Экс на миллион

— Ой, да будет вам! Приехал человек на день в Москву отчитаться по работе. Он, знаете ли, агрономом в нашем имении под Липецком работает…

Ого! Я уже агроном! Ну все правильно: какая еще может быть профессия у человека в соломенной шляпе?

— На день, говорите? — радостно осклабился самый ушлый из полицаев. — А как же «три дня где-то пропадал»?

— Ну загулял, человек. С кем не бывает? — очаровательно развела руками выдающаяся врушка Антонина Никитична. И выдала полицаям еще по рублю.

— Благодарствуем, барыня. Мы так и доложим начальству. А уж оно, будьте уверены, завтра-послезавтра отправит нас проверить, уехал человек или нет. А если остался, поданы ли на него бумаги околоточному надзирателю? Не стоит вам на штраф нарываться.

— Уедет, уедет, — успокоила их мадам и быстренько выпроводила за дверь, не дав больше ни копейки. Резко развернулась ко мне и заблистала глазами, ярче всех этуалей театра Омона. — А теперь рассказывай!

… К чести Антонины Никитичны, допрос начался не в ту же секунду, а после того, как мне дали время привести себя в порядок и даже подкрепиться поздним ужином из холодной ветчины с солеными огурцами. Повариха притащила самовар, который по вечерам у нее всегда был наготове (трубу от самовара запихивали прямо в топку кухонной плиты). Попивая чаек, я выдал лайт-версию своих приключений, больше упирая на их спортивно-состязательный характер. Прокатило!

— Ах, как я бы хотела посмотреть на ваши гонки по Москва-реке!

— Подожди, Тосечка, — вмешался доктор Пдехов. — Есть вопрос куда посерьезнее. Ты понимаешь, Вася, что тебе у нас оставаться опасно?

Я кивнул. И уставился на врача в надежде, что он мне что-нибудь подскажет.

— Я проверил капитульные списки Георгиевских кавалеров, — неожиданно выдал Плехов. — К моему удивлению, кресты с номерами, соответствующие твоим, были выданы давным-давно солдату с твоей фамилией. Выходит, ты и здесь не обманул. И с учетом всех обстоятельств помочь тебе — мой долг. Все упирается в документы. Было бы у тебя хотя бы метрическое свидетельство… И как я понимаю, запрос в волостное правление или в мещанскую управу — или что там у вас, управление окружного атамана? — станицы Урюпинской отправлять нет никакого смысла.

Что мне оставалось делать? Лишь подтвердить: кругом шестнадцать!

— Н-да. Документов нет, и восстановить их для тебя — проблема. Отчего, почему, как так получилось, спрашивать не стану. Остается лишь одно: изыскать способ тебе помочь с твоей бедой, — принялся рассуждать доктор. — Есть у меня один человек, к которому можно обратиться. Должок у него передо мной. Если уж он не поможет, никто тебе не поможет. Но предупреждаю сразу: для общения с этим господином придется тебе, Вася, заключить сделку с самолюбием. Не тот он человек, с коим ищут даже отдаленное знакомство.

… Беды оказалось две, а не одна. Утром я наконец-то допетрил, что в карманах снова пусто. Сверток-то с деньгами остался у Робкого. Не вышло с лету должок доктору вернуть, как хотелось.

«Пить надо меньше!» — отругал себя классической формулой утреннего самобичевания, но отчаиваться не стал. В честности Мудрова я был уверен практически на сто процентов. А вот в сохранности его тела — лишь наполовину. Как с белым медведем решила вопрос молодежь?

Одолжив у Антонины Никитичны рубль, отправился на извозчике в беспокойную квартирку на Тверской. Швейцар подтвердил, что хозяин дома. Видно было, что он порывался что-то у меня спросить — и я догадывался, о чем, — но не решился. И я воздержался от лишних вопросов.

Поднялся наверх. Прислушался у двери. В квартире было тихо. Осторожно позвонил в дверной звонок. Потом еще и еще. В конце концов, дверь открыл всклоченный Беленцов в неглиже.

— Командор! — воскликнул он, умудрившись вложить в свой возглас и радость, и смущение. И тут же доложился. — А медведя-то ночью увезли!

— Ну вот те на! — притворно расстроился я. — С кем же мне теперь пивка хлебнуть?!

Бодрый заерзал в дверном проеме и, не найдя достойного ответа, позвал хозяина:

— Ростислав! Ростислав!

Выскочивший в переднюю Мудров от радости взвыл и бросился мне на шею.

— Где мои деньги? — спросил я строгим командирским голосом, увертываясь от слюнявых поцелуев и жидких обнимашек.

— Ой!

— Что — ой, ёксель-моксель?!

— Отдали! Зоотехникам, — уточнил бенефициара Робкий. — Пришлось сделать крупное пожертвование. На укрепление бетонного рва вокруг клетки.

Я помрачнел. С одной стороны, медведь с возу — Васе легче. А с другой — почему за мой счет?! Я тут кто — самый богатенький Буратино?

— Эх, вы! А еще революционерами себя называли. И дали денег на тюрьму для друга. Моих денег! А я с ним пил… — подпустил я в голос трагических ноток.

Мудров причину моего недовольства раскусил. Неужели после трехдневного общения хоть капельку поумнел?

— Вы, Командор, не беспокойтесь. Немедленно отправимся в банк, и я вам выдам все полторы тысячи рублей до последней копеечки.

— Тогда чего стоим, кого ждем? — подобрел я и поразился сумме своего выигрыша. — Где твой банк-то хоть находится?

— На Ильинке. Рыбный переулок.

— Я не москвич. Поясни толком, куда нам ехать?

— Китай-город.

— Зарядье рядом?

— В двух шагах от банка. Варварку только перейти.

— Отлично! Собирайся! Сразу и двинем, чего сиськи мять?

Мудров засмеялся, Бодрый его поддержал. И набился в компанию.

— Мне тоже в ту степь. Айда вместе!

… Банк Московского купеческого общества взаимного кредита притаился на втором этаже Нового Гостиного двора. Именно — притаился, ибо находился он за зданием Биржевого зала в небольшом переулке, похожем на ущелье. С оживленных Ильинки и Варварки, по которым плелись пролетки и шлялась чистая публика, его и не разглядеть. Лишь длинная вывеска над арочными окнами между двумя портиками подсказала, где разместился финансовый рай. Да и то она попалась на глаза, лишь когда мы с Мудровым, распрощавшись с Бодрым на Карунинской площади между красивыми зданиями Троицкого и Иосифо-Волоколамского подворий, нырнули в Рыбный переулок. Банк явно стремился избежать публичности. Деньги любят тишину — это как раз про подобное заведение.

И все же я не мог не признать, что банкиры устроились неплохо. И Биржа, и знаменитый «Троицкий» трактир с огромным самоваром в окне, и оба здания Гостиного двора — Старого и Нового. Все под рукой: и распродажи, и торговые склады, и пожрать, и деньгами разжиться на основе «взаимного кредита».

«Придумали же словечко! Взаимное! Ха, ха! Я тоже хочу повзаимствовать».

«Заимствовать» не пришлось, ибо Мудров рассчитался сполна. Я попросил тысячу двумя пятисотками, а остаток вразнобой. Пока кассир подтаскивал деньги, втихаря полюбопытствовал, как в банке насчет охраны в революционные-то годы. И поразился. На улице никакой охраны, четверка жандармов дремлет на стульях, и никаких следов электрической сигнализации, ревунов и т.п. Не сейфы с мощными штурвалами, а несгораемые шкафы — некоторые с распахнутыми створками в прямой видимости клиентов — с деньгами и стопками векселей разного номинала, акций и других ценных бумаг. Никаких решеток внутри, бронированных дверей и стальных лотков для выдачи кэша. И, конечно, никаких стекол, способных выдержать пулю.

«Да, ребята, вам бы „11 друзей Оушена“ показать или гангстерские саги. Страна непуганых банкиров, да и только. Интересно, налеты на банки уже случались в Российской империи?»

Задавать подобные вопросы Мудрову я поостерегся, хотя было крайне любопытно.

… Мы вышли из банка вместе.

Я взглянул направо. На Карунинской площади, которую Бодрый при расставании обозвал Биржевой, прогуливался одинокий городовой. Несколько извозчиков дремали на облучках. Нахальные воробьи прыгали по брусчатке и искали рассыпанное зерно.