Эти несносные флорентийки

— С удовольствием, синьора, если...

— Вы что же, менее отважный, чем ваш сын, который запросто пришёл перекинуться словечком к больной?

— О, синьора, я прошу вас извинить Фабрицио за его дерзость... его бесцеремонность... его наивность.

— Он очарователен, синьор комиссар, но следите за ним, так как его инициатива может дорого ему стоить.

— Что вы имеете в виду, синьора?

— Он же неизбежно задал свой знаменитый вопрос и убийце, потому что он посетил всех жильцов... Представьте, что будет, если этот убийца сочтёт себя обнаруженным каким-то мальчишкой... Может, он захочет и его устранить?

— Мадонна mia!

Хоть он и принадлежал к криминальной полиции, Ромео всё равно до конца не верил в людское зло. То, что кто-то способен причинить какой-либо вред Фабрицио, не укладывалось в его сознание. Резко поставленный перед реальностью, он на мгновение потерял почву под ногами, чем донна Луиза воспользовалась, чтобы увлечь его в гостиную, где она пригласила его сесть.

— Ну же, синьор комиссар, придите в себя! Ваш Фабрицио ведь жив и здоров?

— Я дрожу при мысли о том, что может с ним случиться!

— В таком случае проще всего — это найти убийцу и арестовать его!

— Конечно... Однако это не так легко, даже для меня.

Донна Луиза взглянула на него, чтобы проверить, смеётся он или нет. Ей пришлось заключить, что он говорит совершенно искренне о своих заслугах.

— Кажется, этот Монтарино был шантажистом?

— Да... Он у многих здесь вымогал деньги.

— Но не у вас, конечно, синьора!

—- Что вы об этом знаете?

— Простите?

— Увечье ещё не свидетельство невозможности, синьор комиссар.

— Я не понимаю вас.

— Синьор комиссар, я ревнивая женщина... Я знаю, знаю, в моем положении это смешно, не так ли? Но я ничего не могу поделать... Мы с мужем должны быть едины и в горе, и в радости... Он должен был держать слово. Он этого не сделал. Он обманывает меня со своей секретаршей... здесь, почти что на моих глазах... Я этого не могу вынести...

— И что же?

— Ничего... Я стараюсь объяснить ход моих мыслей, чтобы показать вам, что любой и каждый может стать преступником, если представится случай.

— Помилуйте, синьора, я в этом убедился довольно давно, но позвольте мне также сказать вам, что я не вижу связи между вашим душевным состоянием и убийством Монтарино.

— Поскольку вы ещё в стадии гипотез, ничто не мешает вам думать что, будучи не в состоянии действовать самостоятельно, я попросила Монтарино упразднить мою соперницу, что я имела слабость и глупость написать ему, но, терзаясь угрызениями совести, решила отказаться от своего плана... Антонио знал, как этот листок бумаги опасен для меня. Он мог захотеть продать мне его... гораздо дороже, чем я смогла бы ему заплатить... В этом случае, что бы мне ещё оставалось, как не убить его? Воспользовавшись тем, что у консьержки вечеринка, мне было бы легко назначить ему встречу... подождать появления на лестнице и убить его... Когда этот бедняга растянулся на лестнице, я бросила револьвер, предварительно вытерев приклад.

— Ma que! Это ведь все было не так, правда?

— Ну, это вам решать, синьор комиссар.

Как светская женщина, синьора Бондена проводила комиссара до двери. Когда последний раскланивался, она поинтересовалась.

— Вы не считаете, что я усложнила вашу задачу?

Ромео безмятежно улыбнулся:

— Успокойтесь, синьора, вы мне ничего не усложнили. У вас богатое воображение, однако, боюсь, вы пренебрегли некоторыми деталями в вашем сценарии.

— Что позволяет вам так думать?

— Вы забыли объяснить мне одну вещь: как вы с вашим креслом спустились бы по лестнице и обыскали бы карманы жертвы, пытаясь найти то компрометирующее вас письмо. Доброго вечера, синьора.

***

Маргарита Каннето, секретарша, приняла отца также любезно, как и сына. Она улыбнулась.

— Сегодня мне наносит визиты целое семейство.

— Примите мои извинения, синьорина, за ребяческие шалости моего сына и доложите обо мне господину Бондене.

— Он ещё не вернулся. Впрочем, он не задерживается... Хотите подождать его в моей компании?

— То есть...

— Такая перспектива вас пугает, синьор комиссар?

— Конечно же, нет!

— Тогда...

Тарчинини последовал за молодой женщиной в приёмную комнату, очень бедно обставленную. Вместо того чтобы оставить его одного, она села напротив, оголив скрещённые ноги так высоко, что кровь начала приливать к лицу полицейского.

— Нравится вам Флоренция, синьор комиссар?

— Мой Боже, после того, что я здесь видел...

— Что вы думаете о флорентийках?

Супруг Джульетты увидел перед собой живую и распутную Софию, нежную и спокойную Адду, загадочную Луизу, несчастную Паолу, экстравагантную Тоску, не считая этой Маргариты, которая, казалось, хотела его соблазнить, и заключил:

— Женщины очень привлекательные, синьорина...

— ...которые только и делают, что привязываются.

Разговор принимал оборот, который веронец счёл опасным для клятвенной верности Джульетте.

— Встретив флорентиек, синьорина, начинаешь горько сожалеть о том, что ты не так свеж, как лист латука.

— Я лично нахожу вас еще очень красивым, знаете?

Чтобы подтвердить свое мнение, Маргарита заняла место рядом с Ромео на канапе, и комиссар покрылся капельками пота. От аромата, исходящего от девушки, щекотало в носу. Он прерывисто задышал и, запинаясь, произнёс:

— Я... я никогда... не ветре... чал девушку... как вы...

Она прижалась к нему, и образ Джульетты, которым укрывался Тарчинини, испарился в одно мгновение. Маргарита проворковала, как птичка:

— Я вам нравлюсь?

— Нравитесь ли вы мне? Dio mio!

Она прошептала:

— Вы женаты?

— Уже давно.

Маргарита резко отскочила, воскликнув: «Вот дерьмо!», что очень шокировало Ромео Тарчинини. Молодая женщина поднялась и горько заключила:

— Вы все одинаковы! Всегда готовы к авантюре, но когда речь идёт о чем-то серьёзном, вас и след простыл! Как и тот...

— Кто — тот?

— Мой начальник! Он клялся мне, что его супруга давно уже умерла, но она держится, стерва, и если обнаружит нашу связь, то это она меня похоронит!

На этом она ударилась в слезы. Ромео стал её успокаивать. Она резко отдёрнула его.

— Не трогайте меня, старый развратник!

Веронцу стало обидно от того, что его назвали старым.

— Хватит, синьорина. Я ничего не понимаю в вашей комедии. Вы должны были прекрасно знать, что я женат, вы ведь видели моего сына?