Джулия

— Лучше вспомни свои слова, черт подери! — взвился Лео. — «Никакого замужества, никакой кабалы! Понравится мне мужчина — он мой. Если забеременею, буду рожать, ребенка воспитаю сама. Если мужчину и женщину тянет друг к другу, в их любовной связи нет ничего предосудительного. То, что ты женат, для меня не имеет значения!» Черт подери! Девственницы так не говорят и даже не думают!

— Что же, по-твоему, мешает девственницам думать именно так? — поинтересовалась она.

— Мне кажется, ты все усложняешь, — обнимая ее, примирительно заметил Лео.

Она вырвалась из его объятий:

— Не прикасайся ко мне!

— Может, ты и права, — признал он. — Мне не следовало торопить события. Я вел себя как последний мужлан.

— А теперь испугался моей невинности.

— Попробуй меня понять…

Запах дешевого табака и нафталина казался все сильнее, все тошнотворнее.

— Отвези меня домой, — потребовала она.

— Но почему, Джулия?

Радужные мечты Джулии вступили в явное противоречие с действительностью.

— Я хочу домой, — сказала она. И грустно улыбнулась.

На улице было пасмурно, солнце спряталось в тучах.

Глава 4

Джулия позвонила в редакцию «Коррьере делла сера». Ее мучило, что она была чересчур резка с Лео и даже не сказала ему «до свидания», выходя из машины.

— Господин Ровелли взял отгул, — услышала она напыщенный голос: человек, снявший трубку, явно был о себе самого высокого мнения.

Что же теперь делать? Ей необходимо сказать Лео, что она его по-прежнему любит, что она вела себя как глупая девчонка, что она уезжает из Милана на неделю, а то и больше.

После долгих колебаний Джулия заставила себя позвонить ему домой и, пока в трубке звучали гудки, попыталась мысленно представить обстановку, в которой Лео — не важно, хорошо или плохо — жил с другой женщиной — разговаривал, садился за обеденный стол, ложился в одну постель.

— Слушаю, — ответил уверенный женский голос. Джулия растерялась: на другом конце провода была сила, был скрепивший брачные узы закон. — Слушаю, — повторила женщина. — Алло!

Инстинкт самосохранения заставил Джулию положить трубку. При этом она, упорная ревнительница честности при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах, почувствовала себя подростком, позвонившим из озорства в чужую дверь и бросившимся наутек. Нет, хуже: Джулия почувствовала себя автором анонимного письма.

Ее обожгла ревность: одно дело знать, что Лео женат, другое — убедиться в реальном существовании его жены, услышать ее уверенный голос. Пестрый бумажный змей, беззаботно паривший в заоблачных далях ее девичьих фантазий, не выдержал яростной силы внезапного урагана. Ее жизнь всегда была, как катанье на американских горках: то головокружительный спуск, то подъем, от которого захватывает дух, никаких плавных переходов, ни малейшего намека на устойчивое равновесие. Вечно над ней сгущаются тучи, они привычнее, чем солнце в синем небе над ее бедовой головой.

Джулия поднялась в свою комнату, чтобы собраться в дорогу. Она должна была ехать в Модену: истек срок договора на аренду дома, где дедушка жил со своими собаками, и от наследников Убальдо Милковича потребовали срочно освободить эти, с позволения сказать, хоромы.

Кармен поехать не могла — не решалась оставить мужа, который еще не совсем оправился от сердечного приступа. За ужином, на семейном совете, было решено, что моденским домом займется Джулия. У Бенни, как всегда, хватало собственных неотложных дел, Изабелле же, впадавшей в панику по любому поводу, вообще ничего серьезного поручать было нельзя.

— Ничего ценного в доме нет, — напутствовала Джулию мать. — Хотя, — тут же спохватилась она, — твой дед был человеком непредсказуемым. Соберешь скатерти, занавески, постельное белье, он в этих вещах знал толк. Сложишь все в сундук. Ну и, конечно, собери фотографии, охотничьи ружья, хорошенько упакуй фарфоровый сервиз.

— Я помню портретные рамы в стиле модерн, — неожиданно с напускным равнодушием подала голос Изабелла, кроша хлеб в овощное рагу. — Несколько бронзовых и пара серебряных. Я бы от них не отказалась, они бы отлично смотрелись в моей гостиной.

— В нашей они будут смотреться не хуже, — заметила мать, не оставляя ей никаких иллюзий.

С тех пор как Изабелла начала готовиться к свадьбе, все ее мысли были заняты будущим семейным гнездышком, для которого она старалась урвать все, что представляло хоть какую-то ценность.

Джулия думала о Лео. Пусть сестра забирает все, что хочет. Лично ей ничего не надо. В калейдоскопе памяти мелькали подробности сцены в чужой квартире, куда привез ее Лео. Если бы сейчас она могла найти его, поговорить с ним, предупредить, что должна уехать!

Когда зазвонил телефон, Джулия сломя голову бросилась в коридор, схватила трубку, нетерпеливо закричала в нее:

— Алло!

— Как ты смотришь на то, чтобы заняться «Песнью о Роланде»? — Это была Сильвана.

— Сегодня не получится.

— А может, я заскочу? Отец едет в вашу сторону, он бы меня подбросил.

— Я не в форме. Ужасное настроение. Мне в голову ничего не полезет.

— Ну так просто поболтаем, — не отставала Сильвана, от которой не так-то просто было отделаться.

— Поверь, даже болтать нет настроения.

— У меня есть пластинка «Битлз», — почти прошептала в трубку Сильвана, словно признавалась в чем-то постыдном. — Я могу ее захватить. Может, твоя сестра захочет ее послушать. Или брат.

— Ладно, — признав свое поражение, согласилась Джулия, — приезжай… Скоро приедет Сильвана, — сообщила она, вернувшись в гостиную.

— Это та верблюдица с желтыми зубами? — сморщил нос Бенни.

— Какой ты остроумный! — поддела его Изабелла. — Между прочим, эта верблюдица к тебе неравнодушна, я видела, как она на тебя смотрит. Имея такого влиятельного папочку, можно и не быть красавицей: все равно женихи найдутся. Советую тебе не отмахиваться от такой завидной невесты.

— Ты не можешь оставить свои советы при себе? Уши вянут слушать, — огрызнулся Бенни.

Когда приехала Сильвана и в гостиной завели разговор о новой пластинке «Битлз», Джулия тихонько вышла и направилась к матери в кухню.

— В кого ты теперь влюблена? — задала мать неожиданный вопрос, вытирая вымытую тарелку.

— Все-то ты замечаешь, мамочка, — растерялась Джулия.

— У тебя же это написано на лице. С тех пор, когда ты в пятнадцать лет безнадежно влюбилась в того молодого человека, я имею в виду Гермеса Корсини, я всегда знаю настоящую причину твоей рассеянности, грусти, раздражительности. Итак, кто же он?