Эти несносные флорентийки

Таченто самодовольно улыбнулся:

— Он бы не стал рисковать. Я не нуждаюсь в револьвере или ноже, чтобы свести свои маленькие счёты. И потом, по какому поводу он стал бы меня шантажировать? Моя жизнь правильная, грустная и глупая...

— Хорошо, но не имела ли синьора Таченто в прошлом какие-нибудь авантюры?

Снова широкая улыбка Марио осветила кухню.

— Паола? Бедняжка... Нужно быть дураком, как я, чтобы обратить внимание на эту гусеничку. Паола, это всё равно, что ничего. Её не видно. Она здесь, её здесь нет... Никто не заметит разницы. Авантюра у Паолы?

— Она счастлива?

— О ком вы?

— Ваша жена?

— Как можно об этом знать, и потом, мне на это просто наплевать. Лишь бы она вела дом, готовила мне еду и стирала моё белье, а больше я ею не занимаюсь. Счастлива? Да, я думаю, ведь я женился на ней. Но этот вопрос она, конечно, никогда себе не задавала. Бывают моменты, когда я себя спрашиваю, есть ли она на самом деле, Паола. Более ничтожного, более бесцветного человека, чем она, не существует.

Покидая комнату, Ромео пожалел несчастную Паолу, вышедшую замуж за такого грубияна, как Марио Таченто. Можно ли быть таким ужасным эгоистом? Можно ли так презрительно относиться к своей подруге? Всё, что вспомнил в данный момент веронец, так это то, что у синьоры Таченто красивые глаза. Какие чувства испытывает она по отношению к своему супругу, эта осмеянная жена, эта презираемая женщина? Ах! Джульетта не знает своего счастья, будучи замужем за таким мужчиной, как Ромео.

На последней лестничной площадке слегка угнетённый Тарчинини старался идти как можно тише, чтобы не привлечь внимание Софии с её соблазнами. Он уже был возле нужной двери, когда за его спиной послышалось:

— Пс-ст-т!

Веронец закрыл глаза, чтобы воссоздать лицо своей жены и вздохнул про себя:

— Джульетта, спаси и защити меня! Я так хочу, остаться непобеждённым!

Он обернулся. На своём пороге стояла София, как всегда, полуодетая, и улыбалась ему:

— Как голова?

— Лучше, спасибо.

— Зайдите на минуточку? Мне нужно поговорить с вами... Вы такой изысканный...

При этих ласковых словах Тарчинини напыжился, как голубь, собирающийся ринуться в любовную атаку. Он чувствовал, что слабеет, что он все время готов капитулировать. Чтобы выстоять, он стал повторять про себя, как молитву, имена своих близких: Джульетта... Джульетта № 2... Ренато... Альба... Розанна... Фабрицио... Женнато. Приглушенным голосом он пролепетал:

— Сожалею, но это невозможно... срочная работа... долг... вы понимаете?

— Жаль... Не хотите, чтобы я вам немного помассировала затылок? Это ведь вас окончательно вылечит!

Ромео был в этом уверен. Только знал, что если он почувствует пальцы Софии на своём затылке, всё будет потеряно, он будет захвачен бурей.

— Нет, право же... нет... спасибо.

Он проскользнул в комнату и, восстанавливая дыхание могучими и глубокими вздохами, старался сконцентрировать свои мысли на Джульетте, которая, окружённая bambini, должна со слезами в голосе рассказывать им о папе.

Но он ошибался.

***

Синьора Бутафоччи, которая жила на via Пьетра этажом ниже Тарчинини, занималась глажкой, когда услышала над головой глухой звук; она подняла глаза к потолку и увидела люстру, раскачивающуюся самым неестественным образом. Вдова Бутафоччи была сицилийкой по рождению, и в детстве её часто убаюкивали рассказами об извержениях вулкана. Она знала об этом всё: первые колебания, нарастающую опасность как высшую степень катаклизма и, наконец, постепенное успокоение в смертельной тишине. Глядя на качающуюся люстру, вдова окаменела от ужаса, и внезапно жуткий, ужасный крик вырвался из её горла: крик, отозвавшийся эхом по всей округе, как крик Кассандры, увидевшей ахейцев в победном приступе на ворота Трои. Потом, следуя старым советам, она со скоростью двадцатилетней выскочила из своей квартиры, вопя:

— Вулкан проснулся! Вулкан проснулся!

Вдове Бутафоччи едва перевалило за сорок. Это была крупная и красивая брюнетка, обладающая всем, что могло привлечь мужские взгляды. Она прямо-таки скатилась с лестницы, подобно циклопу, расталкивая ошеломлённых соседок, чтобы, пролетев остаток пути, угодить прямо в руки сына консьержки, здорового увальня восемнадцати лет, осчастливленного такой удачей. Под суровым взглядом своей матушки мальчик попытался нежно освободиться от прекрасного груза, слегка его придавившего. Что касается вдовы, то, находясь в критическом состоянии, она не вполне отдавала себе отчёт в непристойности своего поведения, пока консьержка не вмешалась.

— Альма, что это на вас нашло?

— Вулкан! Я видела, как раскачивалась люстра, и я слышала глухой удар, который, должно быть, исходил из недр земли!

Конечно, не только в Вероне боятся землетрясений, но тем не менее некоторый ужас проник в сердца присутствующих, только отец Маниакарне, отставной служащий гражданской богадельни, торжествующе заметил:

— Ma que! На мой взгляд, вулкан скрывается в тех, кто носит юбки, вот что!

Ему ответили молчанием, подчёркивая тем самым, что он пошляк и противный человек. Он пожал плечами и удалился к себе, заявив громким голосом, что все женщины одна глупее другой и что он благодарит небо за то, что оно оставило его холостяком. Консьержка, считавшаяся женщиной с головой, заявила:

— Вы знаете, Альма, вулканов не так уж много у нас.

— Я слышала! Говорю вам, что я слышала!

— А теперь вы слышите что-нибудь?

Вдова постаралась утихомирить биение своего сердца, прислушалась и жалобно заключила:

— Нет.

— Ну вот видите!

— Но этот шум и качающаяся люстра?

— Это наверняка ребята Тарчинини.

Сын консьержки заметил, что в этот час никто из отпрысков Джульетты и Ромео ещё не возвратился из школы. Все переглянулись, и другая жилица, синьора Тестамино, решилась сказать:

— Может быть, случилось какое-нибудь несчастье с Джульеттой? Смерть непредсказуема!

В гробовом молчании консьержка достала свои ключи и направилась вверх по лестнице, скомандовав маленькой процессии читать молитву. Перед дверью Тарчинини все застыли, консьержка несколько раз постучала в дверь и, не получив ответа, заручилась одобрением остальных, прежде чем просунуть ключ в замок. Они на цыпочках проникли в квартиру, позвали шёпотом синьору Тарчинини, потом повысили голос, но результат был тот же. Бросив взгляд в гостиную, вдова Бутафоччи испустила крик. Все поспешили туда. То, что она посчитала землетрясением, оказалось полной женщиной, распростёртой на полу, падение которой и заставило качаться люстру в нижней квартире. Заломив руки, Тестамино захныкала:

— Господи Боже мой! Она мертва! Что станет с детьми! А с доном Ромео? Он может покончить с собой или же умрёт от горя.

Вдова высказала своё мнение:

— Она была доброй христианкой... немного шумной... но там, где она теперь, бедняжка, шум никому не помешает.

Консьержка подвела итог чувствам всех жильцов.

— Замечательная женщина, делавшая честь этому дому.

После вынесения такой достойной уважения характеристики она упала на колени возле тела, за ней последовали Бутафоччи и Тестамино. Все трое начали заупокойную молитву, но этот нечестивец, Маниакарне, влекомый извращённым любопытством, вышел из своей квартиры, чтобы вмешаться, куда его не просят, и иронично заметил: