Ее город
Шрифт:
— Вот погляжу я на вас, городских, на кожу вашу…
В этой коммуне она могла себе позволить говорить, что вздумается, поскольку отец ее был «императором», а она «принцессой». Она с жаром взглянула на молодого человека, а потом палочками легонько скользнула по его руке и заявила:
— У вас, городских, кожа больно хорошая. Не просто белая, а еще и блестящая, словно ткань с вышивкой, плотная, гладкая, но мягкая.
Услышав эту похвалу, Чжань Гобинь внезапно остолбенел и лишился дара речи. Правда, в глубине души вдруг затосковал по Лю Яньни, Се Сяфан, Ду Минфан и особенно по Яо Ли. Однако он отлично знал, что ни в коем случае не должен обнаружить свою тоску по городским девушкам, а потому опустил голову и покраснел. Цзя Чуньцзяо по своему обыкновению рассмеялась. Ей нравился смущенный вид городского парня. Вообще-то, Цзя
Цзя Чуньцзяо сказала Чжань Гобиню:
— Скажу тебе, как на духу. Не желаю я прожить всю жизнь с таким деревенщиной, как командир Лю…
Чжань Гобинь предложил:
— Расторгни помолвку — тогда и поговорим…
— Ты серьезно? Если вздумал подшучивать надо мной, то тебе крышка.
— Кто ж посмеет подшучивать над дочкой секретаря коммуны?
— А если ты потом передумаешь?
— Такого быть не может! Что я за человек? Я ведь представитель образованной молодежи! Разве могу я повести себя подло? Проведи собственное расследование! В коммуне довольно много образованных девушек, но я никогда не допускал ничего подобного!
Цзя Чуньцзяо довольно рассмеялась. Она явно уже провела расследование и теперь готова была всецело довериться Чжань Гобиню. Так они и сошлись. В коммуне у секретаря достаточно власти, чтобы расторгнуть помолвку дочери. Вначале командир Лю ни в какую не соглашался, но отец его проявил благоразумие, уладил вопрос с сыном и потом хлопал себя в грудь, убеждая всех, будто все в порядке. В итоге командир Лю, снова встретившись с Чжань Гобинем, быстро пошел на попятную. Власть — штука приятная, невольно начинаешь напускать на себя важный вид. Чжань Гобиня это тоже коснулось. При посредничестве секретаря коммуны помолвку Цзя Чуньцзяо и командира быстро расторгли. Во избежание сплетен секретарь Цзя настоял на том, чтобы на протяжении нескольких лет вернуть деньги и подарки семье Лю. Отец командира Лю был чрезвычайно благодарен, и все вокруг хвалили секретаря Цзя за его доброту и справедливость.
Цзя Чуньцзяо официально стала подругой Чжань Гобиня. После уроков она каждый день приходила в столовую коммуны, ужинала вместе с ним и хихикала с другими ганьбу[45]; лицо девушки сияло от радости, и от ее улыбки на душе у Чжань Гобиня тоже становилось радостно. После помолвки Чжань Гобинь быстро получил квоту на поступление в университет. Единственная загвоздка заключалась в том, что он не мог поступить в какой-то известный вуз. Чжань Гобинь с невестой мечтали о Пекинском или Уханьском университете для него. Но у проницательного секретаря Цзя появилась другая идея. Он пообещал Чжань Гобиню поступление в лучшее учебное заведение, однако в конце концов его зачислили в Областной педагогический институт Цзинчжоу. Чжань Гобинь настропалил невесту пойти поругаться с отцом, но секретарь Цзя объяснил дочери, что это лучший вуз Цзинчжоу, он расположен очень близко к Цзянлину, и Цзя Чуньцзяо сможет каждое воскресенье до свадьбы ездить туда и встречаться с женихом. После окончания учебы Чжань Гобиня распределят куда-то по соседству, и пара продолжит счастливо жить-поживать под началом секретаря Цзя. Даже если жених не поедет в Пекин, а просто вернется в Ухань, то он обязательно передумает жениться на ней. Секретарь Цзя заявил: «Я же сам мужик, и я знаю мужиков!»
Чжань Гобинь отучился в институте три года. Все шло благополучно, поскольку имя секретаря Цзя знали и в Цзинчжоу. После окончания вуза Чжань Гобинь остался в нем в качестве ганьбу. Вскоре Цзя Чуньцзяо тоже перевели в Цзинчжоу и взяли в штат обслуживающего персонала института. Институт выделил им общежитие. Они устроили
банкет в деревне и провели свадебную церемонию. На следующий год у них родился сын, которого назвали Чжань Хунвэем. Счастливая семья осталась жить в городе Цзинчжоу. Цзя Чуньцзяо напечатала их свадебные фотографии в большом формате и развесила в новом счастливом доме. Все родственники и друзья семьи Цзя завидовали им.Это вторая важная фотография в жизни Чжань Гобиня. Он не имел возможности отказаться. На снимке круглолицая большеголовая Цзя Чуньцзяо сияет от счастья. По просьбе фотографа она чопорно склонила голову к плечу мужа, отчего одна из коротких туго заплетенных косичек внезапно взметнулась, будто готовая лопнуть. Чжань Гобинь выглядит куда более серьезным: худощавый, с глубоко посаженными глазами и чуть затуманенным взглядом; губы его сжаты слишком плотно, отчего у уголков образовались морщинки. Не самый счастливый вид. Когда он радуется, то уголки губ и глаз смотрят вверх. На снимке же он задумчив. Получив фотографии, Чжань Гобинь сказал, что совсем не похож на себя. Цзя Чуньцзяо согласилась: ей казалось, что в жизни Чжань Гобинь симпатичнее и моложе.
(6)
Свадебные фотографии Чжань Гобиня, похоже, проливали свет на происходящее, намекая на ту тень, что легла на их супружескую жизнь. Несколько лет спустя Чжань Гобинь снова посмотрел на снимки и все понял. Цзя Чуньцзяо тоже ощущала это. Она часто удивлялась тому, что муж совершенно равнодушен к этой замечательной памятной карточке.
Долгое время после свадьбы Чжань Гобинь оставался равнодушным не только к их свадебным фотографиям, но и к самой жизни. Длительные размышления тихими сельскими ночами, рискованные предположения и сильная воля способны подавить столь же сильные чувства: ради идеального будущего ему пришлось отказаться от городской девушки и выбрать деревенскую!
Горячий воск капнул на руку. Чжань Гобинь не спал до рассвета и в темноте пошел к колодцу, окунул пылающую голову в ведро и почувствовал, что холодная колодезная вода пробирает до костей. Такое не забудешь! Жаль, что результаты не оправдали его личных ожиданий. Все прошло слишком гладко. Видимо, не один Чжань Гобинь вел секретную битву — здесь всем заправлял местный «император» секретарь Цзя. Как только Чжань Гобинь почувствовал, что им манипулируют, предыдущий напряженный мыслительный процесс и все его воспоминания потеряли смысл. Предполагалось, что Чжань Гобинь — представитель образованной молодежи, имеющий личные достижения и политический капитал, — соответствует критериям, необходимым для рекомендации в лучшие университеты Китая. Почему же он поступил во второсортный педагогический институт? Как вообще он может строить жизненные планы вокруг намерений секретаря коммуны Цзя?
Ладно, скоро план будет воплощен в жизнь; его новорожденный сын живет в городе, тогда как многие образованные люди все еще мучаются в деревнях. Чжань Гобиню следовало бы жить и радоваться. Он и правда испытывал именно эти эмоции. Но теперь, когда он достиг цели, что ему делать? Каждый день он ходил на работу, читал газеты, пил чай. Летом ездил в Ухань — проведать родителей, и в Цзянлин — навестить свекровь. Как-никак он был знаменитостью, но стал ощущать, что уже ничем не отличается от простых людей.
После рождения сына Цзя Чуньцзяо все меньше заботилась о Чжань Гобине. Цзя Чуньцзяо, которая до замужества стеснялась носить юбки, после родов стала другим человеком: она кормила грудью у ворот общежития, сидела на маленькой скамейке лицом к большой спортивной площадке, задрав просторную белоснежную одежду и демонстрируя обнаженную грудь. Однажды учитель физкультуры в спортивной куртке, со свистком, свисающим с коротенькой шеи, ходил перед ней туда-сюда гоголем, поигрывая мускулами и не сводя глаз с ее груди. Цзя Чуньцзяо хихикнула и воскликнула:
— Вали отсюда! Молока хочешь? Все мое молоко только для сына.
Учитель физкультуры хмыкнул:
— Ну, для сына так для сына. Дашь мне молочка — буду называть тебя мамой.
Цзя Чуньцзяо засмеялась еще более самонадеянно и фыркнула.
Подобная ситуация случалась не раз и не два, и все преподаватели педагогического института втайне сплетничали. Чжань Гобинь дико злился, ему было стыдно перед коллегами и студентами. Как-то вечером поведение Цзя Чуньцзяо вывело его из себя. Но та в ответ привычно хихикнула: «Ладно, ладно, все мое молоко лишь для тебя, хорошо? Давай покормлю!»