Дыхание Голгофы

– Руслан Георгиевич, ну что ты, ей-Богу, завелся. Я лично на этого Витька обиды не имею, - сказал я. – Если каждый на личной обиде - ничего путного не выйдет.

– Вот тут я с тобой согласен, капитан, - пожал мне руку Руслан.

… Потом я часто вспоминал этот наш первый «политический» разговор. Все было на эмоциях, на искренности, на вере. Впрочем, блажен, кто верует…

Апрель выдался на редкость жарким. Город утонул в цвете плодовых деревьев и небо, кажется, пахло только что вынутыми из короба пирогами.

Пошла вторая неделя, как наладились наши отношения с Анютой. Я в открытую порадовался, чтоб не спугнуть лиха. Впрочем, Анюта расцвела – в ее облике появилась какая-то утонченная женственность, а движения стали мягкими, волнующими. «Похоже, капитан, эта дамочка тебя достала». В самом деле, все мысли теперь были только о ней. Кажется, еще чуть-чуть и я решусь на последний шаг. Со встречами, правда, негусто, но на проводе постоянно.

– Ну, как здоровье матушки Главы? Ты поддерживаешь с нею отношения? – как-то спросила Анюта.

– Редко, но перезваниваемся. Врач иногда должен контролировать здоровье своих пациентов. А она, как ты понимаешь, уникальный случай, - ответил я.

– И все-таки, напрасно ты не взял тогда за свою работу деньги. Принципы Гавр – это хорошо. Но, кому сейчас в этой стране нужны какие-то принципы? Благородство? Честь? Нам вот зарплату задерживают вторую неделю. Непонятно, что будет завтра.

– Ты повторяешься. Тысяча баксов не решила бы проблемы, а вот бриллиантовое колье, может быть, - вдруг вырвалось у меня.

– Какое еще колье? В этом месте, пожалуйста, подробнее, - так и вцепилась в меня Анюта. – Тебе эта матушка предлагала бриллиантовое колье? И ты мне об этом не сказал!

– Не сказал. Я до сих пор не могу отойти от этого. Да приходила ко мне матушка с бриллиантовым колье на Рождество. Плакала, просила, чтобы я простил ее сыночка. Эту вот фамильную драгоценность пыталась всучить мне. Как оказалось из ее рассказа, немало омытую слезами. Я отказался. А вдруг с этим сувениром я лишусь своего дара?! Потом вдруг упала на колени обхватила мои ноги и стала просить, чтобы я не убивал ее сыночка. Я не знаю, у кого чуть крыша не поехала?

– А почему ты об этом мне ничего не сказал? – занервничала Анюта.

– Не помню. По-моему у нас с тобой опять были какие-то проблемы. Но дело не в этом. Она хотела уговорить меня принять это чертовое колье, как будто крест с себя снять, точно от этого зависела ее жизнь.

– Или жизнь сыночка, - многозначительно подхватывает Анюта. – Женское предчувствие.

Тут Анюта выдержала паузу.

– А знаешь, Гавр, давай сходим в Храм. Поставим свечи. Я уж и не помню, когда в нем была.

– А я помню, в детстве бабушка нас с братом водила в станичную церквушку. Мне было и любопытно и страшно одновременно. А брату, по-моему, было по барабану. Потом сны еще снились страшные. Ну а последний раз в Ленинграде, в Александро-Невской Лавре был. Пышное зрелище. Я почему-то так волновался.

– Да вы впечатлительный мальчик, как я погляжу, - рассмеялась Анюта. Вот и пойдем. Свечи поставим к образам. Может, у Господа нашего попросим что? В Храме красиво. Я б и не против венчания. А как вам, офицер, слабо под венец пойти?

– Мой подвиг, Анюта, в стадии созревания. Но решение близко.

– Мне секундомер включить? – смеется Анюта. – Ладно. Завтра встретимся – и в храм, отмаливать грехи. В Свято-Троицкий. Он самый красивый.

– А они у нас есть, грехи-то?

– Это ты завтра у Бога спросишь. Он тебе все припомнит. Так кто к кому приходит? Гора к Магомеду или Магомед к горе? – шутит Анюта.

– Пусть я буду Магомедом. Идет? – тоже шучу я.

– Ну, тогда жду Магомеда. Правда, я стирку затеяла – успеть бы до ночи. Я все еще хочу вам нравиться, капитан. А когда вас нет, у меня ностальгия по далекому прошлому.

– Это как?

– Это когда мы караулили твою жену. Ты мне уже тогда нравился. Сколько уж лет прошло? А Магомед все не торопится к горе.

– Ну договорились же, завтра я захожу за тобой с утра.

– И не побоишься своей? Завтра суббота, - мягко ехидничает Анюта.

– Начнем с того, что она уже не моя. И пусть теперь она меня боится. Прошло все, Анюта.

– Ладно тебе, а то я уже чувствую твою меланхолию. Жду, - отвечает Анюта и кладет трубку.

На следующий день, как договорились, я прибыл к ней. Я был в гражданке – обычные серые со стрелками брюки и светлая рубашка с короткими рукавами. Тепло. Апрель на перевале. В последнее время я вообще редко надеваю форму. Разве что на «мальчишник» в организацию или на встречу с пионерами. По «исторической» лестнице поднимаюсь легко – никаких волнений и заблуждений. Последний Галинин финт с цветами поставил жирную точку в моей драме. Возврат ни только нереален – он, кажется, противоестественен природе. И хотя я знал теперь точно, что Галина этого своего профессора выставила вон – сердце мое на сей акт отстучало равнодушно.

А Анюта была готова к моему приходу. Я лишний раз убедился в ее необыкновенном обаянии и женственности. «А может ты просто соскучился, офицер?» Впрочем, скромное без излишеств платьице бежевого цвета, с отложным воротничком и коротким рукавчиком ловко подчеркивали достоинства ее фигуры. Туфелька на шпильке, умеренный макияж, но главное - ее безумно пышные локоны волос, слегка прихваченные на висках заколками – все говорило сейчас о безупречности вкуса и какой-то особой изящности.

– Я думала, ты на машине приехал. Хоть бы раз прокатил, - поиграв лукаво глазками встречает меня Анюта.

– Прокачу. Денек-то какой. Только для прогулок. Мне все лень свой «жигуленок» перегнать к себе под окошко общаги. А уже пора. – Тут я наконец взглянул на Анюту и не мог не воскликнуть:

– Ты сегодня просто необыкновенна!

– Ну слава Богу, дождалась. Что, расцветаю? – кокетничает Анюта. – Гляди, военный. Птичка может упорхнуть.