Эликсир жизни

После цирка Таня, услышав вдали колокольный перезвон, объявила, что теперь надо пойти в церковь. Мы прошлись по морозцу, и я согревал Танину руку в своей. У входа в церковь Таня остановилась, трижды перекрестилась и поклонилась в пояс. Я не удержался: «Молись поусердней! Может быть, Бог пустит тебя в рай. Чем черт не шутит! Жаль, что Бог награждает лишь посмертно, да и то не всех». Таня рассердилась: «Кеша, ты что – в Бога не веришь?!». – «Пусть в Бога верит тот, кто его придумал». – «Не шути так! И вообще тебе надо креститься». – «Зачем? Я уже крещеный». – «Как же это – крещеный, но атеист?». Я усмехнулся: «Да, атеист: яростно отрицаю того, кого нет. Кстати, когда меня младенцем крестили, согласия на эту акцию не спрашивали». – «Кеша, угомонись!». – «Не надейся», – шутливо отрезал я и многозначительно добавил: «Между прочим, неверующий, ведущий праведную жизнь, ближе к Небу, чем верующий, но неправедный». Таня хотела было что-то ответить, но сдержалась.

Внутри церкви было тепло, не то что в наших квартирах и институтах! Хозяйственный московский мэр правильно сориентировался, кого нужно согревать в первую очередь. Я снял куртку и хотел помочь Тане снять зимнее пальто. Она воспротивилась: «Тут не жарко!». Я заметил: «Это тебе с холодной улицы пока не жарко, а потом вспотеешь». Действительно, через полчаса Таня вся раскраснелась, взмокла и попросила помочь снять тяжелое пальто, сказав со вздохом: «Ты был прав. Впредь буду старших слушаться!». Мы долго бродили по церкви, смотрели роспись на стенах и иконы. Вообще икона имеет к Богу примерно такое же отношение как лицо к душе: иногда что-то отражает, но чаще вводит в заблуждение. Не люблю иконы. Но еще больше не люблю, когда в них плюют.

Храм этот был отстроен на месте снесенного бассейна, который построили в советские времена на месте порушенной церкви, которая в XIX веке тоже была установлена не на пустом месте… Прекрасный пример российских традиций повальных сносов и смехотворных попыток возвратов к старому. Иногда ставят церковь средь жилых домов, затемняя их и оглушительным бум-бум-бумом колокольного хамства не давая жителям по утрам поспать. Смириться с этим можно только, если вспомнить, что по ночам во дворах с не меньшим хамством воют сирены автосигнализации.

В этой церкви присутствовала масса людей. Раньше народ дружной послушной толпой топал на митинги и партсобрания, восторженно превознося КПССовских идолов, а теперь, развернувшись задом наперед, также дружно и послушно повалил в храмы, чтобы громко славить древнееврейских божков. Кто будет восхваляем, тот будет и поносим. Почти все христиане в душе антисемиты.

Между религией и партийной идеологией до жути много общего: массовость и показуха, засилье символов и обрядов, торжественные песнопения и заучивание бессмыслицы, прославление божков и вождей, обман и самообман, нетерпимость к чужому мнению, критическому анализу и логике. Религия и идеология – сестры-близнецы, единственное различие между которыми состоит в том, что первая глядит снизу вверх, а вторая – сверху вниз. Вот почему нынче религия с успехом заменила идеологию.

Вечером, когда сидели в кафешке, Таня вдруг спросила: «Биогавань это далеко от Москвы?». Я несмело уточнил: «Ты хочешь сказать, что можно вернуться к вопросу о визите?». Она вытащила записную книжку: «Давай адрес». Я обрадовался. Но радость длилась не долго: у Тани зазвонил мобильник. Она вела разговор при мне, и волей-неволей я понял, что она договаривается о встрече с каким-то мужчиной…

На диване. Лук и сметана

В выходные Таня всё же приехала ко мне. Я заранее накрыл стол, а посередине всякой вкуснятины поставил розу. Поскольку вазы в доме отродясь не было, я установил розу в бутылку из-под пива. «Ты в своем репертуаре!», – засмеялась она, входя в комнату, и переставила розу в большой стеклянный фужер.

Она оглядела квартирку и тоскливо протянула: «Да-а-а… Типичная берлога холостяка. Обои безвкусные. Паркет не качественный, щели надо зациклевать. Разве это шторы? Это скорее занавеска для ванны! Какая-то синяя клеенка да еще с чайками». – «А мне нравится клеенка: не собирает пыль и, кроме того, когда утром через эту занавеску просвечивает солнышко, кажется будто я на Черном море и слышу крики чаек».

Мы сели на диван. Когда поели и хлебнули пивка, я придвинулся к Тане. Она спросила: «Где же твоя гитара?». Я снял инструмент с гвоздика и спел шутливую песенку «На диване», с такой концовкой:

Я бы мчался вдаль, рвался в высоту,Молот бы метал, прыгал в ширину.Удивил бы мир я собою сам…Но пленил меня паразит диван!

Таня посмеялась. Потом, когда еще выпили, я почувствовал, что из первой – веселой – стадии опьянения перешел во вторую – грустную. Тогда спел заунывно-жалостный романс. Таня стала подпевать. Голос у нее был красивый, глубокий, грудной. «Теперь давай ты», – попросил я, протягивая гитару. Она взяла инструмент уверенно и бережно. Пела она замечательно, подыгрывая переборами. Я придвинулся и положил ей руку на плечо. Тряхнула плечом: «Не мешай! Женщина не гитара: поиграть поиграешь, но на гвоздик не повесишь». Я ретировался на нейтральную позицию. Она положила гитару и, глядя мне в глаза, нравоучительно изрекла: «Вы, дорогие мужчины, путаете любовь с сексом». «А Вы, милые женщины, путаете любовь с ЗАГСом», – парировал я. Она обиделась и съязвила: «А вы, мужчины, при слове ЗАГС сразу теряете чувство юмора». Я не остался в долгу: «Намерение женщины прожить в браке всю жизнь с одним мужчиной похоже на желание бесконечно наливать вино из единственной бутылки». Таня изрекла: «Мать нянчится с ним в детстве, подруги – в молодости, жена – в зрелости, дочь – в старости: небезопасно оставлять мужчину один на один с его предприимчивостью».

Через некоторое время Таня решительно заявила, что ей пора возвращаться в Москву. Я вручил ей розу и проводил на автостанцию. «Что ж, прощай!», – выдавил я со вздохом. «Круто рубишь!», – усмехнулась она и уехала.

Незадолго до 8 Марта мы встретились в последний раз. Таня была вся простуженная: лицо припухшее, как после пчелиной пасеки; из носа текло словно из водосточной трубы. Она хлюпала будто промокший сапог. Носовые платки сменялись один за другим. Мы зашли в аптеку. Она купила капли, отвернулась и закапала полный нос. Когда вышли на улицу, взяла меня под руку, и мы молча стали бродить по ярмарке за храмом Василия Блаженного. Ходили битый час и молчали. Кругом оживленно толпились люди, играли в аттракционы, пили пиво. А мы просто молча бродили. Когда вышли с территории ярмарки, навстречу попался иностранец. То, что он европеец, было видно с первого взгляда. Этот дядька был высокий, яйцеголовый, лупоглазый, розовощекий и быстро шел с кейсом в руке навстречу, чуть не лоб в лоб. В последнюю секунду он резко свернул, и мы не столкнулись. Таня нервно засмеялась: «А вот сразу по интеллигентской роже видно, что такой мужик не скажет „Е@ твою мать!“». Эта фраза меня покоробила. Я прокомментировал уныло: «На Западе гениталии используются для секса, а у нас для матерных ругательств». Таня с вызовом заметила: «А без мата жизнь была бы пресновата».

Мы погуляли в районе центра, а потом зашли в украинский ресторанчик. Таня попросила нарядного официанта принести борщ со сметаной, но без лука. Официант то ли забыл о просьбе, то ли перепутал, но борщ оказался без сметаны, зато с луком. «Я же просила: со сметаной, без лука!», – раздраженно произнесла она. Он смущенно пытался шутить: «Да, борщ без сметаны – как секс без любви! Непременно сейчас всё для Вас исправлю, мадам». «Вот только не надо, не надо хамить!», – резко заметила она ему. Официант закаменел и вежливо принес извинения. Вежливость не должна умирать в официанте даже тогда, когда в клиенте рождается вулкан. Я попросил подать новый борщ побыстрее. И сказал Тане: «Не волнуйся, скоро принесут. А пока, чтобы не терять время, подарю тебе презенты к 8 Марта. Можно?». «Даже нужно», – по инерции сердито поправила она. Я вручил ей подарки. Настроение у нее улучшилось.

Когда поели, Таня заметила: «У тебя толстые губы. Наверное здорово целуешься». «Хочешь попробовать?», – хотел было я предложить, но раздумал, почувствовав что прозвучит это грубовато. Мы вышли на улицу. Когда поравнялись с метро, Таня вдруг сказала: «Ну, ладно; тебе – туда, а мне – прямо». Я растерянно спросил: «А разве мы не проведем вечер вместе?». Она съязвила: «У меня дома для тебя, к сожалению, не найдется лишнего коврика». Я скис: «Таня, я уж и не знаю, что сделать, чтобы в тебе появились чувства». Она победно засмеялась: «Чтобы завоевать женщину, ее нужно смешить, стращать и любить».

Назавтра она прислала короткое сообщение: «Привет, Викентий! Ты человечище. Но я в тебя не влюблена. На выходные уезжаю на дачу. Приеду – напишу». Я в сердцах отреагировал так: «Есть тип женщин, которые, долго выбирая между мужчинами – с каким из них провести выходные – в конце концов с облегчением уезжают в одиночестве на дачу. То, что ты не влюблена, видно невооруженным глазом. Переписываться и встречаться более нет смысла: зачем мучить друг друга? Желаю тебе счастья. И – попутного ветра в твой главный парус!».