Эпикриз с переводом
Шрифт:
И я не удержалась, провела ладонью по груди Кишана, расстегивая умелыми пальчиками не сопротивляющиеся пуговицы рубашки. После чего ладонь скользнула под одежду, погладила пылающую кожу, особенно пылала она в районе сердца.
— Скажи, а ты сказал Хирану правду? Про то, что я твоя прия? — тихо спросила я, вскользь касаясь губами уха черныша.
— Я сказал то, что чувствую. Во что поверил, в чем убедился.
— Но…
— Никаких «но», Алла, — перебил он меня, крепко обнимая. — Мне без тебя плохо, с тобой хорошо, даже просто молчать. Меня к тебе тянет, я принадлежу тебе. Ты мне. А когда мы занимаемся любовью, это такие эмоции, ощущения, во стократ сильнее, во стократ ярче… Мне порой трудно сдерживать в себе тендуа, он тоже рвется овладеть тобой… Это именно то, что панты ощущают к приям. Это судьба.
— Судьба? —
Ракшас! Он всегда вмешивается, когда его не просят!
— Прия и есть судьба, — прошептал Кишан мне прямо в губы и тут же впился требовательным поцелуем. На который я ответила, вновь ощущая, как накатывает волна страсти, желания.
Кишан понял это, уловил и принялся меня раздевать. И начал он с груди, нервно разматывая плотно облегающую ткань. Спрятанный медальон выпал, скатился по коленям и приземлился на пол кареты. Кишан спустился вниз, чтобы поднять его. Но, подняв, присаживаться обратно не спешил. Игриво улыбнулся, посмотрев на меня снизу вверх. И вдруг резко задрал подол капады, а затем ловко стянул по ногам трусики и раздвинул мои колени в стороны. Расстегнул свои брюки, припуская их до середины бедра. То, что меня хотят и уже готовы обладать, я заметила сразу. Усмехнулась, обняла ногами черныша, притягивая его тело к своему. Руки черныша опять потянулись к груди, размотали, наконец, ткань и сильно сжали выступающие точки. Они напряглись, распространяя напряжение по всему телу. Превращая меня в один сплошной оголенный нерв, который ныл, но сладко. Хотел, готовился к наслаждению, предвкушал удовольствие…
И оно не заставило себя ждать. Первый маленький импульс пробежался под кожей, когда горячая мужская плоть скользнула по моему бедру. Второй импульс, чуть сильнее, пробежался, когда эта самая плоть слегка коснулась моей. Третий, уже более тягучий, проник в меня вместе с Кишаном… Я бесстыдно ахнула, запрокидывая голову на спинку сидушки. Закрыла глаза, растворяясь лишь в ощущениях. И они с каждым проникновением, иногда глубоким, иногда не очень, но жутко дразнящим, уносили меня в особенный мир. В другой. Не в мой и не в Кишана. А в наш, общий.
Каришма! И в этом мире я согласна жить вечно. Ежесекундно, в блаженстве, с эйфорией мышц, ликованием эмоций… С восторгом от происходящего. Пусть все так, каждый раз…
Глаза я все-таки открыла, уставилась на Кишана. На его лице читались подобные моим эмоции. Только вот глаза у черныша становились кошачьими и дикими, выражающими не только страсть, но и опасность. Он посмотрел на меня, я видела, что он едва сдерживается — тендуа просится наружу, и, возможно, на моей ноге может появиться ещё одна отметина… Ракшас! И сейчас осознание этого добавляло особой остроты. Крепкие руки держали меня за талию, притягивая к себе с такой силой… Я улыбнулась, интенсивно и резко задвигалась в такт с телом Кишана.
И в самый сладостный момент, когда импульс уже не бегал, а содрогаясь, застыл в одном конкретном месте, я вдруг поняла — а ведь с Кишаном все мои ощущения тоже во стократ ярче и сильней.
Глава 31
Я лежала на плече Кишана, расслабленная, спокойная и довольная, как кошка. Впрочем, и мой черныш сейчас напоминал кошака… нет, не большого и дикого, а милого и домашнего.
Одеться мы успели лишь наполовину. И нагота совсем не смущала. Скорее добавляла ощущения доверия, напоминала о том, что было. И было прекрасно. Переплетение тел, а сейчас переплетены наши пальцы, так просто и чувственно…
Дождь стучал по крыше кареты, заглушая все другие звуки.
Кап-кап. Монотонно, успокаивающе…
Странно, когда мы загружались в карету, я особо его не заметила. Наверное, я так спешила покинуть ненавистный дворец суреша, что не почувствовала капель дождя… А может, сейчас массун просто усилился.
Мне неожиданно стало жалко ранбира, который сейчас управлял нашим средством передвижения. Мы в сухости, окутанные теплом друг друга. А он, бедный, наверное, вымок до нитки.
И подумав об одной жалости, я вспомнила другую. Я вспомнила про Экса. И эта жалость оказалась сильней, сдавила грудь, начинала вызывать слезы. Эксанкар не был мне другом, но и врагом я его не назову.
Он просто был.
А сейчас его нет.
— Скажи, а как так получилось, что эксанкар…
Вмешался? — аккуратно спросила я у Кишана, продолжая перебирать его пальцы своими.Черныш глубоко вздохнул, поцеловал меня в висок и заговорил:
— Мы с Хираном дрались честно… О соперниках не стоит говорить плохо, но у меня было преимущество. Значительное. Я тебе рассказывал уже про озорное детство, в котором я с большим удовольствием постигал не учёные науки, а науки боя. Как кулачного, так и с клыкастным оружием. Полагаю, Хиран больше интересовался науками, как и положено будущему сурешу. Да, драться он умеет, основы знает, но обороняется неважно… Сначала я давал ему фору, ведь я не собирался убивать суреша. Я хотел, чтобы он просто сдался… В определенный момент мне удалось сделать захват. Каюсь, азарт застлал глаза, и, возможно, ещё бы несколько секунд — и я бы задушил суреша… Вот тогда его эксанкар и вмешался. Подбежал к нам, оттолкнул меня с такой силой, я не ожидал от него такого, на вид не скажешь… Мы отлетели к стене, на которой висели два меча, они упали. Эксанкар поднял один, мне пришлось поднять второй… И мы начали биться на мечах. К счастью для меня и к сожалению для эксанкара — на мечах я дрался лучше него, — Кишан опять вздохнул, а я почувствовала вдруг, как его пальцы стали холодными. — Хиран растерялся. Смотрел то на меня, то на эксанкара… Ранбиры не вмешивались, все понимали — кровь пролилась, причем, по факту, кровь суреша, ведь эксанкар принадлежит ему. И это значит — суреш проиграл. Но он вдруг кинулся на меня. Со злобой и остервенением. Я повторил захват, и тут вошли вы…
Мне захотелось плакать. Не припомню, чтобы что-то когда-то подобное выводило меня на такие эмоции…
Жалость заполнила до краев. К эксанкару, к его чувствам, которые всегда были под запретом. Экс любил суреша тихо, тайно и не мог бы никогда признаться.
Ракшас! Жуткая несправедливость!
Все достойны любви. Достойны любить и быть любимыми. А главное — не молчать о своих чувствах!
Все достойны любви…
И даже те, кто считает себя уродом.
В течение полугода до того дня, после которого моя жизнь изменилась, я ни с кем не встречалась, не была ни в кого влюблена и никто не испытывал такого же ко мне… А как этого не хватало после больницы! Любящего человека рядом. Любящего по-настоящему, не за оболочку, а за суть, сущность. Забота и любовь родных по крови была, и да, она помогла. Но человеку всегда больше хочется того, чего в этот момент получить невозможно! Ведь и после того, как я встала на ноги, любовь найти я не могла. Я была уродом. А встречают-то по одежде, на меня же смотрели лишь с жалостью… Как многие смотрели на эксанкара.
Я повернулась к Кишану. Он отпустил мои руки и обнял, крепко прижимая к себе. Глаза блестят, лёгкая улыбка на губах. Он такой уже родной. Такой уже любимый…
Интересно, а смогла бы я понравиться Кишану тогда, когда мое лицо было в шрамах? Да, он их видел, но когда они уже проходили, а не когда уродовали мое лицо до неузнаваемости.
Думать об этом страшно. Предполагать больно… Ракшас! Вот теперь у меня вновь появилась жалость к самой себе. И понимаю же — вот она я, настоящая, как и была когда-то! С чистым лицом, открытым сердцем… Наверное, шрамы на нем глубже.
Карета неожиданно остановилась. Кишан отогнул край занавески, и мы увидели дом. Ведьмин дом.
Он возвышался над округой и даже в ночное время да под серым дождем озарялся теплым светом…
Нет, показалось.
Просто мне уже поскорее хочется оказаться в нем. Как в ракушке, которая спрячет и защитит.
Мы спешно надели все недостающие детали одежды, и Кишан первым покинул карету. Помог выйти мне. Дождь шел сильный, одежда сразу же промокла. Черныш кивнул мне в сторону дома, призывая укрыться в нем, и я тут же побежала по довольно глубоким лужам. Поднялась по ступенькам и застыла на крыльце у двери… Ракшас! У меня же нет ключа! Один остался во дворце суреша, второй лежит в доме.
Я обернулась, черныш разговаривал со спустившимся с места кучера ранбиром. На нем был одет длинный плащ с капюшоном из плотной черной ткани. Что ж, видимо, наш временный кучер заранее подготовился, и этот плащ защищал его от массуна.
Похлопав ранбира по плечу, Кишан прихватил один из чемоданов, лежащих сзади кареты, и поспешил ко мне. Пант в плаще махнул рукой и вскоре скрылся за углом дома.
Черныш поднялся на крыльцо, и я сразу же ему пожаловалась:
— У меня нет ключа…