Дженнак неуязвимый

Усмехнувшись, он закрыл глаза. Нет и нет! И еще раз нет! Все эти предположения наивны! В том, что шар здесь появился, видна рука Чантара! Его разум, его воля и его приказ! Вряд ли мудрый Че Чантар погиб или исчез бесследно, как пишут в исторических трудах - ему ли, Дженнаку, сахему Бритайи, об этом не знать! Он сам мастер исчезновений! И никогда не забудет слов Чантара, когда он усомнился в праве своем и его, в праве решать за всех, властвуя над миром явно или тайно!

Чантар тогда сказал: долг повелевает нам заботиться о грядущем... Таков долг кинну, а их в мире всего двое - ты и я!

Армия у границ Россайнела, флот у берегов, грядущее восстание, схватка с аситами - его, Дженнака, заботы. А Че Чантар позаботился о том, чтобы к умельцам-росковитам вовремя пришла подсказка...

С этой мыслью он уснул.

* * *

Имя у Тура Чегича было россайнское, но на россайна он не походил: невысокий, хрупкий, широкоскулый, с выпуклым высоким лбом и раскосыми темными глазками-щелями. Усы у него имелись, но очень скудные, из трех волосин, а бороды даже в намеке не существовало - во всяком случае, Дженнак ее не разглядел. По словам Чегича, бабка его была дейхолкой, а дед - изломщиком, но их старший отпрыск покинул Сайберн и еще в молодые годы перебрался в Роскву, куда погнала его жажда знания. В столице он смешал свою кровь с побочной дочерью знатного асита, стал большим искусником в сфере языков и способов стихосложения и прославился пьесами для лицедеев. Эти сочинения были так ироничны и злободневны, что в какой-то период жизнь старшего Чегича колебалась между плетью из бычьей кожи и бассейном с кайманами. Однако правивший в те времена наместник решил не обострять ситуацию, и Чегича с женой выслали на Северный Айрал. Там, сорок восемь лет назад, и родился Чегич-млад- ший, нареченный Туром.

Юношей он вернулся в Роскву, ибо унаследовал от отца страсть к знаниям и бунтарский дух. Но сочинением пьес Тур Чегич не увлекался, а писал более серьезные труды: о разумном взимании налогов, о справедливом правлении, о тактике подпольной борьбы и, разумеется, о свободе. Со временем он стал видной фигурой в Мятежном Очаге, и хотя не было у него богатств и даруемой ими власти, Ах-Хишари и другие росковитские магнаты выбрали его своим вождем - за светлый разум и несгибаемое упорство. И сделали правильно, так как у Чегича было еще одно качество - решимость идти до конца. К тому же он обладал талантом стратега и был из тех людей, коим заметны рост травы и ток подземных вод - не зря в Китане и Сайберне его прозвали Ченом Трехглазым.

Дженнак состоял с ним в тайной переписке много лет. Их встреча была неизбежна, и в этом смысле бегство из Шанхо мнилось не попыткой скрыться от Невары, а знаком судьбы: оба вождя сошлись в нужном месте и в нужное время. А время торопило! Боевые отряды россайнов и армии за рубежами страны ждали сигнала к выступлению; только ударь в барабан, и грянут в ответ метатели, свистнут пули, ринутся на восток корпуса бритунцев и иберов, норелгов и скатаров, возьмут защитные аситские валы, а в городах поднимется народ, встанут дружинники и ополченцы - тысячи и тысячи! Был Россайнел грудой сухих поленьев, что готова вспыхнуть, а в Сайберне костер уже горел, и летели его искры в Китану и на далекий остров Ама-То. Пожалуй, лишь одного не хватало - зримого повода, какого-то движения аситов, всплеска их активности. Сказано в Книге Повседневного: тот, кто обороняет свой очаг, подобен благородному соколу, нападающий же смердит, как стервятник... Росковиты это понимали и понимал Мятежный Очаг; всем хотелось иметь оправдание перед богами - мол, первыми начали не мы.

Но боги были милосердны и разумны, боги понимали, что борьба за власть - в природе человека. Так что если ударить первыми, без всяких поводов, боги поймут и простят.

Это и сказал Дженнаку Тур Чегич, вождь Мятежного Очага. Они сидели в гостевых покоях, а за окнами, над лесом и Эммелитовым Двором, вставало солнце, тихо гудели провода и колыхался на ветру принесший Чегича воздухолет. Он прилетел ранним утром, но, очевидно, выспался в дороге — был свеж, как умытый росою листок. Не исключалось однако, что это его обычное состояние, что он вообще не знаком с усталостью и в любое время, днем ли, ночью, выглядит бодрым и энергичным. Он бегло говорил на арсоланском, вставляя иногда слова на языках Россайнела и Китаны. От него исходили уверенность и сила; его жесты были резкими, речь - быстрой, и всякий, кто общался с ним дольше четверти всплеска, понимал: в этом хрупком теле живет могучий дух.

– Ты прав, боги поймут п простят, а если им нужно, то вмешаются, — с улыбкой произнес Дженнак. Чегич ему нравился; такой предводитель с твердым сердцем был достоин белых соколиных перьев.
– Так что не будем больше о богах, а перейдем к делам насущным. Ты, вождь, вернулся с севера Готовы ли ваши отряды соединиться с норелгами?

– Да. С нашей помощью войска на севере удвоятся, — Сказав это, Тур Чегич принялся называть города и расстояния, численность пеЪшх и конных дружин, их оснащение и время, когда они вольются в наступающую армию. Он говорил без недомолвок и нерешительности, как полководец, взвесивший силы до последнего патрона и мешка с овсом; вероятно, он держал в уме диспозицию всех войск от Пелты до Лодейного Причала. Скоро Дженнаку стало ясно, что Чегич не зря возглавляет мятежников - ни Борк, ни Тереволд, ни старший Ах-Хишари с ним сравниться не могли. Он был не просто накомом, но стратегом - из тех, что могут выиграть или проиграть сражение, но в войне победят непременно.

– Ты отправился на север, - произнес Дженнак, когда Чегич замолчал.
– Почему? Это направление кажется тебе более важным?

– Разумеется. В северных городах аситские гарнизоны невелики - аситы холодов не любят и к ним непривычны. Наши . войска собраны там в кулак и с помощью норелгов быстро подавят сопротивление, а это значит, что их можно перебросить в Роскву. От Пелты до Росквы четыре полета сокола, а от Днапра меньше трех, но северная армия раньше доберется в столицу. Бои на западе будут упорными и затяжными, и успех нашего дела решится не там, а здесь!
– Чегич резко вскинул руку.
– Здесь, в Роскве! Ибо кто владеет столицей, тот владеет страной! Битва на Северных и Западных Валах позволит сковать силы противника, но главная наша задача другая: захват Пяти Пирамид, пленение наместника, разгром аситов в Роскве. Ты согласен с этим?

Дженнак медленно кивнул.

– Мы можем не дожидаться помощи с севера, вождь. Войска за Днапром многочисленны и снабжены воздухолетами. Если перебросить в столицу два-три корпуса - скажем, бритунцев и иберов, - то с ними я возьму Пять Пирамид. Борк, однако, опасается, что воины, справившись с аситами, начнут грабить город.

– А как считаешь ты сам?

– Я считаю, что нельзя поджарить мясо, не разложив костра. Что же до бритунцев и иберов... Это отборные бойцы, Тур, и они помнят, что изменивший клятве пойдет в Чак Мооль с хвостом скунса в зубах. Борк зря беспокоится.

– Хорошо, - молвил Чегич после недолгого раздумья.
– Пусть твои воины прилетают в Роскву и пусть это будет сигналом к восстанию. От нас до Днапра недалеко... Если ты отдашь приказ сейчас, то ночью они будут здесь. А мы соберем городские отряды и подтянем дружинников из окрестных лесов - прежде всего, конницу Борка и Ах-Хишари.

При всем внешнем несходстве Чегич напомнил Дженнаку покойного брата Джиллора, великого воителя. Воля Джиллора была несгибаемой, решения - быстрыми, и его отряды, стоявшие сегодня под Хайаном, завтра могли поить коней на берегах Отца Вод. И хоть не писал Джиллор трактатов о налогах и хитростях правления, но владыкой был справедливым; в дни мира и в дни войны никто не мог упрекнуть его в жестокости или небрежении. И о другом еще думал Дженнак, о том, что править еще тяжелее, чем вести войну - ведь война отменяет многие законы, а мирное правление требует их соблюдать, не давая преимуществ сильным перед слабыми, не плодя обиженных и недовольных. Под силу ли это Чегичу? Воюющий подобен ягуару, но править людьми должен все же мудрый кецаль...

– Вы победите, ты и другие вожди Очага, - сказал Дженнак.
– И что вы будете делать патом? Отдадите власть Протектору, как в Риканне? Найдете себе сагамора из достойной семьи? Или будет у вас совет богатых и знатных, как в Кейтабе, Тайонеле и Рениге? Будет ли ваше правление справедливым, как заповедали боги? Куда вы поведете свой народ?

Чегич прищурился, потер высокий лоб.

– Разве народ — стадо овец, чтобы вести его куда-то? Главное, чтобы у людей был стержень, нечто их объединяющее и такое же мощное, как земля и единый язык. Стержень у каждого племени свой: россайны изобретательны и предприимчивы, изломщики вольнолюбивы и склонны к переменам, китаны - мудрый и мирный народ, почитающий традиции, дейхолы добросердечны, но не терпят посягательств на свою свободу. Пусть каждое племя идет туда, куда направляют его природные склонности, а основное дело власти — не мешать. Выбор за людьми, и это их право.

– Верные слова, но ни один властитель с тобой не согласится, - возразил Дженнак.
– Властитель мнит себя отцом народа, а всякий отец лучше знает, что хорошо для его детей, а что плохо.

– Спаси благой Тассилий от многознающих владык!
– Чегич с такой силой сцепил пальцы, что костяшки побелели.
– Спаси и сохрани! Мы не можем полагаться на кого-то одного, даже если бы пришел к нам отпрыск Великого Дома, не крыса Шират, а настоящий светлорожденный, пожелавший нами править. Пусть этот повелитель мудр и милосерд, но будет ли таким его наследник? Или наследник наследника? Сядет этот новый владыка на циновку власти, как говорят в Эйпонне, и станет источником страданий, горя и многих глупостей... И потому правителя надо выбирать всем миром и на недолгие годы, лет на восемь или десять. А после него пусть приходит другой достойный человек и правит, сколько отпущено законом. Это, светлый тар, будет справедливо. Если же выберут глупца и негодяя, кто виновен? Сами люди! И, помучившись, скажут они: какой народ, такой и правитель! Тоже справедливо!