Эти несносные флорентийки

Бергама, успокоившись, поинтересовался:

— Что же с вами стряслось, синьор комиссар?

Прежде чем ответить, Ромео обратился к Софии:

— Я не хотел бы вас долее задерживать, малышка. Вы были так добры, благодарю вас от всего сердца.

— Нет, что вы, мне это было только в радость. Постарайтесь быть осторожней в будущем и смотреть, куда ставите ногу, ладно?

Без малейшего кокетства она наклонилась и запечатлела быстрый поцелуй на носу веронца, чьё лицо сразу сделалось пунцового цвета. Не осмеливаясь взглянуть на инспектора, он заявил:

— Флорентийки, решительно, очень милы.

Славному Бергаме показалось, что Тарчинини вынес немного скороспелое заключение о его землячках; он уже хотел было предостеречь комиссара от некоторых иллюзий, но София Савоза, остановившись перед ним, с восхитительной непосредственностью поведала ему:

— Можно сказать, что вы очень красивый мужчина! Вы должны исполнять стриптиз, я уверена, что это понравится!

Застигнутый врасплох, Энрико Бергама не нашёлся, что ответить. За время своей карьеры он слышал всё, но никогда ещё ему не советовали исполнять стриптиз. Подобное предложение озадачило его. Голос веронца вернул его к действительности.

— Знаете, инспектор... это не было несчастным случаем!

— Что?

— Моё падение.

— Нет? Но тогда, значит, кто-то хотел...

— ...меня убить, да, мой любезный.

Очарованный, Фабрицио слушал, разинув рот. Он не очень хорошо понимал, в кино он или нет, настолько реальность и фантастика смешались в его сознании. Всё, что он слышал, связывалось у него с виденными раньше фильмами. Слишком привыкший к своему отцу, чтобы представлять его в образе древнего героя, он видел его стражем, сражающимся с преступниками. Покушение на отца переносило Фабрицио в мир вестерна. Он ничуть не удивился бы, если бы его отец был облачен в классический мундир со знаменитой звездой шерифа на груди.

Более приближённый к реальности, инспектор Бергама нуждался в объяснениях, которые Тарчинини с удовольствием ему представил.

— Выходя от Адды Фескароло, я подумал, что кто-то скользит за мной, стараясь быть незамеченным. В этот момент я вспомнил, что в то время, как я говорил с молодой женщиной, я вроде слышал тихое движение за дверью её квартиры. В этот момент, признаюсь, я не обратил на это должного внимания и не волновался. Звук этого скольжения напомнил мне подозрительные шумы во время нашего разговора. Для меня стало ясным, что кто-то подслушивал нас и теперь спасался бегством. Естественно было думать, что это не иначе как убийца или, по крайней мере, его сообщник, и он где-то близко, и я бросился по следам беглеца. Я дошёл до первого этажа. Никого! Дверь на улицу была заперта, а в погреб открыта. Я приблизился к ней, наклонился, чтобы уловить шум шагов, шорох подсказывал мне, что моя дичь пыталась укрыться именно там. Я приготовился было спуститься...

— Без оружия!

— Ma que! Мы все такие в Вероне! Ну вот, только я приготовился спускаться, как меня с силой толкнули в спину, и я упал вниз головой.

— Dio mio [12] !

— Как я не убился? Я не знаю... Надо думать, что наверху есть кто-то, кто следит за мной. Инстинктивно я свернулся в клубок и покатился... Я отделался царапинами... Но тут раздался крик встревоженной графини — она нашла меня. Вот и все.

— Вы хорошо отделались, синьор комиссар. Позвольте вас с этим поздравить.

12

Diomio – Бог мой (итал.)

— Спасибо. Фабрицио, что бы ты делал, если бы убили твоего бедного папу?

— Я бы плакал.

Растроганный Ромео погладил каштановую головку сына.

— У этого ребёнка такое же сердце, как у меня... а потом?

— А потом я бы взял твои большие золотые часы, которые звонят каждый час, чтобы Ренато их не взял раньше меня.

Спущенный с небес на землю, веронец горько вздохнул и объяснил Бергаме:

— Ренато — это мой старший сын.

Инспектор спросил:

— Должен ли я известить комиссара о том, что с вами произошло?

— Нет, я собираюсь передохнуть пару часов, а потом снова примусь за работу. Мне нельзя терять время, дружок. Фабрицио побудет возле папы, верно?

Фабрицио, полный решимости, заявил:

— Я найду убийцу, папа, и на него наденут наручники!

Лицо Ромео озарилось улыбкой. Он произнёс:

— Вот что значит порода. Идите отдохните, инспектор, и приходите ко мне к вечеру.

— Вы не думаете, что я должен оставаться у вашего изголовья, синьор комиссар, чтобы быть начеку?

— Успокойтесь, никто не решится прямо нападать на меня. Более того, у меня есть защитник в лице моего сына.

Успокоенный, Бергама покинул комнату. Оставшись наедине со своим отпрыском, Тарчинини предложил:

— Может быть ты хочешь есть, Фабрицио?

— Нет. Инспектор купил мне два сандвича и лимонад.

— Тогда, может быть, ты напишешь маме.

— С удовольствием.

— Естественно, не говори ей о том, что произошло, это её обязательно взволнует. Я же буду размышлять о случившемся. Не шуми, ладно?

Фабрицио послушался его, и через пять минут Ромео уже спал. В течение четверти часа малыш старательно писал, но, не приняв в расчёт отцовские пожелания, поведал на свой лад о происшедших событиях, и так как он был сыном своего отца, то прибавил кое-какие подробности, представив себя героем в глазах мамы, что, конечно, придало пикантность рассказу. Когда он закончил письмо, у него не хватило храбрости разбудить своего отца, усы которого подрагивали от сильного равномерного дыхания. Фабрицио помнил, что почтовый ящик находится недалеко от дома. Он взял из отцовского портфеля штемпель, заклеил конверт и вышел волчьими шагами.

Опустив письмо, Фабрицио вернулся во дворец и на пороге был перехвачен графиней, жаждущей новостей о своём госте.

— Как себя чувствует папа, Фабрицио?

— Он спит.

— Хвала Мадонне! Если бы я только знала, кто его толкнул!

— Я один найду его!

— Ты? Ma que! Мы ещё мал, Фабрицио mio!

— Вот именно: раз я мал, никто не будет остерегаться меня.

— А как ты хочешь этим заняться?

— А это мой секрет!

На этом замечании он покинул графиню и удалился, как Святой Георгий, идущий на встречу с драконом. Графиня заломила руки и крикнула:

— Хранит тебя Бог, Фабрицио. Ты напоминаешь мне моего покойного мужа, так ты смел и отважен!

Растроганная, она поспешила к себе, чтобы выпить стаканчик граппы и обрести хладнокровие.

Следуя логике подростка, Фабрицио решил, что проще всего узнать, кто же убийца, это спросить об этом у самих подозреваемых. Он сразу же отбросил консьержку, потому что она была слишком старой и некрасивой, чтобы участвовать в такой истории, и Софию Савозу, потому что она ему очень нравилась. Оставались все прочие. Полный решимости, Фабрицио позвонил в дверь Марио Таченто, который отдыхал перед вступлением на ночную службу. Невозмутимый Таченто открыл ребёнку.

— Здравствуйте, синьор.

— Здравствуй, малыш. Что ты хочешь?

— Задать вам вопрос.

— Хорошо, проходи.

Таченто провёл мальчика в гостиную, такую же унылую, как и он сам.

— Иди сюда. Я слушаю тебя.

— На каком основании вы убили Антонио Монтарино?

Даже для такого флегматика, каким был Марио, этот вопрос оказался, что называется, на засыпку. Придя наконец в себя, он воскликнул:

— Ma que! Странный вопрос, а?

— Кто-то же прикончил Антонио, так почему же не вы?