Элеонора Дузе

обновление театра.

4 февраля 1886 года Дузе ответила ему, полностью переписав его

же собственное письмо, дополнив его лишь короткими комментария¬

ми и поставив под ним свою подпись, что свидетельствует о том, на¬

сколько идеи, вдохновлявшие Гарцесса, были созвучны идеям, кото¬

рые уже давно воодушевляли Дузе.

«Моя мечта, мой идеал заключается в том, чтобы иметь возмож¬

ность осуществить на практике то, что является, по моему убежде¬

нию, моральным долгом искусства, которому служу.

Я хотела бы создать (и здесь следует читать: «создам») большую

труппу, которая бы следовала принципам по-настоящему новым, со¬

временным, и отправить на чердак (о, да!) весь старый механизм на¬

шей ангельской организации.

Мне бы хотелось произвести революцию (обязательно) также в

построении мизансцен, в оформлении спектакля, в актерском ансамб¬

ле и т. д. и т. п. Я стремлюсь окружать себя всем тем, что являет¬

ся более... и т. д. и т. п.

Как видите, заменяя подпись в вашем драгоценнейшем письме, я

считаю его своим и отвечаю вам вашими же собственными словами,

потому что у меня в голове и в сердце такие же мечты и идеалы, как

у вас. К моему сожалению — поверьте, искреннему-искреннему и еще

раз — искреннему, я должна, однако, исключить из программы слово

компаньон, потому что, несмотря на то, что я очень и очень выделяю

вас среди своих друзей, я все же не могу согласиться на нового ком¬

паньона после того, как сделала все возможное, чтобы освободиться

от прежнего.

Таким образом, остается только предложить вам контракт. Впро¬

чем, я не осмеливаюсь сделать это даже формально, ибо понимаю,

сколь невыносимо отказаться от сладостной притягательности власти,

особенно, если эта власть предназначена служить возвышенным це¬

лям. Именно это, я думаю, ваш случай.

Я ответила вам ясно — так, как думала, и постаралась, как могла,

заставить свое перо изъясняться тем особым стилем, которым, по-

моему, должно быть написано деловое письмо.

Вы, конечно, согласитесь со мной (хотя я и писала, соблюдая свой

интерес, я не забывала о вежливости), ибо вы абсолютно того заслу¬

живаете и еще потому, что женщине «это свойственно почти всегда».

Эти слова тоже ваши».

Спустя несколько лет Франческо Гарцесу удалось создать труппу,

о которой он мечтал. Однако те, кто обещал ему поддержку, не сдер¬

жали слова, и, полный замыслов, антрепренер покончил жизнь само¬

убийством в Местре79 в 1894 году.

Расставшись с Чезаре Росси, Элеонора Дузе в марте месяце созда¬

ла «Труппу города Рима», директором и премьером которой стал Фла-

вио Андо. В репертуаре труппы значились «Федора» и «Одетта» Сар¬

ду, «Мужья» Акилле Торелли, «Франсильон» и «Дама с камелиями»

Дюма-сына. «Дочь Иеффая» Феличе Каваллотти80, «Фру-Фру»

Мельяка и Галеви81, «Любовь без уважения» Паоло Феррари82 и

«Хозяйка гостиницы» Гольдони.

Труппа дебютировала в Триесте пьесой «Федора». Гастроли, одна¬

ко, длились недолго. Из-за болезни Дузе, у которой наступило обо¬

стрение процесса в легких, актеры были вынуждены взять отпуск.

Сильно ослабевшая, Дузе поселилась на несколько недель в Броссо, в

горной деревушке, неподалеку от Ивреа. Впервые она смогла позво¬

лить себе пожить на природе, среди тихих пьемонтских гор. «Уверяю

вас,— писала она Антонио Фиакки,— когда отсюда, сверху, смот¬

ришь на деревню, на хижины и вообще на все, что похоже на челове¬

ческое жилье, то испытываешь сострадание, сострадание, рождающее

не слезы, а отчаяние. Эти дома, тесно прижавшиеся друг к другу,

сбившиеся в кучу, вызывают почти физическое ощущение нашей бед¬

ности, нашего бессилия в жизни, перед жизнью. Ясно, что эти люди

стремятся объединиться, потому что страдают, потому что одиночест¬

во порождает страх...»

Несколько ниже она добавляет, что забывает о своей работе, что

она кажется ей теперь далеким воспоминанием. «Играть? Какое про¬

тивное слово! Если говорить только об игре, я чувствую, что никогда

играть не умела и никогда не сумею. Эти бедные женщины из моих

пьес, все они до такой степени вошли в мое срдце, в мой ум, что когда

играю, я стараюсь, чтобы их как можно лучше поняли сидящие в зри¬

тельном зале,— будто бы мне самой хочется их утешить, ободрить...

Но кончается тем, что именно они исподволь, потихоньку ободряют

меня!.. Как, почему и с каких пор возникло это глубокое, бесспорное

и необъяснимое взаимопонимание, слишком долго и слишком трудпо

рассказывать, особенно если стараться быть точной. Все дело в том,

что в то время как все относятся к женщинам с недоверием, я их пре¬

красно понимаю. Пусть они солгали, пусть обманули, пусть согреши¬

ли, пусть родились порочными, по если я знаю, что они плакали, они

страдали из-за обмана, измены или любви,— я на их стороне, я за

них, и я копаюсь в их душах, копаюсь не потому, что мне доставляет

удовольствие наблюдать мучения, а потому что женское сострадание

куда глубже и сильнее мужского».

Тревога, вызванная кроме всего прочего и финансовыми затруд¬

нениями, толкает Дузе снова на сцену. Тут она не только находит

утешение, ибо живет в образах, не похожих на нее, наделенных раз¬

ными страстями, обладающих иной волей, но своей игрой приносит

утешение другим, растворяясь в своих героинях. Ее сущность как бы

покрывается эластичной оболочкой, сквозь которую проникают разно¬