Экс на миллион

«Эх, Вася, Вася, — укорил себя я. — Выйдет у тебя с совестью договориться? Решил в грабители податься? Но ведь можно и так рассудить: вот — уголовники, крадут — с того и живут. Если в тюрьму не загремят. Это одна сторона медали. Однако есть и другая — куда мерзее».

Я стал вслух перечислять, закладывая пальцы, морщась как от укола иголок. Террор, погромы, расстрелы без суда и следствия, убийства ни в чем неповинных, массовые грабежи, насилие, самое дикое воровство, поджоги, нападения средь белого дня…

«На фоне всего этого оголтелого разнузданного безобразия кражи, аферы и разбои уголовников кажутся цветочками. И тем не менее, нынешнее общество осуждает блатных и находит оправдания для всех остальных. Ну дикость же!»

Я вспомнил, как Плехов-младший мне рассказывал реакцию москвичей и многих городов на убийство великого князя Сергея Александровича. «Убили Сережу, и слава Богу!» Разве это — нормально?! Разве можно радоваться трагической гибели живого человека, пусть он и является, как считают, виновником Ходынки?

'Интеллигенты! Совесть нации, ёксель-моксель! Банкеты устраивали на радостях! Ох, дождутся благородные, когда за ними самими придут. Тогда завопят: полиция, полиция! А где твоя полиция? Всю разогнали, как вы и просили. Да даже если не придут. Разве по-христиански желать смерти ближнему?

Вот взять меня. Стыдно, когда думаю про налет на банк. А убийство — ни-ни. На войне одно дело, а гражданских жизни лишать — это не для меня. Убивать не буду из-за деньги — ни за что! Ни за какие коврижки, бочки варенья и корзины печенья. Харам! И даже в этом случае, налет без крови — стыдно. Но куда мне деваться? Без денег пропаду. А этим-то что нужно, буржуинам проклятым? Живут в тепле, жрут от пуза, коньяк попивают, певичек в кабинетах пользуют и, знай себе, раскачивают лодку. Орут на всех углах: чем хуже, тем лучше. И готовы оправдать любое преступление. Любое! Самое страшное! Взорвали бомбу, погиб мальчишка-разносчик. Бывает. Незапланированные потери. Суки! Нет, решено! Как только раздобудут мне паспорт, переговорю с Пузаном за налет. Коль буржуины хотят революции, пусть платят. Да и не грабить мы пойдем, а экспроприировать. Грабь награбленное, Вася. Не зевай!'

Заключив сделку с совестью и наметив подобие плана, я успокоился и попытался заснуть. Не тут-то было. Только задремал, как у меня сильно зачесались задница и бедро. Я зажег свечу, стянул подштанники и исхитрился рассмотреть, что случилось.

Мама дорогая! Роди меня обратно! По бедру протянулась цепочка красных точек, а на простыни обнаружились пятнышки крови. Не иначе как меня цапнул выживший кровосос. И, возможно, не один, а целая банда. Видать, за погибших и заживо замурованных братьев решили поквитаться. И больно так чешется, так бы и разодрал кожу ногтями.

«Ну, гады! Этого я вам не прощу! Завтра вам устрою с пацанами показательную казнь!»

[1] Воровской жаргон по кн. «Блатная музыка» В. Ф. Трахтенберга (1908) и «Словаря жаргона преступников» (1927): Дядя Сарай — простак; запоролся звонарь — заврался; загнать в пузырек, в бутылку — изобличить во лжи; ветошный — обычный человек, не преступник; шнифер, он же кассир — взломщик несгораемых касс; туза харить — заниматься педерастией; маргаритка — пассивный педераст; ходить по музыке — заниматься воровским делом; гастроль — выезд в чужой город для совершения аферы или кражи; рубль — кенарь, трешка — попугай, пятерка — петух, червонец — карась, сотня — блядь, тысяча — косуха; Черкес — кинжал.

[2] Шпана до революции — это нечто иное, чем в современности. Во-первых, так называли сидельцев в одной камере, которые, поставленные в одинаковые условия, становились похожими друг на друга, как долго прожившие вместе муж и жена. Но, похоже, так называли и приблатненных, кадровый резерв воров. Недаром бытовала поговорка: «чтобы сбить шпану, как она стала, черту и трех лаптей сносить мало». Заводиловка — квартира или комната, в которой жили «безглазые», то есть воры без документов.

[3] «Колодка» — то, что сейчас называется «кукла», пачка резаной бумаги с двумя настоящими купюрами сверху и снизу, с банковской упаковкой крест-накрест. А «кукла» — это столбик копеечных монет с двугривенными с каждого конца.

Глава 8

Первый экс комом? Часть 1

Помощник уездного исправника на правах исправника Спиридон Харитонович Неровня откровенно манкировал служебными обязанностями и в рабочее время занимался тем, что в дамских романах называется загадочным иностранным словом адюльтер. Говоря по-русски, он со вкусом, толком и расстановкой наставлял рога своей супруге. Дамой его сердца являлась сдобная, как замоскворецкая купчиха, мещанка Василиса. Вот уже год длилась эта преступная связь, грозившая главному полицаю Белева отставкой без пенсии и побоями от скорой на расправу жены. Тем сладостнее были встречи любовников. Налет опасности, возбуждающей нервы, отличный афродизиак. Мысль о возможном разоблачении подстегивала любовный пыл Спиридона не меньше, чем выдающиеся стати и темперамент Василисы.

— Еще! Еще! — рычала страстная мещанка.

И Спиридон, пыхтя как паровоз, позабыв обо всем на свете, энергично делал «еще и еще». Так разошёлся, что даже не заметил, как в комнату проникли посторонние. Лишь яркая вспышка магниевого порошка, подобно ушату холодной воды, привела Тихона в чувство. Короткий искоса взгляд — и главный полицейский чин сонного купеческого города сипло захрипел и почувствовал озноб, хотя весь был покрыт горячим потом. Ручной фотоаппарат Кодак в руках неизвестного типа буквально возопил: все пропало, Неровня!

— Кажется, кто-то просил еще. Отчего же не сделать нового снимка? — раздался насмешливый голос. — Ну же, Ваше благородие, не стесняйтесь, не прячьте лица. Отличный ракурс.

Привыкший, что все перед ним заискивают, что все его боятся, полицейский чиновник 8-го класса тихо застонал сквозь зубы и упрямо отвернул голову к стене.

— Спиридон Харитонович! К чему упорствовать? Так и будете прятаться? Мы никуда не торопимся. Впрочем, дело ваше. Можем и супругу вашу позвать, чтобы придать вам смелости.

Неровня не желал слушать доводов разума. Все также пялился в стену и лишь заелозил по окаменевшей Василисе, будто хотел, втеревшись в ее тело, навсегда исчезнуть из этого мира.

— Мне больно, Спиричка! И страшно, — взмолилась бедная мещанка. — Будь ты мужчиной, реши эту ситуацию.

— И правда, Вашбродь, как-то не по-мужски прятаться меж высоких грудей и пышных бедер вашей пассии. Еще один снимочек — и все придет в норму, обещаю, — участливо посоветовал неизвестный.

Врио исправника сдался. Приподнял голову, чтобы взглянуть в глаза мерзавцу. Снова магниевая вспышка. Когда Спиридон проморгался, он увидел, что на стуле, где прежде была разложена его форма, расселся молодой господин в соломенной шляпе. Он чистил ногти на правой руке острием огромного тесака, ясно давая понять, что не время геройствовать и вступать в бой за честь дамы. Да и боец из Неровни никакой. Его сабля — подарок от городских купцов 2-й гильдии — валялась на полу вместе со сброшенными со стула темно-зеленым сюртуком с одной петлицей на воротнике и барашковой шапкой с золотым прибором. Эту неуставную саблю любвеобильный полицай в первый и последний раз вынимал из отделанных золотом ножен, когда ему ее торжественно вручали. Револьвера он не носил. Да и зачем ему оружие? В тихом сонном Белеве, где купцов было больше, чем мастеровых, жизнь текла размеренно и неспешно. В городе даже отсутствовал полицейский пристав. Его обязанности выполнял все тот же Неровня, заменявший отбывшего в бессрочный отпуск по болезни уездного исправника.

— Что вы хотите? — хмуро и дерзко спросил Спиридон Харитонович.

— Сущую мелочь! Вовсе для вас необременительную. Вам надлежит исчезнуть на три ближайших дня из города, по возможности, прихватив с собой побольше полицейских чинов.

— Чтобы вы устроили грабежи и погромы?! — вскинулся Неровня и уселся, свесив ноги с кровати и уже не стесняясь своей наготы.

— Вовсе нет, милейший! Возьмите подштанники, — «соломенная шляпа» протянула нижнее белье помощнику исправника. Пока тот облачался, незваный гость продолжал объяснять расклад. — Грабежи, разбой — это не наш метод. Никакого уличного насилия. Никакой крови. За это можете быть спокойны.