Дьяволы

Глава 14 Блаженная растяжка

Каждый шаг был отдельным испытанием.

Можно подумать, что на долгом переходе больше всего болят ноги. Но нет. Все обычные недомогания присутствовали: ломота, покалывание, прострелы. Правое бедро. Левое колено, которое раздавила лошадь в пустыне. Обе лодыжки, само собой. Стопа, размозженная палицей тролля. И палец на ноге, конечно. О Боже, этот палец.

Но после утреннего ритуала — стоны, разминка, разминание мышц, растяжка, мольбы о смерти, молитвы о смерти, пары миль мучительной походки, и вот, наконец то, боль ниже пояса утихала до терпимой пульсации. Но затем, словно пламя с башни колдуна, что они подожгли под Вроцлавом, боль расползалась вверх.

Ныла поясница, верх спины и все, что между ними. Постоянная резь под ребрами от топора того шведского ублюдка. Три-четыре жгучих укола в шее. Странная судорога под правой рукой и между лопатками, будто что-то перекручено, как ни вертись. Боль в легком от копья Улыбающегося Рыцаря — ни спереди, ни сзади, а где-то внутри, но она давала о себе знать только при вдохе... Или выдохе. Плюс свежие раны из трактира: от стрел и меча. Еще острые и болезненые, как новые порезы. Новые раны всегда болели сильнее, чем заслуживали, пока не входили в рутину. Очередные сноски к жизни, полной насилия.

Каждый шаг был мучителен, но шаги были мучительны уже две жизни кряду. Якоб продолжал идти. Шаги не обязаны быть быстрыми, длинными или красивыми. Главное — не останавливаться.

Продолжай делать шаги. Кто-то сказал ему это во время долгого отступления из Рязани. Он был так измотан и изранен, что не запомнил, кто. Зато помнил запах. Слепящее солнце на черном горизонте. Жажду и мух. Выжженную степь, тянущуюся в бесконечность. Лица брошенных у дороги. Бесконечный страх, жерновами перемалывающий душу. Внезапную панику, резкую как удар молнии.

Тогда он узнал, что такое люди. Видел грандиозные предательства, вопиющую глупость, ненасытную жадность и бездонную трусость. Но видел и крошечные подвиги, от которых захватывало дух. Поделенная корка хлеба. Надтреснутый голос, затягивающий песню. Один несет другого на спине. Другой отказывается, чтобы его несли. Рука на плече и голос: Продолжай делать шаги.

Каждый узнавал, кто он есть, на этом бескрайнем море грязи и страданий.

Якоб узнал себя. И этот ублюдок ему не понравился.

— Ваше Преосвященство. — Брат Диас, кажется, готов был ползти на брюхе, если бы мог делать это на ходу.

Епископ Аполлония из Аччи, глава их так называемого Благословенного Братства, носила улыбку женщины, никогда не знавшей отчаянного отступления. Она была знаменитым теологом. Ей прочили будущую святость. Якоб еще не видел, чтобы теолог решал проблемы, которые сам же не создал. Что до святости... Он знал четырех людей, канонизированных после смерти. Как минимум один при жизни был полным дерьмом, а другой — законченным безумцем.

— Чем мы обязаны чести вашего визита? — заискивающе спросил брат Диас.

Епископ махнула на его лесть: — Пока я вне своей епархии, я всего лишь скромная паломница среди многих.

Справедливости ради, кроме серебряного Круга Веры, она не кичилась статусом, носила ту же замызганную дерюгу, что и все.

— Я знакомлюсь с каждым в братстве. Поверьте опыту — в этом путешествии пригодится любой друг.

— Вы уже совершали паломничество раньше?

— Это будет третьим.

— Грехи не отпускают? — буркнул Якоб.

— Быть человеком — значит грешить, — мягко ответила епископ. — Грешить и стремиться к искуплению.

— Аминь! — пропел брат Диас. — Воистину аминь!

Он был мастером лизания задниц, но что взять с монахов? Плати человеку, чтобы он ползал перед Богом трижды в день, и он скоро начнет ползать перед всеми.

— Вы явно страдаете, — епископ Аполлония разглядывала Якоба с тихим сочувствием. — Позволю предположить... боевое ранение?

— Можете предположить несколько, — хмыкнул он. Рыцарь ненавидел жалость. Он знал, что недостоин ее.

— Вам стоит посетить Святилище Святого Стефана, когда пройдем мимо. Он покровитель воинов.

— Защитников, — пробормотал Якоб. — Я много лет носил его образ — икону, привинченную к щиту.

— Но больше не носите?

— Похоронил. — Якоб скривился. От боли в колене, воспоминаний или того и другого. — С другом. Тот заслужил ее больше.

Епископ задумчиво кивнула:

— Уместно. Стефан был грозным бойцом, но после видения Спасителя зарыл меч и посвятил себя исцелению. Его мощи облегчают телесную боль.

— Боюсь, мои недуги так просто не излечить.

— Раны тела меркнут перед ранами души.

Якоб не был согласен. Борис Дроба точно бы возразил. Тот получил пику в пах во время давки у ворот Нарвы. Умирал семь месяцев, и месяцы те были адом. Но эта притча вряд ли пришлась бы епископу по вкусу. За долгие годы он усвоил: слова редко лучше молчания. Особенно когда речь о гениталиях. Он хрипло крякнул и замолчал.

Епископ прикрыла ладонью глаза, глядя на дорогу позади:

— Что вы думаете о нашем Благословенном Братстве?

Якоб часто оценивал численность толп (иногда под боевые кличи атакующих) и определил группу в двести душ. В авангарде, среди солдат и хмурой монахини, ехала ее складная кафедра на колесах. Штуковина, впечатляющая брата Диаса даже больше, чем сама епископ.

За ними богачи: портреты купчихи из Ананьи и ее четвертого мужа, несомые слугами. Они жаждали спасти души, но не так сильно, как спасти дела, потому купили индульгенцию, отправив вместо себя изображения. Спаситель говорила, что в рай проход не купишься, но все знали, что это был лишь торг.

Основу братства составляли крестьяне и ремесленники, многие с недугами. Слепая пара с девочкой-поводырем. Болезненно худая женщина, стонущая на носилках. Все они молились о чудесах у грядущих святынь.

Бедняки шли в хвосте. Меньше поклажи, дырявее обувь. Кающиеся преступники в кандалах, с табличками о грехах. За ними попутчики: нищие, воры, сводники, проститутки, торговцы пороком, включая палатку с музыкой и смехом до рассвета. Даже ростовщик с передвижным ломбардом и охранниками — бизнес-план, проверенный веками. Группа, жаждущая прощения, неизбежно притягивает грешников.