Экс на миллион

— Войска не будут стрелять в народ! — не очень уверенно оппонировала старушка.

— А залпы? Слышите залпы? Кто, по-вашему, лупит из пушек?

Бывшая классная дама сердито поджала губы. Впервые на моей памяти между нами пробежала черная кошка.

— Делайте, как считаете нужным.

Набрав досок, я с парнями вышел на улицу. Принялись заколачивать окна.

— Заняли чужое место и рады? — раздался пьяный голос.

Оглянулся.

Радик собственной персоной. Стоял, покачиваясь и зло щуря узкие красные глаза, задрав дворницкую фуражку на затылок.

— И на вас управа найдется. И ножички найдутся, — вызывающе глядя на меня, выдал татарин, по-видимому, намекая на мой Боуи, который он видел у меня в руках неоднократно.

Я соскочил с приставной лестницы и выдал ему леща. Бывший дворник на ногах не удержался. Плюхнулся в сугроб. Мои пацаны подскочили и пару раз пнули в бока.

— Вали, пока цел!

— У, шпана! — огрызался Радик и, неловко перебирая ногами, ретировался из переулка.

«Эта сволочь вернется», — почему-то я был в этом уверен.

Предчувствия меня не обманули.

… Через несколько дней в Москву прибыл Семеновский полк, драгуны, уланы, артиллерия. К войскам присоединились протрезвевшие вооружившиеся полицейские. Пошла жара! «Бум-бум-бум», — не стихал ни днем, ни ночью орудийный грохот. «Та-та-та-та», — заливались пулемёты. «Цок-цок-цок», — стучали копыта атакующей кавалерии по обледеневшей мостовой. Одними из первых сводные царские отряды разогнали защитников баррикады рядом с нашим домом. И отправились учинять порядок на Арбат.

Появились добровольные помощники войскам. Их тут же прозвали черносотенными дружинами. Оружия им не дали. Послали разбирать баррикады в помощь пожарным и дворникам.

Все это я узнал позже. А пока, пользуясь наступившей рядом с домом тишиной, решил позаниматься с гирями. Слишком засиделся в комнатах. Утомился, ожидая непонятно чего. Тело просило нагрузки, чтобы кровь веселее побежала по жилам.

— Восемь, девять… — считал я вслух, выполняя свинги. Пошел уже второй подход.

Затрещали доски, перекрывавшие свету доступ в комнату. Какая-то мразь отрывала их с непонятной целью. Пограбить решили? Ну-ну. Я поставил гири на пол под подоконником и пошел вооружаться. Когда вернулся, досок на окне уже не увидел, зато расслышал на улице дикие крики. Подскочил к окну.

Большая толпа, человек двадцать, метелила моих ребят с сопением и криками «Бей жиденка!». Изя уже валялся на земле с окровавленной головой. А Ося стоял над ним на одном колене, прикрываясь руками и не давая добить друга. На него сыпались не очень уверенные удары железных палок, обрезков труб и кастетов. Больше бестолковых, чем смертельных. Слишком густой была толпа. Слишком мешало друг другу это странное сборище разномастных типов. Кто в полушубке, кто в женской вязанной кофте, кто в армяке кучера с оторванной сзади полой.

Озарение пришло сразу, как только я увидел Радика среди нападавших. Жалкий татарин притащил дружков-приятелей поквитаться. Мои ребятки выскочили в переулок, услышав треск досок, и сразу попали под раздачу. Изя, ожидаемо, стал главным объектом нападения.

Я с силой рванул внутренние, все в морозных узорах, створки, разрывая в клочья оклейку. Распахнул внешние. Схватил первую гирю.

— На!

Черная гиря полетела в толпу, как ядро. Криков прибавилось. За ней пошла вторая, круша очумевшие головы. Следом прыгнул сам. Тесак в правой, браунинг в левой. Ворвался в толпу, раздавая удары и стреляя. У кого лом или дрын — тому пуля промежь глаз. У кого кастет — в того ткнуть ножом Боуи. От рубки воздержался на первых порах. Когда вертишься в толпе, укол широким лезвием сподручнее. Особенно, когда знаешь, куда половчее бить.

Выстрелы, отчаянные, а не радостные матюги, крики раненных, непонятный тип, не знающий ни страха, ни пощады — все это опрокинуло налетчиков, раньше пороха не нюхавших. И разбросанных по кровавому снегу мозгов — тоже не видавших. Секундная заминка — и уцелевшие, похватав пострадавших товарищей, бросились наутек из переулка. Надо признаться, очень вовремя. Самозарядный браунинг — шикарная вещь на короткой дистанции. Но патроны у меня уже кончились, да и останавливающее действие пули калибра 7,65 мм оставляло желать лучшего.

— Жив? — хрипло спросил Осю. — Что с Изей?

Изосим смотрел перед собой остекленевшими глазами. Взгляд его упирался в размозженную голову Радика. Изо рта татарина пар не вырывался. Мертвец.

— Ося, очнись! Не время зависать! Жмуров, что ли, не видал?

Осю вырвало на снег. Он силился подняться, но рука то и дело оскальзывалась.

— Это, это… — зачастил он, оставив попытки подняться и указывая на бывшего дворника.

Я схватил его за шиворот и поставил на ноги.

— Ося! Некогда тупить. Нужно все здесь прибрать. И Изю спасать.

Напоминание о друге переключило в Осе режим с паузы на медленную перемотку. Он склонился над нашим товарищем.

— Дышит!

— Хватаем его и потащили в дом.

Хватаем — сильно сказано. Ося плелся за мной, придерживая Изины ноги и шатаясь.

Ввалились в дом, в половину Марьи Ильиничны. Я опустил еле дышавшее тело на стол. Подскочили женщины. Завыли в голос.

— Промойте ему раны кипяченой водой, — попросил я. — И попробуем разобраться, что да как.

— Ой, дура я, дура! Еще ругалась, что не идете на баррикады, — заголосила наша хозяйка. — Что же с вами мальчики? Кто посмел?

— Во всем виноват дворник, Марья Ильинична, — устало и нехотя ответил я.

Глава 12

Каждый должен заниматься своим делом

С Изей дела обстояли не важно. Точно сотряс, гематомы на башке и, похоже, закрытые переломы. А Ося отделался легким испугом. Треух на голове спас. И накинутый на плечи полушубок с подбитыми ватой плечами. Предплечья у него посинели, но руками мог шевелить. И ногами. Когда в чувство пришел. Беспокойство за друга вернуло его к жизни. Вид Изиной разбитой головы и жуткого отека на пол-лица заставил позабыть на время страшные картины разлетающихся чужих мозгов. Чем я и воспользовался, чтобы придать ускорения двигательным функциям потрясенного парня. Обошёлся одними словами, хотя были мысли о леще животворящем.

— Изосим, хорош глазеть на раны! Доктор Изьке нужен. И я знаю, куда податься. Тут недалече.

— Ты оставишь нас одних? — по-английски спросила Анна. С вызовом и сверкая глазами.

— Какой у меня выбор? — парировал я тихо и твердо.

— У тебя рубашка в крови. Переоденься!

Моя любовница брезгливо или недовольно поджала губы и сморщила свой лобик, что мне категорически не нравилось. Как старушка, право слово. Есть такие девушки в разных селеньях — молодые, а лоб в морщинах, когда эмоции захлёстывают.