Это было у моря

– Всегда. Особенно после этого. Ты же меня выбрала, не его. Еще не хватало. Потом, ты уже вдова без трех минут. Как бы Мизинец не обхитрил самого себя этим жестом…

– Хорошо. Договорились. Без дураков? Ты точно не будешь отступать, как это у тебя заведено?

– Нет. Не могу же я отдать тебя Бейлишу. Или даже Джоффри. Послушай, я могу отдать тебя только тебе самой. Когда все закончится – если закончится – тебе по-серьезному надо будет отправляться к родным – к матери, к тете, к твоим многочисленным братьям-сестрам. И там и оставаться. Не начинай спорить. Просто подумай об этом. Без истерики, без надрыва. Потому что то, что с тобой сейчас сотворил Бейлиш – я делать не стану. Это гнусно. Даже для меня. Лучше уж тогда в самом деле на каторгу – там, по крайней мере, ты до меня не доберешься и избавишься наконец от этой нездоровой зависимости.

– Ты же знаешь, что это не зависимость…

– С чего бы это ни начиналось, оно медленно, но верно идет именно в этом направлении. Мы просто друг друга измочалим и разбежимся – причем по-плохому. А мне бы этого не хотелось. Ну, плюс родственники, закон – и это не принимая в расчет твое это замужество. Я сейчас говорю так, как будто его нет.

– А ведь оно есть. Не можешь ты обо мне рассуждать, как о среднестатистической дурочке шестнадцати лет, что втюрилась во взрослого мужика. Все гораздо сложнее. Мы оба уже покалеченные разными аспектами жизни и потому…

– И потому, прежде чем за что-то браться вместе, стоит хотя бы вылечиться, тебе не кажется? А некоторым еще и вырасти было бы неплохо… Твои проблемы – и мои, в особенности – увы, не лечатся любовью. Они лечатся временем. И жизнью. Когда мы будем готовы – если будем готовы – возможно, еще и встретимся. И вот тогда это уже будет честный и сознательный выбор. Не истерика, не цепляние за последнюю соломинку, даже не долбаный гормон. А только ты и я.

– А сейчас это что тогда?

– Сейчас – это маленькая девочка и ее верное чудовище против всего мира. Но это не любовь. Это скорее попытка выжить…

– Мне очень не нравится то, что ты говоришь.

– Да, потому что ты знаешь, что это правда. Неважно. Давай разбираться со всем по порядку. Это потом. Когда ты опять получишь право быть просто шестнадцатилетней девочкой. И попробуешь ей стать. Хотя бы попытаешься, хорошо? В конце концов, я никуда не денусь… Просто подумай над этим на досуге. Когда будет время и силы. Для того, чтобы кого-то выбрать – у тебя она должна быть, эта возможность, понимаешь?

– Понимаю. Я подумаю.

– Ну и ладно тогда, оставим это. Мы уже почти приехали. Вот уже наш съезд с шоссе.

– Хорошо. Когда съедем, можешь где-нибудь притормозить? Ну, до усадьбы?

– Что, ты решила пойти туда пешком? Или уже хочешь сражаться в одиночку - на коне, как давеча на поле? Это будет до невыносимости глупо, хоть и красиво…

– Нет. Я хочу собраться с силами. Для этого мне нужно, чтобы ты не держал в руках этот идиотский руль… Пусть это зависимость, наваждение – ну, что хочешь говори. Но она есть, ты же знаешь. И я в ней нуждаюсь. Как и ты… Иначе я просто это все не вынесу…

Сандор остановил машину на том же самом месте, где когда-то - вечность назад – размышлял, увозить ли Пташку или нет. Тогда он явно ошибся. Теперь уже не ошибется…

Она отстегнулась, потянулась к нему, сбросив с себя мешающую куртку. Вместе им никогда не было холодно. Ее руки на его шее, вопреки обычному, были горячи – словно ей вдруг стало жарко или внезапно поднялась температура. Губы были нежны - странно, словно ее организм вдруг перестроился на другой режим и срочно все залечил, стараясь уже не реагировать на глупости вроде слишком затяжных поцелуев. Никаких там корочек, шероховатостей – чуть влажный сладкий рот, как лепестки розы – и при этом требовательный, манящий… Как всегда, отключалось ощущение времени - чья это зависимость – его или ее? Неожиданный луч просочился между ними – откуда здесь свет? Небо все в тучах – или это уже какие-то галлюцинации, порождённые похмельем и слишком сильным накалом страстей? Но нет – Сандор приоткрыл глаза – ее лицо тоже было освещено, как будто прямо на них направили прожектор, на рыжих ресницах застряли крохотные слезинки, и этот неожиданный свет превращал их из ртути в золото.

– Смотри, Пташка. Солнце. Может, все же есть у нас с тобой какая-то надежда?

Она тоже приоткрыла глаза – мокрые ресницы порхнули вверх, зацепившись за его собственные.

– Да, какой странный луч. Средь грозового неба. Красиво. И как-то болезненно красиво…

– Ага, как мы с тобой. Ты - красива, тогда как я…

– Опять чушь какая-то. Опять себя жалеешь? Смотри ты на этот луч. Не будь там такого неба – разве был бы он так пронзительно прекрасен? Нет, на голубом обычном фоне это был бы просто банальный солнечный отблеск. А тут это – шедевр, уникальный, неповторимый. Как мы с тобой. Не останавливайся. Не отпускай меня. Не отпускай…

Когда закончились все поцелуи, когда на них уже не осталось сил, и упали руки, утомленные прикосновениями – нежными и настойчивыми - их общее дыхание начало замедляться, и они перестали попадать друг другу точно в такт, когда луч погас и спрятался в свинцовых тучах - словно уже настал вечер - они наконец отпустили друг друга. Пташка опустила голову, лукаво и виновато – за один только этот наклон головы, нежный, как у какого-то лебедя – как будто он много видел загребучих лебедей - можно было смело выйти из машины, в которой от страсти запотели стекла – и сброситься вниз, на лежащую внизу дорогу пересекающего шоссе. Возможно, он полетел бы не вниз, а вверх – настолько он был переполнен ею, что, казалось, и у него выросли крылья. Но бросаться вниз было явно рано – впереди их ждал не полет, а бой…

Платят сумерки кровавую дань -

Как в кармине прядь закатных волос.

У окна привычной статуей встань,

Тень на ставень скособоченный брось.

Что ты ищешь в рваной ране небес,

Поглощающих расплавленный день?

Вновь с покорностью лишь наперевес,

Лишь молчанье предлагая взамен?

Твой мирок дрожит, как мыльный пузырь,

Многоцветьем ненадежности снов,

А вокруг него - бесцветный пустырь,

Где кривое отраженье верно.

Я готов взорвать всю бездну кругом,

Лишь бы сон твой от чудовищ сберечь

Но тебе все тем же вечным врагом

Буду. Взор мой - лишь отмщения меч.

Под окном твоим, средь прочих зверей

Замираю в искушенье тепла,

А в ночи крадусь на пост у дверей,

Где моим ты пробужденьем была.

Только ты не замечаешь теней,

Рвешься крыльями в кровавый закат.

И повторами растерзанных дней,

Пьян сполна опять, сполна виноват.

Ставень хлопнет, отсекая лучи

От заката, в прядь осенних волос.

Если помнишь ты как петь.

Лишь молчи.

В бездне места нет

Для света, для слез…

2. Санса

Они доехали до усадьбы. Сандор остановил машину за поворотом.

– Ну что, ты готова, храбрая Пташка? Я подумал, давай-ка мы здесь оставим старушку. Не надо нам светиться. Подойдем потихоньку, посмотрим, что там и как. И кто, главное. Я думаю, нам нужна именно твоя тетка. Без Джоффа. Без детей. Только она. Если бы Роберт тут присутствовал, все бы точно прошло так, как надо. А теперь только надежда на то, что Серсея, по обыкновению, настолько о себе высокого мнения, что сам факт того, что ее обошел ее же собственный служащий, приведет эту заносчивую бабу в немыслимое бешенство. Она тщеславна, как павлин, и часто как павлин же и глупа. А если хорошенько дернуть ее за хвост – выдрав случайно пару перьев – она войдет в такой раж, что Бейлиш и сам будет не рад своей афере… Плюс опять же – активы…