Еще одна чашка кофе

В полночь Ольга подняла рюмку водки и хотела сказать традиционное «Будем здоровы и великодушны!», но махнула рукой и молча выпила залпом.

Так и сидели в тишине.

Потом Клинский налил себе шампанского и поднял тост:

— За тебя, Леля!

Ольга пожала плечами — как тебе угодно.

— Знаешь, а я помню, как увидел тебя в первый раз, у Щербатовых, — вдруг начал Евгений, — я стоял в гостиной, дверь распахнулась, и выбежал черт в платье! Орет, хохочет, бешеный норов, темперамент, глаза горят, волосы разметались. Я захотел тебя в ту же секунду! Навязчивое желание! — он усмехнулся. — Эрот играет ради забавы, и гибнут сердца. Экая пошлятина, право!

Ольга молчала — ей не нравился этот вечер воспоминаний.

— Я вот думаю, кой дьявол меня понесло в тот вечер к Щербатовым? — не унимался Клинский. — Мог бы поехать в ресторан или к подружке, была у меня об ту пору женщина, тихая, милая, любила меня, как кошка; я к ней и собирался, так ведь свернул с полдороги, поехал к Щербатовым, где меня настигла стихия по имени Леля.

Ольга зевнула: скучно все это — нафталинные воспоминания, сожаления.

— Я пойду спать!

Он попытался удержать ее:

— Посиди со мной еще!

— Спокойной ночи, Евгений!

Ольга закрыла дверь в свою спальню; спать с Клинским она перестала еще год назад. Она знала, что у него время от времени случались интрижки, да Евгений и не скрывал их, но при этом (хотя она ни о чем его не спрашивала — ей было все равно) говорил: «Ничего серьезного, Леля, ты же знаешь, я однолюб».

«А, наверное, и впрямь однолюб, и действительно любит», — однажды не без удивления поняла Ольга, но и это уже не могло ничего изменить в их отношениях.

В эту горькую, совсем не праздничную новогоднюю ночь Ольге не спалось. Она смотрела в окно на заливаемую дождем темную улицу. В комнате тоже было темно, только под дверью протянулась полоска света — и Евгений не спал.

Вот этот полуночный час, когда стихала дневная суета, когда реальность отступала, много лет подряд был для Ольги ее любимым, заветным временем — притихшая, уставшая за день душа оживала, и можно было остаться наедине со своими мыслями.

В это время Ольга обычно представляла, как она возвращается в родной город — сходит с поезда (корабля, трапа самолета), пробегает по улицам, кивает знакомому ангелу на флюгере старого дома, выходит на Фонтанку, видит любимый дом, в котором горят родные окна, открывает старую, скрипучую дверь парадного и ныряет внутрь. А дальше, через три ступеньки, бегом, взлетает наверх, на свой третий этаж, и видит распахнутую дверь (потому что мама, как это часто бывало в детстве сестер, уже каким-то чутьем почувствовала, что дочь вернулась, и открыла дверь, не дожидаясь звонка). Она входит, обнимает родных (крепко — как после очень долгой разлуки); они садятся за стол, и пьют чай, и разговаривают — столько-то всего надо обговорить! А потом она, улучив минуту, встает из-за стола, подходит к окну и видит Сережу, который так же, как когда-то, ждет ее на их месте, у моста.

Ольга представляет это, словно прокручивает в голове фильм — эпизод за эпизодом. Вот и в сегодняшнюю ночь она мысленно отмотала пленку памяти со всеми своими январями-июлями назад и переместилась… Да вот хоть в декабрь тысяча девятьсот шестнадцатого года или в январь семнадцатого, в те метельные, зимние, счастливейшие дни.

…Отец приносит огромную, разлапистую ель, отчего маленькая гостиная Ларичевых мгновенно становится похожей на еловый лес — зеленые лапы топорщатся во все стороны, рассеивая в воздухе чуть не до самой Фонтанки запах смолы и праздника.

Мать ругает отца:

— Саша, ну зачем опять такая большая?!

Ольга смеется — из года в год повторяется одна и та же история. Отец обещает в следующем году выбрать елку поменьше, но вновь приносит огромную.

Ксюта зовет на помощь дворника:

— Акимушка, помоги, папа опять принес исполинскую ель!

Приходит Аким и подпиливает еловую верхушку.

Пока отец с дворником устанавливает ель в крестовину, Ксюта разбирает ящик с елочными игрушками, а мать принимает у мальчика-посыльного, заказанный к празднику пирог из кондитерской («Акиму отрезать и дать с собой кусок побольше!» — шепчет Софья Петровна).

За окнами идет густой снег, на окне выписаны морозные узоры, а в гостиной тепло и так уютно, как бывает, когда на любимые зимние праздники собирается вся семья.

…В гостиной раздались звон разбитой посуды и чертыхания Евгения. Ольга съежилась — за окном не дождь, а снег, и мир охвачен войной.

Семья, праздники, мирная жизнь — как это все теперь далеко.

На миг в ее голове пролетает, как ангел, спасительная мысль: а может, все они так и остались в той квартире: молодые папа с мамой, Ксюта?! Живые, живые… И окна с видом на Фонтанку светятся, и квартира так же наполнена теплом и уютом.

Ведь даже если она никогда не сможет вернуться в тот город, в тот дом, в то ошеломительное счастье, главное, чтобы в этих любимых окнах всегда горел свет. И с нежностью, протягивая руку Ксюте, через все разделяющие версты расстояний, былых обид, саднящей вины, Ольга подумала о сестре.

Ксюта, скажи мне что-нибудь, я смогу услышать…

Но только дождь стучал по стеклу, да за дверью, в гостиной, закашлялся Клинский.

Вскоре свет погас, Евгений ушел спать.

За окнами занималось первое утро нового года.

* * *

В первый день января Ольга зашла в свое любимое кафе, по обыкновению села у окна, улыбнулась бармену: «Дайте сразу литр кофе, да сварите покрепче!», закурила (курить начала в прошлом году — зря, конечно!).

Оконное стекло в дождевых каплях, колечки дыма от сигареты и кофейной чашки, приятная горечь кофе… Ольга неспешно пила кофе, глядя в окно на проходивших по улице прохожих, когда в кафе вдруг вошли два немецких офицера. Немцы сели за соседний столик и, увидев Ольгу, стали оказывать ей знаки внимания. Ольга вспыхнула, но тут же погасила негодование; через силу улыбнувшись: «Мадам торопится!», поспешила уйти.

Она не имела права привлекать к себе внимание, быть дерзкой. «Теперь нужны осторожность, Оля, и благоразумие, все то, чего в тебе как раз никогда не было».

Ольга прошла квартал и на одной из улочек увидела пожилую парижанку, торгующую зеленью, овощами и простыми, очевидно, сорванными где-нибудь в лесных предместьях города цветами. Она купила у цветочницы букет желтых, скромных цветов и уже собиралась уходить, когда та вдруг улыбнулась и, вероятно, в благодарность за то, что Ольга отказалась взять сдачу, протянула ей зеленое яблоко, из тех, что лежали у нее на прилавке:

— Возьмите, мадам, они такие сладкие!

Ольга улыбнулась, положила яблоко в карман пальто. Она дошла до набережной Сены, свесилась через перила, посмотрела на серый, словно выцветший от времени, гобелен реки и неба, и бросила цветы в реку. С днем рождения, Сережа.

Сегодня был особенный день — день рождения Сергея.

Ольга часто смеялась над зимним, январским Сергеем: надо же так подгадать — родиться в самом начале года! Какой ты хитрый, Сереженька!

С днем рождения, с Новым годом, Сережа! И с новой вечностью!