Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Кроме того, и в «Антисемитах», и в песне «Я женщин не бил до семнадцати лет…» (обе — 1963) присутствует похожая рефлексия героя: «Но как же случилось, что интеллигент, / Противник насилия в быте, / Так низко упал я и в этот момент, / Ну, если хотите, / Себя осквернил мордобитьем?» ~ «Решил я, и значит — кому-то быть битым, / Но надо ж узнать, кто такие семиты…». И обе песни заканчиваются одинаково — герой окончательно деградирует, превращаясь из интеллигента в воинствующего пролетария, и, таким образом, проделывает путь от alter ego автора до объекта авторской сатиры: «Бью больно и долго…» ~ «И бью я жидов, и спасаю Россию», — так же как и в «Палаче»: «Я орал: “Кто посмел / Обижать палача?!”».

Что же касается песни «Про речку Вачу», то ее сюжет — герой богатеет, а потом лишается богатства: «Но четыре тыщи дали / Под расчет — вот это да! <.. > Шлите денег — отбатрачу, — / Я их все прохохотал», — уже встречался в некоторых ранних текстах, где поэт говорил о себе как в третьем лице, так и от первого лица: «Смех, веселье, радость — / У него всё было. / Но, как говориться, жадность / Фраера сгубила… / У него — и то, и се, / А ему — все мало! / Ну, так и накрылось всё, / Ничего не стало» /1; 153/, «…Крупными купюрами, займом золотым. / Но однажды всыпались, и, сколько мы ни рыпались, — / Всё прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым» /1; 26/. Кроме того, описание героем песни «Про речку Вачу» своих друзей: «Кореша приходят с рейса / И гуляют от рубля», — напоминает «Штрафные батальоны»: «Гуляй, рванина, от рубля и выше!», — что, в свою очередь, заставляет вспомнить обращение самого Высоцкого к Кириллу Ласкари в Париже 13 июля 1975 года: «Ни в чем себе не отказывай. На шмотки не трать. Ешь, пей, ходи в кино. Гуляй, рванина!» [2359] ^{[2360] [2361]} .

2359

Ласкари К. Импровизации на тему… М.: ОЛМА-Пресс, 2003. С. 23.

2360

В этой главе мы уже выявили многочисленные параллели между данной песней и стихотворением «Парад-алле! Не видно кресел, мест» (1969), в котором поведение «холуя с кнутом» повторяет поведение черта: «Целоваться лез, вилял хвостом» = «Кормил его, ласкал, лез целоваться» (с. 756 — 758)

2361

Самоироничный глагол «гундосить» встретится и в стихотворении «В белье плотной вязки…» (1979): «Тьфу в нас, недоёных, / Чего мы гундосим!» /5; 219/). Примерно в это же время шла работа над «Аэрофлотом», где лирический герой задавал похожий вопрос: «Да и что я всё ною вообще!» /5; 561/ (этот вариант сохранился и на фонограмме: Учкудук, у А. Кацая, 22.07.1979).

А через три года после «.Антисемитов» появилась песня «Про черта» (1966), где черт во многих отношениях является прообразом палача717

Оба появляются внезапно: «Слышу вдруг — зовут меня по отчеству» = «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось»; и кривляются: «Черт мне корчил рожи и моргал» = «Я ненавижу вас, паяцы, душегубы!» (АР-16-188) (а характеристика душегубы уже была реализована в «Серебряных струнах»: «Загубили душу мне, отобрали волю»).

Но, несмотря на это, герой проникается симпатией к черту и любовью к палачу: «Слушай, черт, чертяка, чертик, чертушка, / Сядь со мной — я очень буду рад!» = «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу, / Я крикну весело: “Остановись, мгновенье!”» (между тем здесь можно обнаружить формальное различие между песней «Про черта» и ранней редакцией «Палача»: «Сядь со мной — я очень буду рад\» — «И прогундосил, что знакомству я не рад»; АР-16-1887¹⁸).

В обоих случаях герой выпивает с чертом и с палачом: «Кончился коньяк — не пропадем» = «Накричали речей — / Спиртик наш, чай ничей» (АР-16-192).

Если в песне герой говорит: «Черта я хотел опохмелять», — то в стихотворении они наливают друг другу чай: «Друг другу льем — беседа льется — благодать!» /5; 475/.

Совпадает даже концовка обоих произведений: «Всё кончилось, светлее стало в комнате» = «Уже светало — наше время истекло».

А герой тем временем соскучился по черту и с нетерпением ждет, когда палач будет его пытать: «Но растворился черт, как будто в омуте, / Я всё жду — когда придет опять» = «Не ночь пред казнью, а души отдохновенье! / А я уже дождаться утра не могу».

Как видим, в песне «Про черта» мотив авторского самобичевания представлен уже в полной мере, хотя и в шутливых тонах, а в «Палаче» сатира станет более жесткой, поскольку шутливые интонации исчезнут. Между тем и в ранней песне они служили лишь прикрытием трагизма ситуации. Это видно из следующего комментария Высоцкого: «“Про черта”. Ведется она от первого лица, естественно, о каком я говорил вначале. Песня грустная очень. Я очень переживаю» [2362] ^[2363] .

2362

Темное публичное выступление с условным названием «Черт», 20(7). 11.1966.

2363

Как вспоминает Игорь Кохановский: «“Роман о девочках” — это всё про наш двор на Неглинной. Он даже запомнил этого парня, которого звали Коллега и который у него там фигурирует» (цит. по видеозаписи презентации сборника воспоминаний «Всё не так, ребята…» в Московском доме книги на Новом Арбате, 31.01.2017;. В целом же источником романа послужили рассказы Ирины Шугуновой, с которой Высоцкий познакомился в 1975 году: «…мы с Тамарой — это моя подруга — приехали к нему в гости. Сидели, пили чай, разговаривали..<…> Вернее, рассказывала я: о себе, о своих знакомых, о своей жизни, о жизни людей, которых я хорошо знала… А Володя в основном слушал. Я видела, что всё это ему интересно… А потом, уже после Володиной смерти, я почти всё это прочитала в неоконченном “Романе о девочках”» (цит. по: Перевозчиков В. О Высоцком — только самые близкие. М.: Эксмо: Алгоритм, 2011. С. 199). Главная героиня романа носит имя Тамара — так звали подругу Ирины Шугуновой. Причем, по словам Геннадия Внукова, «прообразом отца Тамары Полуэктовой стал пожарный, дежуривший в самарском Дворце спорта во время концертов Володи во время его второго приезда (в ноябре 1967 года), когда мне удалось отснять свой фоторепортаж» {Внуков Г. Он растворился во мне / Беседовал К. Семынин // Вечерний Челябинск. 1993. 22 июля. № 138. С. 3). Еще об одном прототипе рассказал Вадим Туманов: «Из моих рассказов перекочевал в “Роман о девочках” Шурик Внакидку — был у нас в лагере такой парень, который одно время, совершенно проигравшись, ходил голый, в рогожном мешке, державшемся одним углом на его голове» {Туманов В. Жизнь без вранья // Старатель. Еще о Высоцком. М.: МГЦ АП, Аргус, 1994. С. 333).

***

Чаепитие лирического героя со своим палачом напоминает и ситуацию из «Романа о девочках» (1977), где Колька Коллега выпивает со своим бывшим лагерным надзирателем Максимом Григорьевичем Полуэктовым7²⁰:

1) «Но ненавижу я весь ваш палачий род» = «А я вашего брата недолюбливал, — извинился Колька…» /6; 201/.

2) «Я орал: “Кто посмел / Обижать палача”?!» = «…теперь люблю больше себя, а тогда дурной был — не понимал еще, что власть надо любить, и бить ее — очень даже глупо» /6; 201/.

3) «Мы пили чай, лоснились мы, как на открытке, / Друг другу льем — беседа льется — благодать!» /5; 475/ = «Пьет с ним, Максимом Григорьевичем, да перекидывается не значащими ничего фразами и напевает» /6; 205/. Заметим, что слова «Друг другу льем» также были реализованы в романе: «.. Колька уже протягивал ему полный стаканчик.

— Со свиданьицем, Максим Григорьевич, поправляйтесь на здоровье, драгоценный наш» /6; 198/.

Подобные же эпитеты находим и в «Палаче»: «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго чудного палача» /5; 143/.

Интересно, что выпивает Максим Григорьевич и с другим авторским двойником — Александром Кулешовым: «Со многими пил, особенно с этим артистом, что с Томкой путался. Нехорошо это, конечно, — женатый все же человек, с дитем. Знаменитый, в кино снимается. <…> Так вот, стало быть, артист этот — Сашка Кулешов, Александр Петрович, правду сказать, потому что лет ему тридцать пять уже, расчувствовался на орден, тост за него, Максима Григорьевича, сказан…» /6; 193/. Точно так же «расчувствовался» и поднял тост лирический герой: «Накричали речей / Мы за клан палачей. / Мы за всех палачей / Пили чай — чай ничей».

Кстати говоря, и сам Высоцкий нередко выпивал с чиновниками, за что потом бичевал себя в стихах (помимо «Палача», можно вспомнить «Смотрины», где его лирический герой принимает приглашение богатого соседа: «И думал я: “А с кем я завтра выпью / Из тех, с которыми я пью сейчас?”»; и песню «Прошла пора вступлений и прелюдий…», где он поет для «большого человека»). Об этом рассказывал Иван Ды-ховичный: «Высоцкий, в общем, дружил и с чиновниками. И он умел с ними дружить — умел с ними хихикать, он умел с ними пить водку (во всяком случае, делать вид, что с ними пьет), умел дарить им пластинки, общаться, спрашивать “как дела?”, заботиться. <…> При этом, правда, Володя уровень их прекрасно понимал и довольно часто не шел туда, где, ему казалось, собираются уж совсем злодеи. Даже из этих людей он пытался выбрать каких-то относительно более достойных. Но все-таки он с чиновничеством заискивал, потому что очень сильно от них зависел» [2364] ^[2365] .

2364

Рубинштейн И. Ошибка Владимира Семеновича: повести и рассказы. Николаев: Наваль, 2009. С. 314.

2365

Да и «тюрьма плакала» по Высоцкому, о чем он скажет через год во «Французских бесах» (1978): «Больницы плакали по нас, а также префектуры». Но, несмотря на это, ему «плевать на префектуры», а в другом стихотворении 1978 года: «.. И что плевать хотел на Interdite» /5; 210/, - то есть на запрет.

Что же касается ситуации, когда бывший зэк ухаживает за дочерью своего лагерного надзирателя, то она встречается и в песне А. Галича «Желание славы» (1968): «А сынок мой — по тому ль по снежочку? — / Провожает вертухаеву дочку». И здесь же герой восхищается своим вертухаем, с которым он после лагеря снова встретился в больнице: «Ой, вы, добрые люди, начальнички, / Соль и слава родимой земли! <…> Нет, ребята, такого начальника / Мне, наверно, уже не найти!». Сравним с концовкой стихотворения «Палач»: «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго чудного палача».