померещилось, что в ее глазах вспыхнул зеленый огонек.
– О чем?
Она сидела на постели, укрывшись простыней. Я знал, что теряю ее, но не мог больше откладывать этот разговор.
– Слишком много убийств, Дафна, и полиция хочет впутать в это дело меня. Кроме того, есть тридцать тысяч долларов, которые ты украла у мистера Картера, и из-за них Де-Витт не оставит нас в покое.
– История с деньгами касается только меня и Тодда, и я не имею никакого отношения к убитым или к этому Олбрайту. Абсолютно никакого.
– Ты не знаешь Олбрайта: если дело касается тридцати тысяч – это его личное дело.
– Чего ты от меня хочешь?
– Почему был убит Говард Грин?
Она смотрела сквозь меня, как на призрак.
– Кто это?
– Брось.
Она отвернулась на миг и вздохнула:
– Говард был шофером у богатого человека по имени Мэтью Терен. Он собирался баллотироваться в мэры, но в этой компании в таком деле требуется своего рода разрешение. Тодд не хотел, чтобы Терен стал мэром.
– Почему же?
– Как-то я встретилась с Тереном, и он договаривался с Ричардом о продаже мексиканского мальчика.
– Тот, кого мы обнаружили мертвым?
Она кивнула.
– И кем он был для тебя?
– Ричард и я были... – она поколебалась секунду, – друзьями.
– Он был твоим любовником?
Ее кивок был почти незаметен.
– Мы встречались недолго до того, как я познакомилась с Тоддом.
– Я как-то наткнулся на Ричарда у забегаловки Джона. Он искал тебя.
– Очень может быть. Он не хотел меня упустить. Они сговорились с Тереном и Говардом Грином загнать меня в ловушку, чтобы добраться до Тодда.