Эльф из Преисподней. Том 2

Не может быть, чтобы она работала на людей. Но вполне может быть, что её изначальный интерес к индейцам был вызван не только количеством ритуалов, которые включали в себя поедание галлюциногенных кактусов.

Циркуль и наугольник.

Она бы не показала татуировку, если бы не была уверена, что я не смогу опознать символ.

Тайное общество?

Но при чём тут дурочка-инквизиторша, которая едва не лишилась жизни, самонадеянно посмев помешать мне?

— Я мало интересовалась подробностями этой возни, — с ленцой бросила тётушка, окатив меня водой, — Куда больше я переживала, что послевоенные индейцы не допустят меня до причащения к их духовной жизни. К счастью, я смогла завоевать их доверие — до определённой степени.

Само собой, если я в лоб спрошу у Фаниэль, знает ли она подноготную отношению ван Ранеховен и Триумвирата, тётушка лишь пожмёт плечами. С чего бы ей доверять мне? Только потому, что я её родственник?

Как раз поэтому она постарается уберечь меня от тайн, которые могут навредить. Поэтому — и из-за теоретической принадлежности к тайному обществу. Эти ребята обожают пускать пыль в глаза, вне зависимости от эпохи, расы и обстоятельств.

— Знаешь, мы так и не добрались до важного разговора, — сказал я, потянувшись и чувствуя приятную расслабленность в мышцах.

— Мои увлечения часто вызывают интерес. Не удивлена, что ты выбрал их, — отозвалась Фаниэль, одарив меня рассеянной улыбкой. Она поднялась, представ передо мной во всей своей нагой красоте.

Крепкая, подтянутая, выставляющая напоказ роскошные формы, эльфийка воплощала в себе грациозную зрелость.

И, на мой взгляд, проигрывала хрупкой грации Лютиэны.

Были ли эти предпочтения выбором тела Нани или моими собственными?

Нет, конечно, я не имел к этому отношения. Демоническая суть лишена пола. Вне эльфийского сосуда мои ориентиры ограничены сугубо теоретическими познаниями без всякой пристрастности.

Если только долгое присутствие в одном теле исподволь не деформировало меня.

Как, возможно, Хайман деформировал Сазевула.

Эта мысль зажгла в груди пожар, вынудила вскочить. Какой бред! Великого Малдерита не подчинит себе плоть.

Я не жалкая ищейка Карнивана.

Я выше любых преград.

Я вырвусь из темницы, отброшу гнилой дар ангела и печать Изнанки.

В груди нарастала злость.

Взгляд упал на Фаниэль, которая не спешила одеваться. Уж не взыграло ли в ней желание продолжить беседу в иной плоскости? И не только потому, что я вдруг стал её привлекать. В конце концов, в постели у разумных развязывается язык.

Если тётушка понадеется на то, что я сболтну лишнего… Или хотя бы посчитает нужным убедиться, что я не копаю под её обожаемых могикан…

На что будет похожа её боль?

Я протянул к ней руку и…

— Чем это вы тут занимаетесь?!

Глава 17

А ведь я закрыл за собой дверь.

Закрытая дверь — священный символ, показывающий, что разумные требуют, чтобы их оставили в покое.

Во что превратилась бы жизнь, если бы каждый недоумок ломился к тем, кто хочет отдохнуть, несмотря на их открытые протесты?

Это низко и вульгарно. Лично я бы ни за что так не поступил.

И не стоит вспоминать события получасовой давности. Что было в прошлом, в нём и должно остаться. И вообще, если все начнут поступать, как демоны, во что превратится материальный план? Правильно, в сущий балаган.

Итак, в проёме, распахнув дверь, которую я точно закрывал (но запирал ли?), стояла Лютиэна. Её привлекли наши голоса — как ни крути, а душевая плохо подходит для повседневного трёпа. На ум сразу приходят разные сценарии, ничего общего с реальностью не имеющие.

Ревность читалась в зло сведённых бровях сестры, в её приоткрытом ротике — не то для крика, не то для подходящего заклятья, которое взорвёт половину комнаты. И что самое печальное, для гнева не было ровным счётом никаких причин!

Сказать по правде, появление Лютиэны скорее спасло Фаниэль, чем нарушило покой тайного любовного гнёздышка. Возможно, сестра только что предотвратила трагедию, объяснить которую было бы крайне тяжело.

И что лучше, оно напомнило мне, что я, в сущности, милостивый демон и могу оставить тайны тётушки в покое.

Увы, очаровательная вещь не понимала глубины моего добросердечия. Она наверняка прокручивала в мозгу сюжет, что однажды был сыгран в душевой Петроградской академии. За тем исключением, что её место заняла Фаниэль.

К своей чести, доселе я ни разу не попадал в такие нелепые обстоятельства. Обычно окружающие видели, что имеют дело с демоном. Оттого моё взаимодействие со смертными ограничивалось верёвками из страха, боли, зависти и жадности, которыми я прочно приковывал их к себе.

Понимать, что меня ревнуют, было освежающим опытом.

А теперь нужно найти выход из положения.

Оправдываться? Нет, какая чушь! Оправдываясь, ты показываешь, что виновен, и отдаёшь себя на милость разоблачителя.

— Ты опоздала, — строго сказал я, — мы уже закончили мыться.

И добавил мягкости в голос.

— Но если поторопишься, то я потру спину и тебе.

Так-то лучше. Ничего плохого не произошло, обыкновенная сцена, иллюстрирующая семейную идиллию — тётя и племянник помогают друг другу избавиться от дневной грязи.

И ведь это было правдой. Ну, не полной, поскольку я пытался вытащить из Фаниэль нужные сведения. Однако это никак не касалось романтического аспекта.

— Как будто я тебе поверю, — горько сказала Лютиэна.

— Это может прозвучать нелепо, но он прав. Мы просто потёрли друг другу спины. Клянусь Перводревом, больше ничего. И мы ничего не планировали, — поддержала меня Фаниэль.

Её свидетельство пришлось как никогда вовремя. Сестра уже замахивалась чем-то грозным. Я был бы вынужден отбиваться. Возможно, снова отшлёпал бы её. Это превратило бы происходящее в ещё больший цирк, и на этот раз Лютиэна вряд ли простила бы меня так легко, как в прошлый.

Сестра замерла. Задумчиво закусила губу. Тряхнула чёлкой.

— Хорошо. Тебе я верю.

— А мне, выходит, нет. В самое сердце! — воскликнул я, схватившись за грудь.

В меня перекрестьем вонзились два скептических взгляда.

Разве заслужил я подобное обращение?

Ведь они даже не подозревали, что эмоции Лютиэны питают меня, а значит, не осознавали, что вся ситуация сложилась в мою пользу.

Но играть с чувствами сестры долго я не собирался — душевная стабильность вещи означала, что с ней проще сладить. А это влекло более лёгкую управляемость. Вот и всё.