Эликсир жизни

Потом Илона задумчиво сказала: «История глядит назад, а движется вперед. Что же по Вашему нужно сделать?». – «Перво-наперво пора навести порядок». – «Разве Вы не в курсе, что „порядок“ обычно начинается с марширования и заканчивается виселицами? Многие столетия на Руси не было порядка, но неистребима в ней тяга к „порядку“». – «А я, будь президентом, так бы и сделал, как Пиночет: загнал на стадион тысячу наркодельцов, олигархов-ворюг, проституток, а заодно и проституток политических – и расстрелял. И уверяю Вас, хуже бы жить страна не стала». «Наказать или не наказать человека может царь, бог, судьба; оправдать или не оправдать человека может только суд. Разве можно так – без суда и следствия, беспощадно, без прощения?». – «Нужно. Прощать воров, бандитов и прочую мразь, конечно, нужно, но не здесь, а в самой высшей инстанции: на небе, у входа в ад, куда их нужно направлять путем расстрела прямо с мест задержания». Илона зябко поежилась: «Викентий, Вы опасный человек». – «Нисколько. Я ведь говорю только о том, что нужно было бы сделать по логике вещей. Но я не совсем уверен, что сам способен на такое». «То, что Вы предлагаете, это беззаконие. Это грубейшее попрание морали и закона. Есть пословица, что цыплят охраняет курица, а людей закон», – отметила Илона. «Так называемые „законы“ измышляются обычно власть-придержащими с целью узаконивания своего беззакония», – огрызнулся я. «Так Вы против демократии?» – «При демократии говорят много, а делают мало; при тирании говорят мало, а делают много; поэтому, как истинный трудоголик, предпочитаю диктатуру». – «Судя по Вашей ностальгии о тирании, тоска по розгам в России очень задушевная. Так, по Вашему, грязным диктаторским делом должен заняться нынешний президент?». – «Да, но не обязательно в радикальной форме. Достаточно было бы арестовать нескольких миллиардеров и предъявить ультиматум: наворованное – вернуть в казну, а если нет – к стенке. Это было бы и справедливо, и экономически оправдано. Диктатура – отрыжка лже-демократии».

Илона спросила: «Вы считаете, что новый президент всё изменит?». Я ответил образно: «Президент – возничий, правительство – лошадь, Госдума – телега, Россия – дорога с колдобинами. Сегодняшняя Россия напоминает огромный, погрызенный крысами, сказочный фрегат, управляемый пиратами и пьяными матросами, насилующими невольниц и не знающими ни цели, ни смысла своего плавания. И только храбрый мальчишка-юнга, волею судеб вдруг ставший капитаном, имеет шанс спасти этот тонущий корабль». Илона усмехнулась: «На тонущем корабле капитана не меняют».

Затем она продолжила ранее поднятую тему: «Жесткое управление упорядочивает, но не оставляет возможности для изменения и развития; рано или поздно оно изживает само себя, и воцаряется хаос». Тут меня понесло в политико-экономические дебри: «Купить много дешевого дрянного товара, разрекламировать его от души, продать втридорога во что бы то ни стало, всучить клиенту, выцарапать деньги – вот вам краткий курс рыночной экономики. Рынок в реальности это когда массы людей ничего не производят, борются за монополию присваивать себе чужой труд и дохнут от скуки в торговых павильонах, офисах и банках. Государственное же управление не означает отказ от рыночных отношений. Но не позволяет рыночным дельцам диктовать свою волю государству. Посмотрите на Китай». Илона иронично усмехнулась: «Великая китайская стелька! Китайцы своеобразная нация: придумали порох, фарфор, бумагу, фейерверк, но не смогли изобрести противозачаточные средства». Я поправил: «Не „не смогли“, а не захотели. Кстати, конкуренция стихийного рынка всегда заканчивается вымиранием большинства конкурентов и установлением жесткой глобальной монополии, ведущей к застою. Монополии высасывают кровь у государства. Единственный способ этого избежать – национализация. Неизбежный путь разумной экономики таков: от конкуренции частников – к глобализации, а от нее – к социализму. Рынок ведет к конкуренции; конкуренция вызывает гибель одних и расцвет других; крупные фирмы сговариваются и образуют олигархические монополии; кучка олигархов диктует народам свою волю; кучки враждуют и через СМИ разжигают ненависть; и вот – нации вступаю в войну. Почитайте пророческую книгу Джека Лондона „Железная пята“. Многое поймете. „Железная пята“ была в пух и прах раскритикована буржуазными писаками. Известно, что если книгу дружно хвалят, то, возможно, она неплоха; если книга прошла незамеченной, значит, она никуда не годится; но если почти все книгу ругают, это великая книга».

Илона терпеливо всё выслушала и спросила: «А нынешний президент, как по Вашему, хоть на что-нибудь реальное способен, кроме как издавать указы?». Я кивнул: «Президентские указы – леденцы с хреном». Илона заметила: «Президент говорит хорошие слова, но дальше слов пока продвинуться не в силах. Не зря в народе говорят: Кремль высказался – и дело кончилось». Я продолжил: «Да, мы снова видим повторение одной и той же подлости: чиновникам и депутатам – огромные зарплаты и льготы, а учителям, врачам, ученым, студентам, рабочим, колхозникам и пенсионерам – кукиш, причем, без масла». Илона заметила: «Какой Вы въедливо-агрессивный!». Потом посмотрела на часы и заявила, что ей пора домой. Мы вернулись, она села в свою красную «ауди» и уехала.

Назавтра, вспоминая свидание, я понял, что произвел на собеседницу не самое лучшее впечатление из-за перебора с алкоголем и политикой. И написал об этом Илоне. Она ответила, что никогда не судит о человеке сгоряча и, так и быть, согласна на вторую встречу. Меня это самое «так и быть» сильно опечалило. Получалось, что я веду себя назойливо, настырно, а Илона, как вежливый человек, делает одолжение, чтобы не обидеть. Я извинился и отменил встречу. О чем потом пожалел.

Анна. Две половинки

Я увидел ее издалека. Меня порадовало, что она не заставила себя ждать, как традиционно делали другие женщины. Она стояла в метро на платформе, прислонившись к мраморной стене. Я подошел. Сердце забилось. Она улыбнулась. Я расплылся в ответ. Она взяла меня под руку. Сердце хотело выпрыгнуть и улететь. Мы поднялись по эскалатору и вышли из метро. Она сразу предложила общаться «на ты». Она была маленькая, изящная, с темными короткими волосами и изумительно добрыми карими глазами. Одета была в синие джинсы и серый свитер. Мы радостно глядели друг на друга и перебрасывались шутливыми словами. Потом она внезапно посерьезнела и сообщила, что пока работает референтом, но подумывает о собственном бизнесе. Затем грациозно достала зеркальце и привычно глянула в него. Женщина достает зеркальце, чтобы испытать чувство удовлетворения, а также чтобы обозреть диспозицию. Кстати, зеркало – лучший друг молодой женщины; худший враг женщины в годах – тот же предмет.

Мы зашли в кафе, взяли кофе с амаретто и пирожные. Пили кофе, смотрели друг на друга и беспричинно смеялись. Она долго говорила о своей прежней жизни, о бывшем муже, о ребенке. Я заворожено слушал. Она болтала безумолку, а потом вдруг радостно воскликнула: «Я никогда ни с кем столько не трепалась! Ты, оказывается, прекрасный собеседник!». Я подумал, что существует лишь один способ быть хорошим собеседником: научиться слушать не перебивая. Если после разговора у женщины не возникает головная боль, значит, в основном болтала она сама. Почему женщины так любят много говорить? Потому что им хочется хоть чем-то, хотя бы сотрясением воздуха, заполнить пустоту окружающего мира.

«Ты прелесть», – восхищенно выдохнул я. Анна расплылась в улыбке и благодарно выдала в ответ: «А ты сильный, умный и добрый». «Это ты про кого-то из сказки для девочек», – самоиронично заметил я.

Хочешь влюбиться? Сердце не спрашивают. Хочешь жениться? Спроси свой разум. Я разум потерял. Через пару часов мы с Аней начали мечтать, как назовем наших детей. «Живи и жизнь давай другим!», – выдал я на эту тему забавный парафраз. Она заявила, что хочет мальчика и девочку. И предложила: «Давай мальчика назовем Алешей, а девочку Лизой». «Можно. Только вдруг ее будут дразнить Лиза-подлиза?», – засомневался я. «А компьютер нам купишь?», – полушутя-полусерьезено спросила Аня. «Само собой!», – радостно выпалил я. Мужчина влюбляется в женщину, а женщина – в перспективу.

Есть два способа скрывать свои мысли: молчать и болтать. Аня снова стала что-то радостно рассказывать, во многом повторяя то самое, о чем говорила только что. Так обычно повторяется в своей речи слабовольный человек или алкоголик: как вспугнутый заяц, сделав круг, возвращается на исходное место.

Потом, устав от собственного словоизвержения, она решила узнать хоть что-нибудь про меня: «А ты где работаешь? На фирме?». – «Нет, я научный сотрудник». – «А-а-а…», – протянула она разочарованно. Затем спросила: «И что ты в науке открыл?». – «Эликсир жизни». – «Ух ты! И что это за эликсир? Как его приготовить?» – «Возьми хлеб, сахар, соль, воду, спирт, песок, цемент и серную кислоту. Смешай и выпей. Если выживешь, будешь жить вечно». Она заливисто засмеялась.

День пролетел стрелой, наступил вечер. Аня сказала, что к ней в этот вечер нельзя, так как дома ребенок и мама. Рискуя опоздать на свой рейс, я поехал на метро проводить ее хотя бы немного. Мы вышли из метро. Договорились о новой встрече на послезавтра. Пора было прощаться. Пару минут мы неловко молчали. Как известно, если при свидании молчание затянулось, выручают поцелуи. На автобусной остановке мы вдруг, не сговариваясь, крепко обнялись и поцеловались. Затем она отстранилась, побежала к отправляющемуся автобусу и помахала из него двумя руками. Я проследил ее долгим взглядом. Влюбился. Я чувствовал себя счастливым и как будто заново родившимся. Не зря говорят, что каждая любовь – первая, а каждая любимая – последняя. Влюбленность помогает человеку оставаться человеком.

Назавтра я получил от Ани сообщение, что наша следующая встреча, к сожалению, переносится из-за болезни сына. Потом она снова перенесла встречу. Прошла неделя. Она извинилась и назначила свидание на другие выходные. Я не знал что и думать. Тон ее писем был теплый, но странный. Вечерами я пытался дозвониться ей домой, но никто не брал трубку. Настойчиво слал ей электронные письма. Наконец, пришел ответ. Он был предельно кратким: «Никаких объяснений не будет. Прощай. Анна». Я не скоро пришел в себя. Но зато пришел к обобщению: женщины последовательны в своей непоследовательности. Слова женщин то легче пуха, то тяжелей свинца.