Экс на миллион

Не знаю, что на меня вдруг нашло. Я выхватил из рук Робкого трость с модерновым набалдашником, с которой тот не расставался, сунув ему вместо нее сверток с выигранными деньгами. Вступил на свободный пятачок перед небольшой сценой, занятой оркестром. Положил трость на плечо, удерживая ее кончиками пальцев, как шашку, и пошел по кругу, медленно перебирая ногами с практически закрытыми глазами.

Я начал танцевать, как когда-то танцевал мой дед, а до этого его отец и, наверное, мой прапрадед. Клоун, могли бы подумать зрители, у которого вместо шашки тросточка, на ногах ботинки, а не мягкие сапоги без каблука и на голове не папаха, а соломенное канотье. Нет, ошибочка вышла, господа хорошие! Это не Вася Девяткин степенно двигался, гордо выпрямив спину и выпятив подбородок, постепенно ускоряясь, а все ушедшие поколения хоперских казаков. Откуда-то во мне родилась странная легкость и понимание, как перебирать руками и вращать кистями, чтобы трость закрутила передо мной сложные восьмерки. Или как, уперев трость в землю и навалившись на нее обеими руками, выделывать вокруг нее сложные коленца. Я ничего не видел вокруг себя. Не слышал рева толпы. Зато в ушах гремел четкий ритм, выбиваемый ладонями и барабаном. И я растворился в этом безудержном ритме, лишь позволяя себе время от времени выкрикнуть «Ойся!», хотя так не принято танцующему…

Музыка, песня — все оборвалось внезапно, неожиданно. Я застыл, тяжело переводя дух.

— Любо! — вдруг раздался громкий казачий клич откуда-то с проезжий части.

Моя голова развернулась сама собой. Ко мне шагала группа казаков, распугивая случайных зевак. Их лошади остались около ограды бульвара под присмотром самого молодого. Он тянул шею, не обращая внимания на то, как кони принялись нагло обрывать зубами листья с бульварных кленов.

— Любо! — снова крикнул казак с погонами младшего урядника. — А с шашкой могешь?!

— Могу! — кивнул я на пьяном кураже. А про себя добавил: «если уши уцелеют».

— Только шашки у тебя — нема! — хмыкнул унтер и развернулся к оркестру. — Солдатики! Братики! Повторите? Уважьте тех, кто на полях Маньчжурии с вами кровь проливал.

— Давай, давай! — завопили мои савраски, и публика их поддержала.

Капельмейстер выкобениваться не стал. Вальяжно махнул рукой в белой перчатке.

— Орай-да-райда, орай-да-райда, орай-да-райда, о-рай-да…

Казак постукивал в такт подошвой своего ичига, поджидая момента, когда вступить. Шашка уже лежала у него на плече.

Вот он сделал первый шаг. Поймал ритм. Подшаг вперед, назад, еще. На носочках. Переворот. И… Эх, закрутилась шашка, затанцевала — да так легко, будто не полоска опасной стали, а веревочка. Замелькала, как привязанная, вокруг казацкого тела, над высокой папахой на глазах остолбеневших зрителей.

Я до боли отбивал ритм ладонями или принимался свистеть в два пальца.

— Товарищ! Товарищ! — схватил меня за плечо какой-то студент из тех, кто раньше пытался толкать речь с фонарного столба. — Вас казаки слушают, открыв рот. Договоритесь с ними, чтобы они нас, эсдэков, поддержали.

— А ну, пошел отсюда, — сердито закричал на него внезапно вынырнувший из толпы городовой в белом парадном мундире. — Не мешай людям отдыхать, леволюционер хренов.

Ох, зря мне попался на глаза полицай. Ох, зря! Мой взгляд был прикован к его шашке на левом боку. Сам себе не веря, я протянул руку к «селедке»:

— Дай!

— Вы что, господин! Как же-с можно?! Табельное!

— Дай! — зарычал я, теряя контроль.

— Не положено!

Городовой засвистел пронзительно в свисток, одновременно отталкивая мою руку, вцепившуюся в эфес. Все вокруг шарахнулись в стороны. Прибежали еще полицаи. Скрутили мне руки и потащили в участок в Штатный переулок. За нами ломанулась толпа — мои савраски, казаки, случайные прохожие. Шум нарастал, свистков прибавилось.

«Только не хватало, чтоб из-за меня в Москве началось вооруженное восстание! Пронеси, Господи, не допусти!» — молился я всю дорогу до Пречистенского полицейского дома.

… — Итак, вы предупреждены о последствиях повторного причинения безобразий, — втолковывал мне частный пристав после недолгого разбирательства и оформления моей подписки.

— Я осознал, господин офицер. Больше не повторится, — повинился я искренне.

— Чтоб вы знали. Если бы казаки за вас не вступились, простым протоколом вы бы не отделались. Но сейчас не то время, чтобы полиции ссориться с казаками. Грядут серьезные беспорядки, на фоне которых ваши уличные проделки покажутся детскими шалостями.

— Да я… Я же не нарочно. Просто хотел показать, как с шашкой танцевать. Клянусь! Ноги моей больше не будет на бульваре.

— Все вы так говорите в полицейской части, — вздохнул пристав. — Ладно. На этом закончим. Осталась лишь маленькая формальность. Назовите мне людей из числа благонамеренных домовладельцев, кто сможет подтвердить вашу личность. Без этого, коль у вас паспорта нету, я вас отпустить не могу.

— Просто назвать? — с надеждой на благоприятный исход уточнил я.

— Конечно, нет. Далее вы в сопровождении двух городовых проследуете к этим лицам, а уж только потом, когда все формальности будут соблюдены, будете свободны.

Вот это и называется — поплавали на моторных лодочках!

[1] Честно признаться, невпечатляющая скорость для того времени. В международных гонках по воде «Harmsworth Trophy», проводимых с 1903 г., рекорд (правда, незасчитанный из-за формального протеста) установили французы в 1904 г. — 42.63 км/ч. В 1905 г. лорд Монтегю победил со скоростью 15.48 миль в час.

Глава 6

Сделка с самолюбием

Любой правильный полицейский дом должен иметь несколько входов-выходов. Мало его спрятать за глухим забором. Нужно оставить и лазейки, чтобы шпики в штатском могли по-тихому покинуть место работы или, коль возникнет нужда, незаметно доставить-отпустить подозреваемого. Наверное, есть и другие резоны, но откуда мне на самом деле знать все подробности сыскной работы, все нюансы и сложности, с которыми сталкиваются «фараоны»?

Например, с такими, которые возникли из-за моей особы. Перед крепкими воротами полицейского дома бесновалась толпа, требуя моего освобождения. Ну и как доставить меня в сопровождении городовых во Всеволожский переулок, в котором, с моих слов, проживали достойные жители столицы, способные замолвить за меня словечко? Частный пристав, недолго думая, приказал вывести меня крысиными тропами.

— Куда катится мир? — горестно причитал он, передавая меня двум городовым. — Мог ли я когда-то подумать, что горожане станут препятствовать мне исполнять свой долг? Что в моих сотрудников начнут стрелять средь бела дня из проезжающих мимо пролеток? Что вот из-за такого буяна, как этот, — кивнул он подбородком в мою сторону, — мне придется успокаивать казаков — опору трона? Зарубите себе на носу, господин Девяткин, если вашу личность не подтвердят, принудительно отправлю из столицы к месту проживания. И получите полный запрет на ее посещение.

«Ха! Куда ж ты меня, полицай, отправишь?! В Урюпинск, в XXI век? Я согласен, отправляй!»

Эх, мечты-мечты…

— Явился не запылился! — принялся сердито отчитывать меня с порога Никита Чекушкин, почтенный провизор. — Тонечка третий день места себе не находит! Где Вася? Что с Васей? Давайте искать его в анатомических театрах!

Я корчил страшные рожи, двигал челюстью, посылая аптекарю многозначительные сигналы, что нужно любыми путями избавиться от доставивших меня на Всеволожский городовых. Слава богу, прибежавшая на шум Антонина Никитична оказалась посообразительнее. Кинувшись мне на шею и всего расцеловав, набросилась на полицаев с упреками. Как посмели столь много дней удерживать такого славного человека, как Вася Девяткин?!

— Ничего мы его не удерживали, — смущенно забормотали городовые. — Буянил ваш Вася на бульварах. И вида на жительства не предоставил. Вот мы его и привели, стало быть, удостовериться. Узнаете сего господина?

Вопрос был, конечно, выдающимся в своей тупости. И с хитринкой. Одно слово: полицейский вопрос. М-м Плехова все тут же поняла.

— Конечно, узнаю. Вот вам, служивые, по рублю за хлопоты.

— Благодарствуем. Однако ж снова вопрос. Зарегистрировали ли вы этого господина по всей форме?