Экс на миллион
Шрифт:
— И как же Изю записали? — развеселился я.
— Израилем, — удивился моему смешку Ося. — Вполне себе православное имя.
— То есть вы, получается, Изосим и Израиль?
— Выходит, так.
— Это хорошо, — задумчиво и многозначительно протянул я. — Тогда поузнавай, когда друг в няньке нуждаться перестанет, какие документы нужны, чтобы разрешение на выезд получить.
Изя пошевелил рукой, привлекая наше внимание:
— Что-то хотел сказать?
— Да, — голос слабый, а глаза горят. Одним словом, боец. — Не выпустят нас. Мы же военнообязанные. Документ нужен об освобождении.
«О, как! Неожиданно! Выходит, все ж таки придется снова на поклон к Пузану идти? Или попытаться через Беленцова попросить подпольщиков? У них, уверен, этот вопрос давно решен. На поток поставлен. Так и шастали
— Не выпустят? — я подпустил в голос строгости. — А хо-хо не хо-хо? Кто нас остановит?!
— Командор! — вдруг выдохнули оба.
Вот же, черти! От Бодрого нахватались! Но ведь верят мне, как отцу-командиру. Ни секунды не сомневаются, что все преодолеем. Отчего бы и не стать для них Командором? Или по-другому, по-американски?
— Окей, шпана зарядьевская! Английский учили у Марьи Ильиничны? Отныне я босс. Биг Босс. А для незнающих — Би-Би. Привыкайте: американцы любят сокращать все подряд.
Парни заржали, но кивнули согласно. Биби — так биби! Сам напросился!
Оглядел своих ребяток с ленинским прищуром, в этом мире известным пока единицам. Люлей они славно отхватили, но бодрости не утратили. И повели себя достойно. Особенно Ося. Закрыть своим телом друга — такое дорогого стоит. Изя, он другой. Помозговитей, что ли. Может и не родятся от осинки апельсинки, но кровь дает своё знать. Когда Ося шулерам в лапы попал, Изя не бросился на них с кулаками, нет. Ко мне побежал за помощью. Нашел сразу единственный выход. Не то чтобы показал себя слабаком — как по мне, так он поступил тактически грамотно. Неплохая из них выйдет пара — соображалка и беззаветная храбрость. Ну и я в качестве ударного дрона с продвинутой программой самонаведения и приданными сателлитами. Отличная команда!
… Сани с мягким шорохом скользили по снегу за лошадкой в нарядной попоне. Укрытые меховой полостью, мы с Анной ехали в «Метрополь», Улицы поражали безлюдьем. После девяти вечера Москва как вымерла. Лишь редкие повозки развозили подобных нам в рестораны праздновать Новый год. Пирамидки из снега, вытянувшиеся ровными рядами, размечали дорогу.
Подъехали к роскошному зданию, распахнувшему свои двери посетителям чуть менее года назад. Нас приветствовала майолика на фронтоне, «Принцесса Грёза» от Врубеля — принцесса и умирающий принц. Тревожная аллегория перед посещением с дамой ресторана. Ну, да не беда: мы хоперские, авось пронесет!
Вошли. Разделись в гардеробе. Служка принял у меня роскошную шубу и бобра с головы. Все это меховое богатство презентовал мне Антонин Сергеевич, узнав, куда я направляюсь. Чтоб, значица, соответствовать. Не в бекеше же ехать. И не в кубанке. «Моветон!» — сказала Антонина Никитична, командовавшая моими сборами.
Прошли в зал с высоченным огромным стеклянным потолком, украшенным гирляндами и аллегорическими фигурами. Не зал, а настоящий сад. Все в игольчатых пальмах. Нам не досталось места за полукруглыми диванчиками. Усадили за маленький столик около круглого бассейна, в котором плавали живые осетры. Лампа под бордовым абажуром мягко светила, создавая романтический настрой. Как и шампанское в ведерке, которое тут же открыл официант, не спрашивая моего разрешения. Спорить не стал. Все ж Новый год, все по канону, за исключением обращения президента и трансляции боя курантов.
Оглядел зал. Плехов меня предупредил, что на Рождество в «Метрополе» собирались финансовые тузы Москвы, а на Новый год подтягивалась публика пожиже — биржевые спекулянты, известные столичные кутилы, игроки на бегах и богема, у которой в карманах случайно завалялось лишнее золотишко. Все пока выглядело чинно-благородно, но то ли еще будет! Оркестр на сцене наигрывал что-то лирическое, но каждая новая композиция постепенно ускоряла темп. Как будто местный распорядитель задался целью незаметно завести гостей — так, чтобы ближе к заветной минуте, к полуночи, в зале разразилась
вакханалия.«Да нет! Зачем я себя накручиваю? Фешенебельное место. Лучшее в Москве. Здесь же не „Яръ“. Посидим спокойно, отметим Новый год и поедем домой».
Принесли первые закуски. Что-то микроскопическое на тарелках, оформленное изысканно, но выглядевшее подозрительно.
— Комплимент от нашего шефа Эдуарда Ниньона![3] — торжественно объявил официант в длинном фартуке до пола. — Розетки из семги с беконом в сопровождении рататуя!
— Подай-ка ты мне, братец, икорки и стопку казенной для разогрева, — ткнул я в ледяную резную фигуру рядом с нашим столом, подсвеченную лампочками. Искусно вырезанный из прозрачной глыбы гном обнимал широкими лапищами серебряное ведерко с икрой.
— С чем желаете, с блинчиками или с подогретыми гренками?
— На белом хлебе.
— Бриош а-ля-шеф?
— Тащи свой бриош. И маслица не забудь.
— Как можно-с? Обязательно. Маслице — первый сорт. С ореховым привкусом. На горячее рекомендовал бы наши фирменные запечённые куриные грудки по-бретонски. Вашей даме понравится.
— А стерляди паровой у вас нет?
— Стерлядь запекаем исключительно аршинную.
— Ну, пусть будет грудка.
— Ты слышал, Базиль? — спросила у меня Анна, когда халдей умчался за своим бриошем. — В октябре в этом зале пел сам Шаляпин.
— Правда? Интересно было бы посмотреть. Только, боюсь, сегодня для него обстановочка сложилась бы неподходящая.
Имел все основания бурчать. Не успели мы добраться до горячего, как атмосфера в зале накалилась. Чем ближе к полуночи, тем горячее.
Море шампанского. Тысяча золотоглавых бутылок. Граница между правилами вежливости и безумным кутежом стерлась так быстро, так непроизвольно… Оркестр уже жарил что-то зажигательное, отчего у хроноаборигенов ноги сами в пляс норовили рвануть. За соседним большим столом бледный кудрявый, но с рано оголившимся лбом молодой человек с цветочным венком на голове пытался перекричать музыкантов, декламируя стихи и размахивая им в такт в воздухе бутылкой шампанского. Пена брызгала на соседей, но тем уже было фиолетово. Раздухарившиеся дамочки вполне пристойного вида, тяпнув лишку, принялись прыгать на колени к своим кавалерам, а иногда — не к своим. Эти самые кавалеры, хоть и не возражали, но порывались отколоть что-нибудь этакое. Или бокал с шампанским на голове удержать — с весьма печальными последствиями для костюма. Или выпить его без рук, ухватив губами и запрокинув в глотку. У большинства, как ни странно, получалось. Профи загула по-купечески, ёксель-моксель.
Одна из тех, сигающих на коленки, дам попыталась ко мне прислониться, пробираясь между столиками в поисках жертвы. Меня обожгло резким запахом женского пота, тщетно спрятанного за тонкими духами с оттенком сирени. Отстранился как ошпаренный. Даже стулом скрипнул, сдвигаясь в сторону. Волна недовольства, всем этим поклонением Мамоне и Бахусу, затопила сознание. Перед глазами мелькали картинки из недавнего прошлого: горящая баррикада на пустынной Пречистенке, окровавленные госпитальцы в доме Плехова… Музыка мне не нравилась — не хватало ей на мой вкус басов и ударных. Еда во французском стиле выбешивала, о чем так и тянуло сообщить подошедшему к столу метру Ниньону и нарывавшемуся на комплименты. Оживление Анны, блестевшей глазами и с восторженным видом разглядывавшей творившееся вокруг безобразие, казалось наигранным и фальшивым. Все эти ужимки и прыжки разгулявшейся публики уже раздражали так, что хотелось кому-нибудь в лоб закатать.
— Командор! — раздался за моей спиной восторженный рев.
[1] Согласно отчёту московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова, военных и должностных лиц убито 54, ранено 119. Частных лиц убито 393, ранено 691. Цифры были явно занижены.
[2] Метрические книги иудеев с записями о рождении назывались «тетрадь №… о родившихся евреях по городу Москве за…» такой-то год.
[3] Эдуард Ниньон считается один из основоположников современной французской кухни. Он работал шефом в Лондоне, в знаменитом «Карлтоне», в Австро-Венгрии и России. Открыл в Париже собственный ресторан Larue, имевший отношение к «русским сезонам» Дягилева. Написал культовую книгу «Похвала французской кухне», упомянутую в фильме «Повар для президента». Ставил кухню в «Метрополе».